ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Улыбнетесь ему — он даже не заметит улыбки, свистнете на пальцах — не услышит. Чем его привлечь, как к нему подступиться?
Кто знает, как зовут его?! Спросить, что ли?
Богемия и Моравия (нем.).
— Вернер? . .........
Молчит.
— Франц? Ни звука.
— Гассо? Опять пи звука.
— Гельмут?
И вдруг он оживает, сразу улыбается п не меньше минуты, теперь даже слишком усердно, кивает головой: — Ja, ja, ich heisse Helmut. Kenst du mich? Was ist los? l
А га, значит, Гельмут! Но что он потом говорил—• ведомо ему одному. Правда, и улыбкой сказать можно много, а этот малый умеет улыбаться, слава богу, он не такой обалдуй, как поначалу казалось.
— Ждешь? — спрашиваю.
— Ja, ja,— кивает ои.
— Имрих уже скоро придет,—хочу его порадовать.-— Вот я его и жду.
— Ja, ja.— Он не перестает улыбаться.
— Значит, мы оба ждем. Это мой сосед. Он обязательно придет. Может, ои уже в пути.
— Ja, ja.
— Нет, ты меня вроде бы не понимаешь. Я говорю об Имришко. Имрих — сосед мой.
Он удивленно глядит на меня, улыбка не сходит с его губ, затем ои вытаскивает из ножен штык и чертит, пишет на снегу:
INRI2
Я качаю головой. Пытаюсь его убедить, что он ошибается, но он стоит на своем, снова обводит штыком каждую букву и каждую же букву произносит вслух, чтобы убедить меня, что знает, что пишет.
Я беру у него штык и пишу на снегу Имришково имя.
Солдат смотрит на меня и спрашивает: — Имрих?
— Имрих, Имришко.
— Aber nein,— теперь он качает головой.— Ich warte INRI3.
Мы не смогли договориться. Но зато и не повздорили.
1 Да, да, меня зовут Гельмут. Ты знаешь меня? В чем дело? (нем.)
2 Jesus Nasarensis Rex Iudeae (лат.) — Иисус Назарянин, царь иудейский.
3 Да нет!.. Я жду INRI (нем.).
Ведь двое ожидающих не обязательно всегда и во всем договариваются. Мы попробовали говорить о другом, но у нас и это не вышло.
Между тем мы с ним нет-нет да и поглядывали на надписи, и я невольно заметил, что они очень схожи: INRI IMRICH
Но я увидел и разницу. Немец ждет какого-то более худого, более бедного Имриха.
Я сразу же обратил на это его внимание, и он па удивление быстро все понял. Развеселился. И, улыбаясь, поддакнул: — Ja, ja.
И мне захотелось развеселить его еще больше — к его надписи я прибавил еще две буковки:
INRICH
Гельмут внимательно вгляделся в написанное и сказал:— Danke l.~~ Л потом с моей надписи две буковки стер,
IMRI
4
Мы подружились. Но паша дружба длилась недолго.
Однажды — это уже было великим постом —- мама поедала меня в костел исповедаться; я долго стоял у исповедальни, не решаясь войти: боялся пана фарара, мне казалось, что у меня много грехов, и я нарочно оттягивал эту тягостную минуту, блуя дая глазами по сторонам, а когда они вдруг остановились на распятии, я невольно вспомнил Имришко, потом и нашего Биденко и дая е Гельмута. И тут же мне пришла в голову мысль, что Гельмут, должно быть, сейчас стоит на мосту — два дня назад он мне об этом сказал,— мне захотелось с ним встретиться, и я, не сумев побороть себя, вышел из костела с намерением завтра же утром сходить исповедаться в ризнице.
Пока я был в костеле, в деревню вошла какая-то бесконечно длинная немецкая автоколонна, машины стояли настолько впритык, что между ними было не пробраться, там-сям жались кучками озябшие солдаты и о чем-то ворковали тихими, усталыми голосами. Если я где-то останавливался, меня тотчас же окрикивали: «Geweg!»2 Или все-
1 Спасибо (нем.).
