Я не клюну на такое геройство, па такую авантюру! Не оставлять же мне имение па произвол, на авось! Я и так делаю, что могу. Да еще и народ сплачиваю. А тот, кто постарался все развалить, пусть теперь и пожинает плоды. Я за это отвечать не намерен. А там кто знает?! Кто знает, как в действительности дела обстоят?! Пожалуй, и правда, нелишне поговорить с человеком умным и сведущим!..»
23
А Имриху вновь удалось ускользнуть из дому и встретиться со Штефкой. Они вновь провели вместе вечер, один из тех вечеров, которые Имрих (и не только он) много раз потом вспоминал, пытаясь один отличить от другого, и каждый представить себе каким-то особенным и, главное, выделить этот последний, но, как он ни старался, и этот вечер казался ему таким же, как остальные: все вечера, проведенные со Штефкой, были пронизаны одним настроением, одним дыханием.
Время способно все переплести, спутать, связать воеди1 но. Время соединяет все.
Спустя годы вспыхнет вдруг что-то в памяти, ты посмеешься, а то и спросишь себя: неужто и правда? И это случилось со мной? В самом деле так было? А когда? Когда это было?
Иной раз припомнится какая-то смешная безделица, которая когда-то казалась совсем незначительной, может, всего-то раз мы на нее и обратили внимание, а то и вовсе не обратили или заметили ее лишь случайно, и нас привлекла именно ее незначительность. А потом мы вдруг понимаем, что она гораздо глубже запечатлелась в памяти, чем то, что когда-то представлялось значительным, и именно с этой-то малостью мы связываем массу вещей, предметов, множество забытых минут, вечеров, недель и даже годов.
Иной раз мы и не знаем, что с нами творится, ни с того ни с сего нападает какая-то непонятная радость или тоска. И мы спрашиваем себя: что это с памп? Что со мной? Почему я вдруг сам не свой? Почему изменилось настроение? Каково оно и чем оно вызвано? Мы размышляем, и в памяти возникает какой-то невинный, совсем неприметный пустяк, к нему даже трудно отыскать нити, однако мы чувствуем их и снова задаемся вопросом: «Что со мной? Что все это значит? Почему я вспоминаю об этом?»
Вспомнилась, к примеру, душистая вика. Или вам сказали о пей, может, произнесли одно слово — «вика». И вы ее сразу увидите. И тут же в мыслях всплывает изгиб тропки возле нее. Чья была эта вика? Куда вела эта тропка? Куда я шел тогда? Когда и где это было? Куда — туда? Куда — назад?
Или вдруг вспомнится ключ. Что это был за ключ? Где я его потерял? Почему он снова возник в моей памяти? От чего он был? От каких дверей? Эх, будь этот ключ снова у меня в руках, уж я бы нашел те двери, которые им отпирались.
В саду береза. Вихляет коленом. Мальчишки с ума по ней сходят. А я уж давно вырос из коротких штанишек и не способен даже стих накропать — вот оттого потихоньку и забавляюсь прозой.
Зачем я тут об этом пишу? Бог знает! Почему-то мне кажется это уместным.
Кпбнц, поди прочь. Не искушай!
Ну ладно! Поведем речь об Имро. Мы же о нем говорили. Поговорим об Имро и Штефке!
Вот именно!
Стояли чудесные вечера. Пахло смолой. Лес дышал. В месячном свете блестели затемненные окна. Тогда всюду были затемненные окна.
Имро в тот вечер задержался со Штефкой дольше обычного. В Церовую уже притарахтел последний братиславский поезд и тут же оттарахтел дальше, а они все еще продолжали гулять. Бродили возле имения; через каждые пять-шесть шагов останавливались и взглядывали на дорогу и тропку, прислушиваясь, не идет ли кто. А что, если Йожс еще сегодня вернется из Братиславы? Не хватает только, чтобы он их застал! Нет, такое не может случиться, нет, пет, пи за что не случится! Если бы кто показался или они бы увидели, услышали что подозрительное, Имро немедля бы скрылся. А Штефка быстро и тихо юркнула бы в дом и там бы уж представлялась вовсю, чтобы Йожо ничего не заметил!
Время текло, вокруг царило спокойствие, и только тихо и однозвучно стрекотали сверчки. Но Имро настораживало это спокойствие, оно казалось ему каким-то ненастоящим! То и дело он вглядывался и прислушивался, то и дело замирал в напряженности. Имро спи ал, что этой напряженности и 1ак многовато, зачем же ее еще продлевать? Да и поздно уж, пора, пожалуй, домой. Зачем рисковать и подвергать себя липшей опасности? Ведь и завтра день, и послезавтра; через два-три дня они же опять могут со Штеф-кой увидеться!
В самом ли деле он так подумал?
