— В прошлое воскресенье жена таких принесла...
— Ладно, посмотрю на солнце...
Два матроса спустили ялик. Шура прыгнула в него, сверху сбросили корзину. Разобрав весла, девушка несколькими сильными рывками отогнала ялик в сторону. Мимо, тяжело погрузившись в воду, прошли ржавые борта лихтера. Пахнуло железом и землей. Откатная волна колыхнула ялик. Вода вокруг блестела, словно со дна всплыли кривые полумесяцы раковин. Если найти раковину и вскрыть, то внутри нее будет перламутр, который вот так же станет полыхать бело-розовым пламенем. Только здесь, на волнах, блики были большими, в ладонь, и они попеременно гасли и вспыхивали и, после того как весла разбивали их вдребезги, снова сливались в сияющие пятна...
Завтра воскресенье... Надо будет собрать у ребят их тельняшки да робы и устроить постирушку. Затем сходить в клуб моряков на танцы. Там играет духовой оркестр и продают холодный, со льда, лимонад...
Шура подплыла к пустынной пристани, на которой бродили куры. Девушка погнала ялик вдоль берега. За известковым мысом она пристала у пляжа. Песок был теплым и мокрым. На нем оставались четкие елепки ступней. Шура выбрала место под кустом и легла, положив корзину под голову. Поджала ноги, обхватив руками колени и, принимая удобную позу,, потерлась щекой об ивовые прутья. Рядом било море и ветер мел по песку крошечные кусочки размолотых раковин.
ВОЛОДЬКА
Уже месяц Володька жил в пыльном городке, в котором будущие техники проходили производственную практику. Они целыми днями носили по трапам кирпичи, поднимали на веревках ошкуренные бревна стропил и в перерыве загорали на толевой крыше конторки,
Вечерами ребята пили кислое вино из пивных кружек и ходили на танцплощадку. Черные и худые местные девчата все были в белых платьях. Ладони у них твердые, и пальцы цепко сжимали плечи партнеров. Танцуя, они смотрели в глаза кавалеров. У калиток целовались и убегали.в палисадники к освещенным верандам.
По утрам покрытые пылью высокие акации роняли на асфальт коричневые червяки стручков. Отставные моряки ходили по городу в широченных клешах и в белых сетках, сквозь которые виднелась синяя татуировка.
А далеко было море. Однажды оттуда пришел туман. Он стоял, как дымовая завеса. Запрокинув рога, мычали, коровы. Щелкал бич. И, точно запыхавшийся пароходик, который пробивается сквозь туман, приглушенно чавкал электродвижок. И в такт ему вспыхивали и гасли тусклые лампочки на мачтах — телеграфных столбах.
В эту ночь Володька провожал девчонку в коротком платье и с выгоревшей косой. Всю дорогу она держалась за рукав его пиджака. И когда он поцеловал ее, она не убежала. Калитка была раскрыта, за ней гремела цепью собака. Подняв голову, девчонка смотрела на Володьку. Он осторожно тронул пальцем кончик ее носа и засмеялся. Нос был холоден, как слива. Он снял пиджак и набросил ей на плечи.
Стояли долго. Мимо проплывали, голоса, стучали шаги. Тихо падали стручки акации.,
— Практика окончится, и ты уедешь насовсем,— сказала девчонка.
— Через месяц вернусь,— соврал Володька и обнял ее.
— Ты городской,— вздохнула она,— У вас-все по-своему... У нас в прошлом году дачники жили. В городке много дачников. Они все к морю едут. Бросают в него монетки, чтобы еще раз сюда приехать. Даже берег есть такой... Деньги так и валяются. Ну, просто идешь, а они сквозь воду светятся.
— Лафа пацанам,— проговорил Володька.
— Тут неподалеку. Ты тоже поезжай, брось монетку.
— Темные вы люди.
— Не хочешь? — с легкой обидой сказала девчонка.-Давай вдвоем? У меня отец шофер. Бензовоз водит. Ему все равно мимо того берега ехать. Покупаемся.
— Давай,— согласился Володька, крепче прижимая к себе девчонку.
— Утром жди у клуба,— обрадовалась она и, выскользнув из-под пиджака, убежала в дом...
Утром тумана не было. Он ушел, оставив после себя распластанные на асфальте мокрые листья и речной запах гнили.
Бензовоз подъехал к клубу. Шофер раскрыл дверцу.
— Садись,— хмуро сказал он.
Машина долго петляла. по улочкам, потом выбралась в степь. Пустая цистерна гулко ухала на ухабах, шофер молча крутил баранку. На его волосатом запястье переливался синий якорь. Не глядя на Володьку, он вдруг спросил:
— Нездешний?
— Нет.
— Курортник? — На практике.
— Ясно.
Он покопался в кармане и вынул пятак, бросил Во-лодьке на колени.
— Наташка передала. Должок, что ли?
