На стульях длинным рядом сидели парни и пожилые люди, укутанные простынями. Несколько парикмахером торопливо строчили машинками, стряхивая волосы на пол. И они так и лежали — темные, светлые, черные, с седыми прядями... Прямые, как солома, и кудрявые... Манишки строчили безостановочно. Падали волосы под ноги парикмахерам. Потом приходила уборщица и облезлой
щеткой собирала волосы в одну кучу, в дальний угол комнаты. Все новые и новые призывники садились на стулья, возбужденные и веселые от хмеля. Они подмигивали зеркалам, смеялись и с удалью встряхивали буйными шевелюрами... А потом вставали, похожие один на другого, с лысыми бледными черепами. Отчужденно смотрели на свое изображение, гладили головы и, постояв, уходили какие-то притихшие, словно уже принадлежащие другому времени и другому миру, в котором была иная мера часам и минутам...
И, сидя на неудобном стуле, Володька видел, как его волосы, жесткие и спутанные, легли на чьи-то чужие желтые волосы, смешались в одну кучу. Уборщица отмела их в сторону, и когда Володька поднялся и поглядел в зеркало, он почувствовал себя словно обнаженным и совершенно беззащитным. И это уже был не он, со своим счастьем, одиночеством и радостью, а словно кто-то другой,— лишенный имени и примет, но навсегда и бесповоротно объединенный чем-то в одно со всеми этими посерьезневшими парнями.
— Завтра утром нас увозят,— сказал он.
— Куда?
— Тут недалеко городок есть. Учебный полк стоит... Надо где-то переночевать...
— Никуда ты не пойдешь,— решительно проговорила Шура и взяла его под руку, и он пошел за ней, ничего не спрашивая...
В Шуриной комнате дым стоял коромыслом. Громко играл патефон. Шаркая подошвами по полу, самозабвенно танцевали две рослые девушки в крепдешиновых платьях с рукавами фонариками. Еще одна, такая же высокая, жевала колбасу, смотря в окно, чуть приподняв одеяло, висящее на гвоздях. А за столом сидели трое ребяг— широкоплечих, чубатых, в белых отглаженных рубашках, из-под которых выглядывали полосатые тельняшки. Перед ними на столе громоздились горы нарезанного хлеба, помидоры, луковицы и несколько винных бутылок. Ребята что-то кричали, стараясь заглушить патефон, стучали кулаками по столу, и лица у них были красные, покрытые испариной, с отчаянно-веселыми глазами.
— А-а-а, Шурочка! — обрадованно всплеснула руками стоявшая у окна.— Пришла, голубка ты наша-а!
Девушки обступили Шуру, затеребили ее со всех сторон, смеясь и ахая в одно и то же время:
— Ах, Шурочка, беда какая... Война началась... Гуляй, девки, пока женихов не поубивали... Да такие женихи за три дня справятся... Склад подожгли, ты слыхала?!
— Да подождите, девочки!— Шура вырывалась из их объятий.— Я не одна... да подождите...
И тут только все увидели молча стоящего у двери ху-. дого стриженого парня в измятых брюках.
— Знакомьтесь,— сказала Шура.— Это Володя. А это,— она махнула рукой на девушек,— наша банда... И их не очень верные кавалеры... Видишь, какие здоровые. Всю жизнь сырую рыбу едят!
— Да брось, Шурка,— прогудел один из парней. Они стояли, положив тяжелые кулаки на край стола, лохматые и вспотевшие, похожие на взъерошенных добродушных
медведей.
— А что, разве не едите? — прищурилась Шура и прошла к столу. Она понюхала горлышко бутылки, недовольно поморщилась, на ходу бросила в рот ломтик колбасы и повернулась к Володьке.— Ты проходи... не обращай на них
внимания... они уже набрались!
— Это как сказать! — сердито крикнул кто-то из пар-юн и торопливо разлил вино по стаканам.—А тебе, молодом и незнакомый, из крышки графина...
Парень высоко поднял руку со стаканом.
— За победу, ребятишки!- Салют!
Звонко сдвинулась посуда. Притворно вскрикнули девушки, зажав ладонями рты. Громко крякнули парни, е наслаждением уткнувшись носами в хлебные корочки.
— Музыка-а! — закричали сразу два голоса, и все бро-сились к патефону. Откинутая ногой, полетела в угол до-рожка, с грохотом отброшены к стенам табуретки и стулья. Мокрые чубы запрыгали у глаз. Крепдешиновые подолы плетали прозрачными колоколами...