Но всей вероятности, да. Во всяком случае, он вполне мог так подумать. Скорей всего, ему пришли па ум такие слова, и, конечно, пришли потому, что он их высказать Штефко. А хотел по многим причинам.
И прежде всего потому, что, уходя из дому, он открыто Вильме, куда он идет, на сей раз действительно (какая откровенность!) признался ей в этом. Сказал, что идет в имение, повидать Кириновпча: тот нынче утром (какое точное предположение!) уехал в Братиславу и сегодня же (Имро, правда, имел в виду завтра) должен вернуться и привезти свежие новости — вот потому-то Имро и хочет с Кнриыовичем (провались он, этот Киринович!) встретиться и потолковать.
Вот как Имро умеет обманывать! А что, если Вильма не спит? Вдруг еще ждет? Он сказал, что в имении долго не задержится. А теперь что он ская^ет? Где был так долго? Какую небылицу, какую отговорку он еще выдумает?
— Йожо уже не приедет! — сказала Штефка.
— Откуда знаешь? — пробормотал Имро.— Еще может приехать.
— Нет, я знаю. Он уже бы приехал.
Помолчали. Прислушались. Стрекотали сверчки. Потом Имро подумал об отце и следом — о братьях. Где они? В самом деле, где Ондро и Якуб?! Что они делают?
В мысли его затесался и свояк Штефан, муж Агпешки. Агнешка, да и Вильма вечно теперь над ним причитают, тревожатся, будто с ним что-то случилось. Может, зря и тревожатся. Прост о застопорилась где-то почта, задержались Штефановы письма. Почта сработает, и, глядишь, завтра-послезавтра опять придет почтальон, заглянет во двор и, смеясь, крикнет: «Срочное! Заказное!» И опять все будет в порядке. Может быть. Поглядим. Надо надеяться! Да и что может случиться со Штефаном? Лгпешка наладилась было к нему, да мать с Вильмой отговорили ее. Имро предложил свои услуги, но, верно, сказал это не очень-то веско и убедительно — женщины отнеслись к его предложению несерьезно. А может, он и предложил несерьезно.
Стрекотали сверчки. Штефка прижалась к Имро и, склонив голову ему на плечо, сказала:
— Как тут светло! Я бы на всю ночь тут осталась!
Она ждала ответа, по Имро молчал. И Штефка придумала новую фразу, показавшуюся ей, правда, довольно мудреной, но она все равно ее изрекла, причем даже как-то торжественно, чуть выпрямившись:
— Как скупится это лето па темноту!
Имро недвижно стоял, обнимая Штефку одной рукой, но тут протянул и другую, обвил ее талию и, слегка нагнувшись, стал целовать в губы.
Вскоре они двинулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
23
А Имриху вновь удалось ускользнуть из дому и встретиться со Штефкой. Они вновь провели вместе вечер, один из тех вечеров, которые Имрих (и не только он) много раз потом вспоминал, пытаясь один отличить от другого, и каждый представить себе каким-то особенным и, главное, выделить этот последний, но, как он ни старался, и этот вечер казался ему таким же, как остальные: все вечера, проведенные со Штефкой, были пронизаны одним настроением, одним дыханием.
Время способно все переплести, спутать, связать воеди1 но. Время соединяет все.
Спустя годы вспыхнет вдруг что-то в памяти, ты посмеешься, а то и спросишь себя: неужто и правда? И это случилось со мной? В самом деле так было? А когда? Когда это было?
Иной раз припомнится какая-то смешная безделица, которая когда-то казалась совсем незначительной, может, всего-то раз мы на нее и обратили внимание, а то и вовсе не обратили или заметили ее лишь случайно, и нас привлекла именно ее незначительность. А потом мы вдруг понимаем, что она гораздо глубже запечатлелась в памяти, чем то, что когда-то представлялось значительным, и именно с этой-то малостью мы связываем массу вещей, предметов, множество забытых минут, вечеров, недель и даже годов.
Иной раз мы и не знаем, что с нами творится, ни с того ни с сего нападает какая-то непонятная радость или тоска. И мы спрашиваем себя: что это с памп? Что со мной? Почему я вдруг сам не свой? Почему изменилось настроение? Каково оно и чем оно вызвано? Мы размышляем, и в памяти возникает какой-то невинный, совсем неприметный пустяк, к нему даже трудно отыскать нити, однако мы чувствуем их и снова задаемся вопросом: «Что со мной? Что все это значит? Почему я вспоминаю об этом?»
Вспомнилась, к примеру, душистая вика. Или вам сказали о пей, может, произнесли одно слово — «вика». И вы ее сразу увидите. И тут же в мыслях всплывает изгиб тропки возле нее. Чья была эта вика? Куда вела эта тропка? Куда я шел тогда? Когда и где это было? Куда — туда? Куда — назад?
