роман
ШУРА
Длинная, кажется, бесконечная, качающаяся ночь уходила куда-то к невидимым еще берегам. Буксир, утробно урча машиной, торопливо спешил за ней, зарываясь носом в волны и выписывая в небе восьмерки острым концом крестообразной мачты.
В маленьком кубрике было душно, жарко, и Шура лежала поверх простыни в бюстгальтере и коротких трусиках, опустив одну руку до самого пола, а другую заложив под подушку, где ладонь холодила не нагретая телом материя. Привычно качались стены и потолок. Рядом, почти у головы, с шипением ходили волны и стучались в деревянную обшивку «Скифа»...
Шура не спала. Она смотрела на узкие доски потолка, выкрашенные белой эмалевой краской, изучала на них трещины и вмятины, мысленно искала в них какой-то засекреченный узор и старалась ни о чем не думать. И не могла. Перед выходом в море пришел в общежитие отец. Совсем пьяный. После смерти матери он пьет все время. Устроил скандал. Без всякой причины. Шура смотрела из окна, как он идет по тротуару, качаясь и размахивая руками, и было ей отца жалко и в то же время она испытывала к нему отвращение. Он был чужим человеком, и если вспомнить, то в жизни она от него не видела ничего хорошего. Он встречает ее теперь то у ворот, ведущих в порт, то у клуба, просит денег, а дружки, такие же забулдыги, стоят на противоположной стороне улицы и ожидают.
Просто беда... Что с ним делать?
Она очень устала в этом рейсе. Все время немного штормило, и было трудно управиться с горой вечно грязной посуды, скользкими мокрыми клубнями картошки, которой надо перечистить в день полтора ведра, а кроме того, подай на стол, убери, нарежь хлеба... На этом буксире оказался старый и ленивый кок. Он всегда сидит в углу, между своей плитой и переборкой, в грязном халате, сонный и тупой от одуряющей жары. Лысая голова его покрыта носовым платком с завязанными узелками на концах. Кормит он плохо, и команда ворчит, срывая свое недовольство на судомойке.
Завтра воскресенье... Она обещала сходить на ялике в село за свежими продуктами.
«Скиф» тащил за собой на буксире громадную баржу-лихтер, полную железной руды. В скулы ему бил ветер и волны, и он, как человек, щуря слезящиеся цветные бортовые огни, упрямо не сворачивал в сторону, а только громче кряхтел и отряхивался от брызг.
В открытом иллюминаторе виднелась бледнеющая ночь. Мимо проплывали клочья тумана, и далеко в небе стояла узкая, похожая на песчаную косу, желтая туча.
Часов в пять в кубрик заглянул кОк в накинутом на плечи, поверх белья, черном бушлате.
— Так что — в село пойдешь? — спросил он.
Шура поднялась и стала натягивать ситцевое платье. Она вышла на палубу и удивилась тому, как здесь прохладно. Возле рубки, где меньше качает, лежали ребята с ночной вахты. Они курили и переговаривались. За стеклом рубки маячили лица рулевого и капитана в большой фуражке с белым верхом.
Уже виднелся берег — пологий, с невысокими холмами, на которых стояли шесты-створы. А еще дальше, за горловиной бухты, дымили трубы металлургического завода. Шесть дымов отвесно поднимались в небо — серые, прямые, со смазанными вершинами.
Шура остановилась у кормы. Под ногами бурлил винт, и пенный след кипящей бороздой стлался далеко, до самого лихтера, который был похож на тяжелый утюг без ручки. Лихтер шел за тросом с тупой покорностью, при повороте неловко тыкаясь носом в сторону, пока рывок троса не дергал его. Тогда лихтер зарывался в волну и, отдуваясь в толстые пенные усы, спешил нагнать «Скиф». Казалось, что в своем слоновьем послушании он сейчас растопчет пыхтящий коробок буксира...
— Шур,— позвал один из ребят, развалившихся у рубки,— в кино пойдем?
— Нет,— отозвалась Шура.
— Почему?!—продолжал парень, явно радуясь новой теме после надоевших палубных разговоров.
— Меня ждут,— сказала она как можно равнодушнее, и все засмеялись. Уже давно было всем известно, что у нее никого нет. Кое-кто из ребят пытался с ней «загулять», но из этого ничего не вышло. «Недомерок» Шурка отшивала всех парней своей неуемной фантазией и странными привычками. Она приходила на свидания босиком в неизменном, но, правда, всегда чистом ситцевом платье. Воло-
сы были заплетены в торчащие косички. Не стесняясь, брала парня под руку и тащила его, красного от смущения, через всю набережную, полную нарядной толпы курортников и местных жителей. А потом бросала где-нибудь на темном пляже, когда осмелевший и злой ухажер пытался утащить ее за камни. А на другой день весь порт смеялся над незадачливым парнем...
