Капли разбивались о его лицо.—Когда мы придем, вы меня арестуете,— он посмотрел на милиционера и криво усмехнулся.— Я же преступник...
— Вы словно тронулись,—с обидой ответил милиционер.— Могут быть безвыходные положения?
— А чем докажете, что оно было таким?..— Петр Иванович снова поднял голову, языком слизывая с губ капли.
Милиционер только махнул рукой и пошел дальше.
— Почему идем за тучами?— с тревогой спросила Шура.— Они сами по себе, мы сами...
— Я так жить не могу,— вдруг тихо сказал Петр Иванович и смущенно развел руками. Шура смотрела на его осунувшееся лицо, ожидая продолжения. И он, отвернувшись, закончил нерешительным голосом.— Во всем должна быть логика... Даже смерть целенаправленна. Она расчищает дорогу жизни. Уничтожая одно, мы, расчищаем место для другого. В конце концов, логику можно увидеть в самом не поддающемся расшифровке случае!.. У нас вся семья по финансовой части. Папа, мама... Нас научили мыслить конкретными категориями...
Шура слушала его, не перебивая. Она мало понимала, его несвязный, взволнованный рассказ, но чувствовала, что сейчас перебивать нельзя.
— ...Я просто не в состоянии разобраться в том, что происходит. Я читал книги, гаветы... Знал, что не все в порядке, отступаем... Но когда, коснулось самого? Простите, это не поддается логике! Тучи знают, в каком направлении им идти, они плывут только вон в ту сторону. Смотрите, только в ту! А почему я шагаю по этой дороге? Зачем? Куда? Мне доверили великое дело — я пустил его на ветер... Если в этом искать логическое заключение — я обокрал государство и людей, чьи средства дали мне на сохранение... Зачем, мне дали наган — стрелять? Я этого не делал... Мы нашли самое прямолинейное решение — сжечь! Для чего?! Чтобы не рисковать? А теперь мы шагаем по грязи, под дождем... Куда?! Мы словно три капли на оконном стекле. Пути их извилисты, но неизбежно вниз. Сейчас все ценности потеряли свою прежнюю цену. И теперь логику надо искать в
алогичности!!
Он говорил, взмахивая руками, и смотрел на Шуру, словно ожидая, что она сейчас перебьет и станет спорить, горячо доказывать его неправоту, но Шура только кивала головой и думала о том, как замерз Петр Иванович. Губы у него совсем синие, кожа обтянула лицо с темными провалами глазниц и,запавшими висками...
— Пойдемте, Петр Иванович,— сказала она, когда он Замолчал.— Хотите, я вам пальто верну. Замерзли...
— Ах, бросьте, Шурц,— с отчаянием воскликнул он.— Разве дело в том, что человеку холодно или жарко?!
Он сунул руки в карманы брюк и зашагал по дороге, расплескивая мокрыми ботинками воду из луж.
«Что же он хотел от меня,— подумала Шура, ступая за ним и глядя на узкую, согнутую спину, обтянутую стеган-
кой с торчащими клочьями грязной ваты.— Он человек ученый... Что я ему скажу? И. чем могу помочь? Расстроен он очень... Ему бы согреться, поесть. И все было бы хорошо...»
Но, глядя, как он Медленно бредет по дороге, скользя по глине и не поднимая головы, она чувствовала, что ее охватывает непонятная тревога. Ей становилось страшно идти дальше,-словно там, в той стороне, ожидала неминуемая беда. Она знала, что-позади горящая машина, свежая могила у искромсанной пушки, немецкие танки... И возврата туда не было- ни для нее, ни для милиционера с Петром Ивановичем, Но все-таки она с большим желанием повернула бы назад, чем вот так молча шагать по дороге и видеть перед собой напряженную спину человека в ватнике, сня-том вчера с деревенского чучела...
Ночевали они в старом сарае. Забрались на самый верх, под крышу, и легли, утонув в душистой, сухой траве. За дощатой стеной гудел ветер. Барабанил дождь.'
Милиционер сонным голосом прочувствованно говорил, словно сказку рассказывал:
— ...Может, завтра к своим придем... Одичали мы, как звери... В баню сходим,» картошки поедим... И еще вот воды хочу. Обыкновенной, из крана водопроводного. Чтоб чуть ржавчиной отдавала. Я такую пятнадцать лет пил. Дом наш на окраине, трубы старые...
Он замолчал, потом тихонько захрапел.
Шура лежала в темноте, слушала колотящий в крышу дождь и думала о еде. Есть хотелось до колик в животе. При воспоминании о хлебе все внутри переворачивалось и рот наполняла голодная слюна.
— Сено лекарством пахнет,— вдруг сказал Петр Иванович.
— То мята попалась,—-ответила Шура.— Вы есть хотите?
— Нет,— помедлив, произнес он.— Шура, вы слышите?
— Что?