Или вдруг вспомнится ключ. Что это был за ключ? Где я его потерял? Почему он снова возник в моей памяти? От чего он был? От каких дверей? Эх, будь этот ключ снова у меня в руках, уж я бы нашел те двери, которые им отпирались.
В саду береза. Вихляет коленом. Мальчишки с ума по ней сходят. А я уж давно вырос из коротких штанишек и не способен даже стих накропать — вот оттого потихоньку и забавляюсь прозой.
Зачем я тут об этом пишу? Бог знает! Почему-то мне кажется это уместным.
Кпбнц, поди прочь. Не искушай!
Ну ладно! Поведем речь об Имро. Мы же о нем говорили. Поговорим об Имро и Штефке!
Вот именно!
Стояли чудесные вечера. Пахло смолой. Лес дышал. В месячном свете блестели затемненные окна. Тогда всюду были затемненные окна.
Имро в тот вечер задержался со Штефкой дольше обычного. В Церовую уже притарахтел последний братиславский поезд и тут же оттарахтел дальше, а они все еще продолжали гулять. Бродили возле имения; через каждые пять-шесть шагов останавливались и взглядывали на дорогу и тропку, прислушиваясь, не идет ли кто. А что, если Йожс еще сегодня вернется из Братиславы? Не хватает только, чтобы он их застал! Нет, такое не может случиться, нет, пет, пи за что не случится! Если бы кто показался или они бы увидели, услышали что подозрительное, Имро немедля бы скрылся. А Штефка быстро и тихо юркнула бы в дом и там бы уж представлялась вовсю, чтобы Йожо ничего не заметил!
Время текло, вокруг царило спокойствие, и только тихо и однозвучно стрекотали сверчки. Но Имро настораживало это спокойствие, оно казалось ему каким-то ненастоящим! То и дело он вглядывался и прислушивался, то и дело замирал в напряженности. Имро спи ал, что этой напряженности и 1ак многовато, зачем же ее еще продлевать? Да и поздно уж, пора, пожалуй, домой. Зачем рисковать и подвергать себя липшей опасности? Ведь и завтра день, и послезавтра; через два-три дня они же опять могут со Штеф-кой увидеться!
В самом ли деле он так подумал?
Но всей вероятности, да. Во всяком случае, он вполне мог так подумать. Скорей всего, ему пришли па ум такие слова, и, конечно, пришли потому, что он их высказать Штефко. А хотел по многим причинам.
И прежде всего потому, что, уходя из дому, он открыто Вильме, куда он идет, на сей раз действительно (какая откровенность!) признался ей в этом. Сказал, что идет в имение, повидать Кириновпча: тот нынче утром (какое точное предположение!) уехал в Братиславу и сегодня же (Имро, правда, имел в виду завтра) должен вернуться и привезти свежие новости — вот потому-то Имро и хочет с Кнриыовичем (провались он, этот Киринович!) встретиться и потолковать.
Вот как Имро умеет обманывать! А что, если Вильма не спит? Вдруг еще ждет? Он сказал, что в имении долго не задержится. А теперь что он ская^ет? Где был так долго? Какую небылицу, какую отговорку он еще выдумает?
— Йожо уже не приедет! — сказала Штефка.
— Откуда знаешь? — пробормотал Имро.— Еще может приехать.
— Нет, я знаю. Он уже бы приехал.
Помолчали. Прислушались. Стрекотали сверчки. Потом Имро подумал об отце и следом — о братьях. Где они? В самом деле, где Ондро и Якуб?! Что они делают?
В мысли его затесался и свояк Штефан, муж Агпешки. Агнешка, да и Вильма вечно теперь над ним причитают, тревожатся, будто с ним что-то случилось. Может, зря и тревожатся. Прост о застопорилась где-то почта, задержались Штефановы письма. Почта сработает, и, глядишь, завтра-послезавтра опять придет почтальон, заглянет во двор и, смеясь, крикнет: «Срочное! Заказное!» И опять все будет в порядке. Может быть. Поглядим. Надо надеяться! Да и что может случиться со Штефаном? Лгпешка наладилась было к нему, да мать с Вильмой отговорили ее. Имро предложил свои услуги, но, верно, сказал это не очень-то веско и убедительно — женщины отнеслись к его предложению несерьезно. А может, он и предложил несерьезно.
Стрекотали сверчки. Штефка прижалась к Имро и, склонив голову ему на плечо, сказала:
— Как тут светло! Я бы на всю ночь тут осталась!
Она ждала ответа, по Имро молчал. И Штефка придумала новую фразу, показавшуюся ей, правда, довольно мудреной, но она все равно ее изрекла, причем даже как-то торжественно, чуть выпрямившись:
— Как скупится это лето па темноту!
Имро недвижно стоял, обнимая Штефку одной рукой, но тут протянул и другую, обвил ее талию и, слегка нагнувшись, стал целовать в губы.
Вскоре они двинулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186