— Нет... просто так,— буркнул Володька и сунул монету в брюки.
«Здорово я влип,— подумал он.— Всё отцу рассказала... Завезет к черту на кулички...»
Через час показалось море. Оно приближалось долго и было похоже на проход в горах, завешенный подсиненной простыней. На одном из поворотов шофер притормозил.
— Вылезай.
Володька спрыгнул на обочину. Он растерянно оглянулся, увидев пустынный берег, поросший жесткой травой. Шофер облокотился на окно кабины и, первый раз усмехнувшись, сказал:
— Дальше мне с тобой не по пути... И ожидать меня не стоит. Есть и другие шофера, у которых дуры дочки... Пока!
Володька пошел напрямик к морю. Сбежал с обрыва и остановился у кромки прибоя. Насколько хватал глаз, простиралась бесконечная вода, окрашенная в серый скучный цвет...
Володька вырос в городе. Он любил свой двор, похожий на узкую и длинную коробку, в стенах которой пробиты окна, а дно выстлано старым асфальтом. Трещины на нем напоминали замысловатые письмена, чугунные крышки канализационных люков дребезжали, когда по ним проезжали грузовики. Ворота закрывались на цепь, и ночью во дворе лежала громадная тень решетки. На обвалившихся карнизах, лицом к улице, стояли скульптуры, которые каждой весной маляры красили масляной краской. А за
ето и осень на скульптурах повисали обрывки бумажных меев, краска осыпалась.
На стенах темных подъездов можно было прочесть выцарапанные мелом и углем грустные истории о первых мальчишеских увлечениях, а лифты поднимались к этажам, дребезжа, точно расшатанные трамваи на поворотах.
Во дворе дрались, гоняли в футбол и целовались в ящике с песком для детей. И был еще кран, из которого хлестала вода, затянутый паутиной чердак, и шум улицы из подворотни. Стоило подойти к решетке, и сразу увидишь гудящий поток автомашин, телеги, толпы людей...
Казалось, ничто не менялось в этом дворе, разве только домоуправ поставит новый штакетник или раз в год придут ремонтники, поднимут с земли растрескавшуюся пенку асфальта и налепят черные заплаты. Мальчишки отпечатывали на темных кругах подошвы ног и рисовали девчонок, гвоздем выцарапывая на асфальте их торчащие косички...
Так со времен молодости отцов копились слои асфальта, поднимаясь уже вровень со второй ступенькой главного подъезда, а выросшие пацаны покидали двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Ладно, посмотрю на солнце...
Два матроса спустили ялик. Шура прыгнула в него, сверху сбросили корзину. Разобрав весла, девушка несколькими сильными рывками отогнала ялик в сторону. Мимо, тяжело погрузившись в воду, прошли ржавые борта лихтера. Пахнуло железом и землей. Откатная волна колыхнула ялик. Вода вокруг блестела, словно со дна всплыли кривые полумесяцы раковин. Если найти раковину и вскрыть, то внутри нее будет перламутр, который вот так же станет полыхать бело-розовым пламенем. Только здесь, на волнах, блики были большими, в ладонь, и они попеременно гасли и вспыхивали и, после того как весла разбивали их вдребезги, снова сливались в сияющие пятна...
Завтра воскресенье... Надо будет собрать у ребят их тельняшки да робы и устроить постирушку. Затем сходить в клуб моряков на танцы. Там играет духовой оркестр и продают холодный, со льда, лимонад...
Шура подплыла к пустынной пристани, на которой бродили куры. Девушка погнала ялик вдоль берега. За известковым мысом она пристала у пляжа. Песок был теплым и мокрым. На нем оставались четкие елепки ступней. Шура выбрала место под кустом и легла, положив корзину под голову. Поджала ноги, обхватив руками колени и, принимая удобную позу,, потерлась щекой об ивовые прутья. Рядом било море и ветер мел по песку крошечные кусочки размолотых раковин.
ВОЛОДЬКА
Уже месяц Володька жил в пыльном городке, в котором будущие техники проходили производственную практику. Они целыми днями носили по трапам кирпичи, поднимали на веревках ошкуренные бревна стропил и в перерыве загорали на толевой крыше конторки,
Вечерами ребята пили кислое вино из пивных кружек и ходили на танцплощадку. Черные и худые местные девчата все были в белых платьях. Ладони у них твердые, и пальцы цепко сжимали плечи партнеров. Танцуя, они смотрели в глаза кавалеров. У калиток целовались и убегали.в палисадники к освещенным верандам.
По утрам покрытые пылью высокие акации роняли на асфальт коричневые червяки стручков. Отставные моряки ходили по городу в широченных клешах и в белых сетках, сквозь которые виднелась синяя татуировка.