Тяжело выгребая против волны, «Скиф» словно стоял на месте, а к нему навстречу медленно двигался берег. Вот справа показалась белая россыпь рыбацкого поселка с высоким шестом на пустынной площади. В море чернели квадраты неводов-ставников, над которыми реяли чайки...
Капитан вышел из рубки в клеенчатом плаще с откинутым капюшоном. Его молодое носатое лицо казалось озабоченным и хмурым из-за большого лакированного козырька жесткой фуражки, нависающего словно черный блестящий клюв.
— Значит, пойдешь? — спросил он Шуру.
— Пойду. Здесь яйца дешевые. И рыбы привезу. А то все пшено да картошка... картошка да пшено...
— Кулеш,— поправил кок.— Если бы у меня было сало... Только старое, с желтинкой...
— А-а,— махнул рукой капитан,— тебе что ни дай... Вот девчонка мала, а о команде беспокоится!
— Ну и ставьте ее на кока,— огрызнулся старик и демонстративно стал смотреть на море, отвернувшись от капитана. Штрипки кальсон торчали из его гражданских брючин в полоску. На лице отразилось полнейшее безразличие ко всему происходящему, но маленькие глазки предательски заблестели.
— Вот уже обиделся,— вздохнул капитан.—Слова сказать нельзя...
— Я в «Национале» работал... За тридцать лет ни одного замечания,— начал заводиться кок.— Если бы не роковая страсть, да разве попал бы я на вашу калошу?!
— А ты не пей,— примирительно сказал капитан.
— Простите-с,— обрезал кок.— Освободите от душеспасительных разговоров!
— А ну тебя,— вяло проговорил капитан и стал шарить у себя в глубоких карманах. Он отвернул полу плаща, затем полу кителя и достал из кармашка брюк сложенную вчетверо денежную ассигнацию.
— Купи и мне десятка два яиц...
Кок ушел и вернулся через минуту, неся большую ивовую корзину. Он сунул ее в руки девушки и с назидательным видом поднял указательный палец.
— Каждое яйцо смотри на солнце... Так вот, окошеч-ком, ладошку сверни и сквозь яичко посмотри прямехонько на солнышко... Солнышко любую фальшь выявит!
— Нужны мне ваши советы,— сердито ответила Шура.— Идите лучше свой кулеш варить, а вместо старого сала свечку возьмите. У меня в ящике лежит.
— Нет, ты уж, пожалуйста, на солнце посмотри,— перебил капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
ШУРА
Длинная, кажется, бесконечная, качающаяся ночь уходила куда-то к невидимым еще берегам. Буксир, утробно урча машиной, торопливо спешил за ней, зарываясь носом в волны и выписывая в небе восьмерки острым концом крестообразной мачты.
В маленьком кубрике было душно, жарко, и Шура лежала поверх простыни в бюстгальтере и коротких трусиках, опустив одну руку до самого пола, а другую заложив под подушку, где ладонь холодила не нагретая телом материя. Привычно качались стены и потолок. Рядом, почти у головы, с шипением ходили волны и стучались в деревянную обшивку «Скифа»...
Шура не спала. Она смотрела на узкие доски потолка, выкрашенные белой эмалевой краской, изучала на них трещины и вмятины, мысленно искала в них какой-то засекреченный узор и старалась ни о чем не думать. И не могла. Перед выходом в море пришел в общежитие отец. Совсем пьяный. После смерти матери он пьет все время. Устроил скандал. Без всякой причины. Шура смотрела из окна, как он идет по тротуару, качаясь и размахивая руками, и было ей отца жалко и в то же время она испытывала к нему отвращение. Он был чужим человеком, и если вспомнить, то в жизни она от него не видела ничего хорошего. Он встречает ее теперь то у ворот, ведущих в порт, то у клуба, просит денег, а дружки, такие же забулдыги, стоят на противоположной стороне улицы и ожидают.
Просто беда... Что с ним делать?
Она очень устала в этом рейсе. Все время немного штормило, и было трудно управиться с горой вечно грязной посуды, скользкими мокрыми клубнями картошки, которой надо перечистить в день полтора ведра, а кроме того, подай на стол, убери, нарежь хлеба... На этом буксире оказался старый и ленивый кок. Он всегда сидит в углу, между своей плитой и переборкой, в грязном халате, сонный и тупой от одуряющей жары. Лысая голова его покрыта носовым платком с завязанными узелками на концах. Кормит он плохо, и команда ворчит, срывая свое недовольство на судомойке.
Завтра воскресенье... Она обещала сходить на ялике в село за свежими продуктами.
«Скиф» тащил за собой на буксире громадную баржу-лихтер, полную железной руды. В скулы ему бил ветер и волны, и он, как человек, щуря слезящиеся цветные бортовые огни, упрямо не сворачивал в сторону, а только громче кряхтел и отряхивался от брызг.