— Сегодня странный дождь... Пробежит по крыше, остановится на самом краю, потопчется и изо всех сил назад... Какой-то смешной дождь. Он как бычок на привязи... .
— Выдумываете вы все, Петр Иванович,— с упреком сказала .Шура, но прислушалась к стуку капель и удивилась, услыхав на крыше торопливый бег босых ног.— Нет,— проговорила она.—Словно мыши снуют, а спрыгнуть с крыши боятся...
— Знаете,— сказал Петр Иванович задумчивым голосом, в котором звучала плохо скрываемая горечь,— был один философ по фамилии Гегель. Он как-то'писал: «Все действительное — разумно!.,» Вот если бы его заставить сжечь свои книги, убегать от танка, который может человека раздавить, как копыто лошади — дождевого червяка...
Петр Иванович помолчал, потом произнес:
— Сейчас бы вина выпить... Все-таки обидно, что у меня нет ни жены, ни детей...
— Да что вы?—перебила Шура.— Это очень хорошо. Мало ли что может случиться? Некому будет плакать.
— Может, и так,— прошептал, Петр. Иванович и замолчал окончательно...
Шура проснулась. Кто-то теплой ладонью притронулся к ее лицу, и она открыла глаза.- Из щели крыши, наискось, шел солнечный луч.Она еще полежала немного, подставляя теплу щеку, лоб, подбородок...
Громко позвала:
— Петр Иванович! Вставайте! Петр Иванович...
— Что?.. Утро?— отозвался голос милиционера, и он поднялся в темном углу, заохал и закашлялся по-стариковски.
Шура сползла с кучи сена и раскрыла ворота сарая. — Снег! —с восторгом и радостным удивлением закричала она.— Зима-а!
Все было занесено белым. Тонкий слой снега покрывал поле, прерываясь на загорбках пахоты, которая проглядывала черной землей. Сверху снег будто присыпали размолотой слюдой. Она сверкала зелеными и синими искрами с плавающими тенями поверх радужных разводов.
— Мать твою за ногу! — тихо воскликнул милиционер, останавливаясь в воротах на широко раздвинутых нотах.— И вправду, зима! Петр Иванович, где ты?.. Ты только' по-глянь, какая красота!
Никто не ответил, и Шура полезла на сеновал. — Здесь его нет! — закричала она. Спрыгнув на землю, подошла к милиционеру и удивилась перемене в его лице.—
А что случилось? Тот торопливо надел шинель, подпоясался и, сунув наган за пазуху, вышел из сарая; Они сразу увидели следы от ботинок — неглубокие, уже чуть занесенные белым снегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Вы словно тронулись,—с обидой ответил милиционер.— Могут быть безвыходные положения?
— А чем докажете, что оно было таким?..— Петр Иванович снова поднял голову, языком слизывая с губ капли.
Милиционер только махнул рукой и пошел дальше.
— Почему идем за тучами?— с тревогой спросила Шура.— Они сами по себе, мы сами...
— Я так жить не могу,— вдруг тихо сказал Петр Иванович и смущенно развел руками. Шура смотрела на его осунувшееся лицо, ожидая продолжения. И он, отвернувшись, закончил нерешительным голосом.— Во всем должна быть логика... Даже смерть целенаправленна. Она расчищает дорогу жизни. Уничтожая одно, мы, расчищаем место для другого. В конце концов, логику можно увидеть в самом не поддающемся расшифровке случае!.. У нас вся семья по финансовой части. Папа, мама... Нас научили мыслить конкретными категориями...
Шура слушала его, не перебивая. Она мало понимала, его несвязный, взволнованный рассказ, но чувствовала, что сейчас перебивать нельзя.
— ...Я просто не в состоянии разобраться в том, что происходит. Я читал книги, гаветы... Знал, что не все в порядке, отступаем... Но когда, коснулось самого? Простите, это не поддается логике! Тучи знают, в каком направлении им идти, они плывут только вон в ту сторону. Смотрите, только в ту! А почему я шагаю по этой дороге? Зачем? Куда? Мне доверили великое дело — я пустил его на ветер... Если в этом искать логическое заключение — я обокрал государство и людей, чьи средства дали мне на сохранение... Зачем, мне дали наган — стрелять? Я этого не делал... Мы нашли самое прямолинейное решение — сжечь! Для чего?! Чтобы не рисковать? А теперь мы шагаем по грязи, под дождем... Куда?! Мы словно три капли на оконном стекле. Пути их извилисты, но неизбежно вниз. Сейчас все ценности потеряли свою прежнюю цену. И теперь логику надо искать в
алогичности!!
Он говорил, взмахивая руками, и смотрел на Шуру, словно ожидая, что она сейчас перебьет и станет спорить, горячо доказывать его неправоту, но Шура только кивала головой и думала о том, как замерз Петр Иванович. Губы у него совсем синие, кожа обтянула лицо с темными провалами глазниц и,запавшими висками...