Шура взобралась с ногами на свою кровать и, удобно устроившись, стала неторопливо есть бутерброд, исподлобья следя за Володькой. А тот сидел на стуле, около двери, сосредоточенно думая о чем-то своем. Он без удивления смотрел на четыре кровати с пухлыми подушками, покрытыми кружевными накидками, на вазу из папье-маше с прутиками бумажных цветов и старый патефон с большой погнутой ручкой. Окно было раскрыто, и сквозняк колы-хал байковое одеяло. Качался и розовый пузатый абажур с шелковыми кистями. Тени танцующих скользили по сте-нам... Ему нравились лица . парней, лихой перестук их
грубых ботинок и словно откуда-то издалека доносящиеся обрывки перепутанных фраз.
Казалось, что с той минуты, когда он вышел на крыльцо военкомата, прошло очень много времени, и чужая комната, незнакомые парни и девушки, толпящиеся около стола с пустыми винными бутылками, все это уже было привычным и таким незначительным по сравнению с единственным, что владело им. Он помнит, как остановился на крыльце, немного подавленный и растерянный, и блуждающим взглядом посмотрел вокруг себя. И тогда это и случилось. Словно что-то кольнуло его в грудь. Заныло в висках и дыхание стало прерывистым. Такого еще с ним никогда не бывало. Он увидел синюю толщу неба, в которой стояли одинокие пронзительные звезды. Ветер гладил стриженую голову. Среди темных деревьев вспыхивали горящие папиросы и бродили люди...
«Боже мой,— вдруг подумал Володька,— и это я, может быть, вижу в последний раз... И без меня тут останется все по-прежнему... Ничего не изменится...»
И эта значительность пришедшей мысли о возможности смерти и вдруг раскрывшаяся перед ним страшная связь между вчерашним неоцененным счастьем и сегодняшними тревогами придавили Володьку...
С большим трудом он сделал первые шаги по ступеням вниз, навстречу пыльной земле, вечерним деревьям и девчонке, стоящей около чугунной решетки двора...
Володька сидел на стуле, положив руки на колени скрещенных ног. В комнате танцевали, пытались петь, но все это как бы шло мимо его слуха и сознания. Сквозь табачный дым и желтый свет абажура он видел только девичье лицо и два внимательных глаза, которые, не отрываясь, смотрели на него. И он боялся среди,шума и колеблющихся по стенам теней утерять этот взгляд, который сейчас был для него единственным из того реального, вчерашнего мира...
Потом парни ушли, и какое-то время Володька и Шура были в комнате одни. Затем вернулись девушки, возбужденные и смеющиеся. Они потушили свет и, откинув одеяло,
перегнулись через подоконник.
— Заходите в субботу! — кричали они в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
щеткой собирала волосы в одну кучу, в дальний угол комнаты. Все новые и новые призывники садились на стулья, возбужденные и веселые от хмеля. Они подмигивали зеркалам, смеялись и с удалью встряхивали буйными шевелюрами... А потом вставали, похожие один на другого, с лысыми бледными черепами. Отчужденно смотрели на свое изображение, гладили головы и, постояв, уходили какие-то притихшие, словно уже принадлежащие другому времени и другому миру, в котором была иная мера часам и минутам...
И, сидя на неудобном стуле, Володька видел, как его волосы, жесткие и спутанные, легли на чьи-то чужие желтые волосы, смешались в одну кучу. Уборщица отмела их в сторону, и когда Володька поднялся и поглядел в зеркало, он почувствовал себя словно обнаженным и совершенно беззащитным. И это уже был не он, со своим счастьем, одиночеством и радостью, а словно кто-то другой,— лишенный имени и примет, но навсегда и бесповоротно объединенный чем-то в одно со всеми этими посерьезневшими парнями.
— Завтра утром нас увозят,— сказал он.
— Куда?
— Тут недалеко городок есть. Учебный полк стоит... Надо где-то переночевать...
— Никуда ты не пойдешь,— решительно проговорила Шура и взяла его под руку, и он пошел за ней, ничего не спрашивая...
В Шуриной комнате дым стоял коромыслом. Громко играл патефон. Шаркая подошвами по полу, самозабвенно танцевали две рослые девушки в крепдешиновых платьях с рукавами фонариками. Еще одна, такая же высокая, жевала колбасу, смотря в окно, чуть приподняв одеяло, висящее на гвоздях. А за столом сидели трое ребяг— широкоплечих, чубатых, в белых отглаженных рубашках, из-под которых выглядывали полосатые тельняшки. Перед ними на столе громоздились горы нарезанного хлеба, помидоры, луковицы и несколько винных бутылок. Ребята что-то кричали, стараясь заглушить патефон, стучали кулаками по столу, и лица у них были красные, покрытые испариной, с отчаянно-веселыми глазами.
— А-а-а, Шурочка! — обрадованно всплеснула руками стоявшая у окна.— Пришла, голубка ты наша-а!