В открытом иллюминаторе виднелась бледнеющая ночь. Мимо проплывали клочья тумана, и далеко в небе стояла узкая, похожая на песчаную косу, желтая туча.
Часов в пять в кубрик заглянул кОк в накинутом на плечи, поверх белья, черном бушлате.
— Так что — в село пойдешь? — спросил он.
Шура поднялась и стала натягивать ситцевое платье. Она вышла на палубу и удивилась тому, как здесь прохладно. Возле рубки, где меньше качает, лежали ребята с ночной вахты. Они курили и переговаривались. За стеклом рубки маячили лица рулевого и капитана в большой фуражке с белым верхом.
Уже виднелся берег — пологий, с невысокими холмами, на которых стояли шесты-створы. А еще дальше, за горловиной бухты, дымили трубы металлургического завода. Шесть дымов отвесно поднимались в небо — серые, прямые, со смазанными вершинами.
Шура остановилась у кормы. Под ногами бурлил винт, и пенный след кипящей бороздой стлался далеко, до самого лихтера, который был похож на тяжелый утюг без ручки. Лихтер шел за тросом с тупой покорностью, при повороте неловко тыкаясь носом в сторону, пока рывок троса не дергал его. Тогда лихтер зарывался в волну и, отдуваясь в толстые пенные усы, спешил нагнать «Скиф». Казалось, что в своем слоновьем послушании он сейчас растопчет пыхтящий коробок буксира...
— Шур,— позвал один из ребят, развалившихся у рубки,— в кино пойдем?
— Нет,— отозвалась Шура.
— Почему?!—продолжал парень, явно радуясь новой теме после надоевших палубных разговоров.
— Меня ждут,— сказала она как можно равнодушнее, и все засмеялись. Уже давно было всем известно, что у нее никого нет. Кое-кто из ребят пытался с ней «загулять», но из этого ничего не вышло. «Недомерок» Шурка отшивала всех парней своей неуемной фантазией и странными привычками. Она приходила на свидания босиком в неизменном, но, правда, всегда чистом ситцевом платье. Воло-
сы были заплетены в торчащие косички. Не стесняясь, брала парня под руку и тащила его, красного от смущения, через всю набережную, полную нарядной толпы курортников и местных жителей. А потом бросала где-нибудь на темном пляже, когда осмелевший и злой ухажер пытался утащить ее за камни. А на другой день весь порт смеялся над незадачливым парнем...
Тяжело выгребая против волны, «Скиф» словно стоял на месте, а к нему навстречу медленно двигался берег. Вот справа показалась белая россыпь рыбацкого поселка с высоким шестом на пустынной площади. В море чернели квадраты неводов-ставников, над которыми реяли чайки...
Капитан вышел из рубки в клеенчатом плаще с откинутым капюшоном. Его молодое носатое лицо казалось озабоченным и хмурым из-за большого лакированного козырька жесткой фуражки, нависающего словно черный блестящий клюв.
— Значит, пойдешь? — спросил он Шуру.
— Пойду. Здесь яйца дешевые. И рыбы привезу. А то все пшено да картошка... картошка да пшено...
— Кулеш,— поправил кок.— Если бы у меня было сало... Только старое, с желтинкой...
— А-а,— махнул рукой капитан,— тебе что ни дай... Вот девчонка мала, а о команде беспокоится!
— Ну и ставьте ее на кока,— огрызнулся старик и демонстративно стал смотреть на море, отвернувшись от капитана. Штрипки кальсон торчали из его гражданских брючин в полоску. На лице отразилось полнейшее безразличие ко всему происходящему, но маленькие глазки предательски заблестели.
— Вот уже обиделся,— вздохнул капитан.—Слова сказать нельзя...
— Я в «Национале» работал... За тридцать лет ни одного замечания,— начал заводиться кок.— Если бы не роковая страсть, да разве попал бы я на вашу калошу?!
— А ты не пей,— примирительно сказал капитан.
— Простите-с,— обрезал кок.— Освободите от душеспасительных разговоров!
— А ну тебя,— вяло проговорил капитан и стал шарить у себя в глубоких карманах. Он отвернул полу плаща, затем полу кителя и достал из кармашка брюк сложенную вчетверо денежную ассигнацию.
— Купи и мне десятка два яиц...
Кок ушел и вернулся через минуту, неся большую ивовую корзину. Он сунул ее в руки девушки и с назидательным видом поднял указательный палец.
— Каждое яйцо смотри на солнце... Так вот, окошеч-ком, ладошку сверни и сквозь яичко посмотри прямехонько на солнышко... Солнышко любую фальшь выявит!
— Нужны мне ваши советы,— сердито ответила Шура.— Идите лучше свой кулеш варить, а вместо старого сала свечку возьмите. У меня в ящике лежит.
— Нет, ты уж, пожалуйста, на солнце посмотри,— перебил капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61