— Пойдемте, Петр Иванович,— сказала она, когда он Замолчал.— Хотите, я вам пальто верну. Замерзли...
— Ах, бросьте, Шурц,— с отчаянием воскликнул он.— Разве дело в том, что человеку холодно или жарко?!
Он сунул руки в карманы брюк и зашагал по дороге, расплескивая мокрыми ботинками воду из луж.
«Что же он хотел от меня,— подумала Шура, ступая за ним и глядя на узкую, согнутую спину, обтянутую стеган-
кой с торчащими клочьями грязной ваты.— Он человек ученый... Что я ему скажу? И. чем могу помочь? Расстроен он очень... Ему бы согреться, поесть. И все было бы хорошо...»
Но, глядя, как он Медленно бредет по дороге, скользя по глине и не поднимая головы, она чувствовала, что ее охватывает непонятная тревога. Ей становилось страшно идти дальше,-словно там, в той стороне, ожидала неминуемая беда. Она знала, что-позади горящая машина, свежая могила у искромсанной пушки, немецкие танки... И возврата туда не было- ни для нее, ни для милиционера с Петром Ивановичем, Но все-таки она с большим желанием повернула бы назад, чем вот так молча шагать по дороге и видеть перед собой напряженную спину человека в ватнике, сня-том вчера с деревенского чучела...
Ночевали они в старом сарае. Забрались на самый верх, под крышу, и легли, утонув в душистой, сухой траве. За дощатой стеной гудел ветер. Барабанил дождь.'
Милиционер сонным голосом прочувствованно говорил, словно сказку рассказывал:
— ...Может, завтра к своим придем... Одичали мы, как звери... В баню сходим,» картошки поедим... И еще вот воды хочу. Обыкновенной, из крана водопроводного. Чтоб чуть ржавчиной отдавала. Я такую пятнадцать лет пил. Дом наш на окраине, трубы старые...
Он замолчал, потом тихонько захрапел.
Шура лежала в темноте, слушала колотящий в крышу дождь и думала о еде. Есть хотелось до колик в животе. При воспоминании о хлебе все внутри переворачивалось и рот наполняла голодная слюна.
— Сено лекарством пахнет,— вдруг сказал Петр Иванович.
— То мята попалась,—-ответила Шура.— Вы есть хотите?
— Нет,— помедлив, произнес он.— Шура, вы слышите?
— Что?
— Сегодня странный дождь... Пробежит по крыше, остановится на самом краю, потопчется и изо всех сил назад... Какой-то смешной дождь. Он как бычок на привязи... .
— Выдумываете вы все, Петр Иванович,— с упреком сказала .Шура, но прислушалась к стуку капель и удивилась, услыхав на крыше торопливый бег босых ног.— Нет,— проговорила она.—Словно мыши снуют, а спрыгнуть с крыши боятся...
— Знаете,— сказал Петр Иванович задумчивым голосом, в котором звучала плохо скрываемая горечь,— был один философ по фамилии Гегель. Он как-то'писал: «Все действительное — разумно!.,» Вот если бы его заставить сжечь свои книги, убегать от танка, который может человека раздавить, как копыто лошади — дождевого червяка...
Петр Иванович помолчал, потом произнес:
— Сейчас бы вина выпить... Все-таки обидно, что у меня нет ни жены, ни детей...
— Да что вы?—перебила Шура.— Это очень хорошо. Мало ли что может случиться? Некому будет плакать.
— Может, и так,— прошептал, Петр. Иванович и замолчал окончательно...
Шура проснулась. Кто-то теплой ладонью притронулся к ее лицу, и она открыла глаза.- Из щели крыши, наискось, шел солнечный луч.Она еще полежала немного, подставляя теплу щеку, лоб, подбородок...
Громко позвала:
— Петр Иванович! Вставайте! Петр Иванович...
— Что?.. Утро?— отозвался голос милиционера, и он поднялся в темном углу, заохал и закашлялся по-стариковски.
Шура сползла с кучи сена и раскрыла ворота сарая. — Снег! —с восторгом и радостным удивлением закричала она.— Зима-а!
Все было занесено белым. Тонкий слой снега покрывал поле, прерываясь на загорбках пахоты, которая проглядывала черной землей. Сверху снег будто присыпали размолотой слюдой. Она сверкала зелеными и синими искрами с плавающими тенями поверх радужных разводов.
— Мать твою за ногу! — тихо воскликнул милиционер, останавливаясь в воротах на широко раздвинутых нотах.— И вправду, зима! Петр Иванович, где ты?.. Ты только' по-глянь, какая красота!
Никто не ответил, и Шура полезла на сеновал. — Здесь его нет! — закричала она. Спрыгнув на землю, подошла к милиционеру и удивилась перемене в его лице.—
А что случилось? Тот торопливо надел шинель, подпоясался и, сунув наган за пазуху, вышел из сарая; Они сразу увидели следы от ботинок — неглубокие, уже чуть занесенные белым снегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61