2 Проходи! (нем.) го лишь: «Ab!» ! А в ином месте мне только рукой давали понять, чтоб я убирался.
Но я держал путь к мосту. До этого, правда, еще успел заскочить к Гульданам.— Имришко не воротился?
— Не воротился.
На мосту Гельмута я не нашел. Стоял там другой солдат. Я хотел спросить его о Гельмуте, но с ним нельзя было столковаться. Он только и твердил: — Geweg! — А потом: — Los, los!2
Неподалеку, под могучей разлапистой липой, которая еще спала, но в которой уже через несколько недель, а может, и дней проснутся вешние соки, были выстроены солдаты Мишке. Мишке стоял перед ними и вовсю разорялся. Но солдаты его слова не принимали всерьез, они улыбались, временами чему-то доже громко смеялись, а двое-трое просто-напросто гоготали.
Я поспешил к ним. Думал, найду между ними и Гельмута, но, как только я к ним подошел, Мишке обернулся, мельком меня оглядел, потом посмотрел на солдат, выставил вперед подбородок и сказал: «О mein Gott! Hier 1st лисп em Partisan!3 — On показал на меня.— Oder klein Teufel?4 Потом подошел ко мне, щелкнул меня пальцем по носу и сказал: Schmutzig!5
Солдаты опять загоготали.
Мишке схватил меня за плечо, другой рукой легонько поддал под зад, что должно было означать: проваливай отсюда.
5
А на другой день я узнал, что одного немецкого солдата на мосту сшибла машина. Некоторые утверждали, будто видели это, говорили, будто он сам бросился под машину.
— Сам? А почему? Когда это случилось?
— Вчера пополудни. Приблизительно в три.
— А который это был? Как звали его?
1 Прочь! (нем.)
2 Пошел, пошел! (нем.)
3 О бог мой! И здесь тоже партизан! (нем.)
4 Пли это маленький дьявол? (нем.)
5 Грязнуля! (нем.) — Немец, Солдат. Вроде бы Гельмут. Сам бросился иод машину. Бедный малый, видать, уж вдосталь нахлебался. И даже никто не заметил. Только на поверке углядели, что им одного не хватает.
— Не трепись! Там ведь сразу заместо него другого поставили.
— При чем тут другой? Я про того, что кинулся под машину.
— Так и я про него. Собственными глазами видел. Другие машины в лепешку его раскатали и разнесли на колесах.
И я еще долго потом, еще и в последующие дни, и дажо много позже, размышлял о том, над чем или почему эти Гельмутовы товарищи смеялись. Как могли они смеяться, когда погиб их товарищ? В самом ли деле они смеялись? Не казалось ли мне? Может, я не понял их смеха. Ведь и мой смех иные могут по-всякому истолковать. И Мишке смеялся. Возмущался чем-то, но нет-нет да и смеялся. А некоторые и вовсе громко, прямо-таки омерзительно, гоготали. Но даже и это не должно ничего означать. Часто я и сам смеялся лишь потому, что не хотел плакать, мне был противен собственный плач. Да и собственный смех. Смех ли то был? Смеялись они? Иной раз чужой смех трудно понять.
е
Почта работает. У почтарей работы невпроворот — приближается пасха. Хоть и война, а люди не забывают о добрых обычаях, некоторые думают уже о шибачке1, да и о том, что пора писать поздравления к пасхе, уверенность все Яле уверенность, вдруг на почте что не заладится, какой-нибудь почтальон ногу сломит или лодыжку вывихнет — кому тогда тащить вместо него почтовый мешок к железной дороге? А еще под самые праздники иной почтальон может выпить — люди-то в такое время щедрее и, уж коль есть чем, от души угощают: «Уж вы, пан почтальон, не отказывайтесь, выпейте! Если хотите, думайте про
1 Пасхальный обряд, при котором обливают друг друга водой и хлещут прутьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186