Девушки обступили Шуру, затеребили ее со всех сторон, смеясь и ахая в одно и то же время:
— Ах, Шурочка, беда какая... Война началась... Гуляй, девки, пока женихов не поубивали... Да такие женихи за три дня справятся... Склад подожгли, ты слыхала?!
— Да подождите, девочки!— Шура вырывалась из их объятий.— Я не одна... да подождите...
И тут только все увидели молча стоящего у двери ху-. дого стриженого парня в измятых брюках.
— Знакомьтесь,— сказала Шура.— Это Володя. А это,— она махнула рукой на девушек,— наша банда... И их не очень верные кавалеры... Видишь, какие здоровые. Всю жизнь сырую рыбу едят!
— Да брось, Шурка,— прогудел один из парней. Они стояли, положив тяжелые кулаки на край стола, лохматые и вспотевшие, похожие на взъерошенных добродушных
медведей.
— А что, разве не едите? — прищурилась Шура и прошла к столу. Она понюхала горлышко бутылки, недовольно поморщилась, на ходу бросила в рот ломтик колбасы и повернулась к Володьке.— Ты проходи... не обращай на них
внимания... они уже набрались!
— Это как сказать! — сердито крикнул кто-то из пар-юн и торопливо разлил вино по стаканам.—А тебе, молодом и незнакомый, из крышки графина...
Парень высоко поднял руку со стаканом.
— За победу, ребятишки!- Салют!
Звонко сдвинулась посуда. Притворно вскрикнули девушки, зажав ладонями рты. Громко крякнули парни, е наслаждением уткнувшись носами в хлебные корочки.
— Музыка-а! — закричали сразу два голоса, и все бро-сились к патефону. Откинутая ногой, полетела в угол до-рожка, с грохотом отброшены к стенам табуретки и стулья. Мокрые чубы запрыгали у глаз. Крепдешиновые подолы плетали прозрачными колоколами...
Шура взобралась с ногами на свою кровать и, удобно устроившись, стала неторопливо есть бутерброд, исподлобья следя за Володькой. А тот сидел на стуле, около двери, сосредоточенно думая о чем-то своем. Он без удивления смотрел на четыре кровати с пухлыми подушками, покрытыми кружевными накидками, на вазу из папье-маше с прутиками бумажных цветов и старый патефон с большой погнутой ручкой. Окно было раскрыто, и сквозняк колы-хал байковое одеяло. Качался и розовый пузатый абажур с шелковыми кистями. Тени танцующих скользили по сте-нам... Ему нравились лица . парней, лихой перестук их
грубых ботинок и словно откуда-то издалека доносящиеся обрывки перепутанных фраз.
Казалось, что с той минуты, когда он вышел на крыльцо военкомата, прошло очень много времени, и чужая комната, незнакомые парни и девушки, толпящиеся около стола с пустыми винными бутылками, все это уже было привычным и таким незначительным по сравнению с единственным, что владело им. Он помнит, как остановился на крыльце, немного подавленный и растерянный, и блуждающим взглядом посмотрел вокруг себя. И тогда это и случилось. Словно что-то кольнуло его в грудь. Заныло в висках и дыхание стало прерывистым. Такого еще с ним никогда не бывало. Он увидел синюю толщу неба, в которой стояли одинокие пронзительные звезды. Ветер гладил стриженую голову. Среди темных деревьев вспыхивали горящие папиросы и бродили люди...
«Боже мой,— вдруг подумал Володька,— и это я, может быть, вижу в последний раз... И без меня тут останется все по-прежнему... Ничего не изменится...»
И эта значительность пришедшей мысли о возможности смерти и вдруг раскрывшаяся перед ним страшная связь между вчерашним неоцененным счастьем и сегодняшними тревогами придавили Володьку...
С большим трудом он сделал первые шаги по ступеням вниз, навстречу пыльной земле, вечерним деревьям и девчонке, стоящей около чугунной решетки двора...
Володька сидел на стуле, положив руки на колени скрещенных ног. В комнате танцевали, пытались петь, но все это как бы шло мимо его слуха и сознания. Сквозь табачный дым и желтый свет абажура он видел только девичье лицо и два внимательных глаза, которые, не отрываясь, смотрели на него. И он боялся среди,шума и колеблющихся по стенам теней утерять этот взгляд, который сейчас был для него единственным из того реального, вчерашнего мира...
Потом парни ушли, и какое-то время Володька и Шура были в комнате одни. Затем вернулись девушки, возбужденные и смеющиеся. Они потушили свет и, откинув одеяло,
перегнулись через подоконник.
— Заходите в субботу! — кричали они в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61