А далеко было море. Однажды оттуда пришел туман. Он стоял, как дымовая завеса. Запрокинув рога, мычали, коровы. Щелкал бич. И, точно запыхавшийся пароходик, который пробивается сквозь туман, приглушенно чавкал электродвижок. И в такт ему вспыхивали и гасли тусклые лампочки на мачтах — телеграфных столбах.
В эту ночь Володька провожал девчонку в коротком платье и с выгоревшей косой. Всю дорогу она держалась за рукав его пиджака. И когда он поцеловал ее, она не убежала. Калитка была раскрыта, за ней гремела цепью собака. Подняв голову, девчонка смотрела на Володьку. Он осторожно тронул пальцем кончик ее носа и засмеялся. Нос был холоден, как слива. Он снял пиджак и набросил ей на плечи.
Стояли долго. Мимо проплывали, голоса, стучали шаги. Тихо падали стручки акации.,
— Практика окончится, и ты уедешь насовсем,— сказала девчонка.
— Через месяц вернусь,— соврал Володька и обнял ее.
— Ты городской,— вздохнула она,— У вас-все по-своему... У нас в прошлом году дачники жили. В городке много дачников. Они все к морю едут. Бросают в него монетки, чтобы еще раз сюда приехать. Даже берег есть такой... Деньги так и валяются. Ну, просто идешь, а они сквозь воду светятся.
— Лафа пацанам,— проговорил Володька.
— Тут неподалеку. Ты тоже поезжай, брось монетку.
— Темные вы люди.
— Не хочешь? — с легкой обидой сказала девчонка.-Давай вдвоем? У меня отец шофер. Бензовоз водит. Ему все равно мимо того берега ехать. Покупаемся.
— Давай,— согласился Володька, крепче прижимая к себе девчонку.
— Утром жди у клуба,— обрадовалась она и, выскользнув из-под пиджака, убежала в дом...
Утром тумана не было. Он ушел, оставив после себя распластанные на асфальте мокрые листья и речной запах гнили.
Бензовоз подъехал к клубу. Шофер раскрыл дверцу.
— Садись,— хмуро сказал он.
Машина долго петляла. по улочкам, потом выбралась в степь. Пустая цистерна гулко ухала на ухабах, шофер молча крутил баранку. На его волосатом запястье переливался синий якорь. Не глядя на Володьку, он вдруг спросил:
— Нездешний?
— Нет.
— Курортник? — На практике.
— Ясно.
Он покопался в кармане и вынул пятак, бросил Во-лодьке на колени.
— Наташка передала. Должок, что ли?
— Нет... просто так,— буркнул Володька и сунул монету в брюки.
«Здорово я влип,— подумал он.— Всё отцу рассказала... Завезет к черту на кулички...»
Через час показалось море. Оно приближалось долго и было похоже на проход в горах, завешенный подсиненной простыней. На одном из поворотов шофер притормозил.
— Вылезай.
Володька спрыгнул на обочину. Он растерянно оглянулся, увидев пустынный берег, поросший жесткой травой. Шофер облокотился на окно кабины и, первый раз усмехнувшись, сказал:
— Дальше мне с тобой не по пути... И ожидать меня не стоит. Есть и другие шофера, у которых дуры дочки... Пока!
Володька пошел напрямик к морю. Сбежал с обрыва и остановился у кромки прибоя. Насколько хватал глаз, простиралась бесконечная вода, окрашенная в серый скучный цвет...
Володька вырос в городе. Он любил свой двор, похожий на узкую и длинную коробку, в стенах которой пробиты окна, а дно выстлано старым асфальтом. Трещины на нем напоминали замысловатые письмена, чугунные крышки канализационных люков дребезжали, когда по ним проезжали грузовики. Ворота закрывались на цепь, и ночью во дворе лежала громадная тень решетки. На обвалившихся карнизах, лицом к улице, стояли скульптуры, которые каждой весной маляры красили масляной краской. А за
ето и осень на скульптурах повисали обрывки бумажных меев, краска осыпалась.
На стенах темных подъездов можно было прочесть выцарапанные мелом и углем грустные истории о первых мальчишеских увлечениях, а лифты поднимались к этажам, дребезжа, точно расшатанные трамваи на поворотах.
Во дворе дрались, гоняли в футбол и целовались в ящике с песком для детей. И был еще кран, из которого хлестала вода, затянутый паутиной чердак, и шум улицы из подворотни. Стоило подойти к решетке, и сразу увидишь гудящий поток автомашин, телеги, толпы людей...
Казалось, ничто не менялось в этом дворе, разве только домоуправ поставит новый штакетник или раз в год придут ремонтники, поднимут с земли растрескавшуюся пенку асфальта и налепят черные заплаты. Мальчишки отпечатывали на темных кругах подошвы ног и рисовали девчонок, гвоздем выцарапывая на асфальте их торчащие косички...
Так со времен молодости отцов копились слои асфальта, поднимаясь уже вровень со второй ступенькой главного подъезда, а выросшие пацаны покидали двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61