Преподобный,— он улыбнулся священнику и уж было хотел раскрыть чемоданчик, в котором находились краски и бумага,— а вас рисовать будем?
— Нет, лучше не надо. Может, потом как-нибудь.
Живописец тараторил без умолку. Священник, измученный вконец, думал: «Вот идиот! Явно — шевелит руками ловчее, нежели мозгами. Ум подменяет проворством. Самый настоящий придурок! Любопытно, что он еще выкинет. Пока, правда, он еще ничего себе не позволил. Но чем-то он мне нравится. В своей глупости человек не волен. А тот был слишком заумный. Знал больше, чем надо, но все толковал об одном и том же. Бубнил да -бубнил. Или, может, я ошибаюсь? Что требовать от человека, который видит вокруг себя то, чего нет, вдали видит даль и боится, что найдет в ней только то, что уже нашел вблизи? Посмотрит на небо — дыра! Что с того, что она кажется голубой? Разве набьешь или замажешь ее чем-нибудь? Глиной или грязью? Тот меня совсем заморочил. Все голубой да голубой. Нехристь! А за голубым что? Этого он уже не знал».— Послушайте, а вы могли бы нарисовать радугу?
Живописец дернул плечом. А что тут особенного?, В два счета и радугу нарисую. Если хотите, добавлю и ангела. Будет похож па Оришека-младшего.
«Этот все может! Радуга и то ему нипочем. Глуп как баран, оттого такой смелый».
Живописец раскрыл чемоданчик, порылся в нем.
«Тот хотел радугой только надышаться,— продолжал размышлять священник,—но ему все время что-то мешало. Хотел убежать и не знал куда, и близким и далеким гнушался равно. Но почему он твердил про голубой? Может, я его раззадорил? Его неотступно преследовала земля, и он не мог, стоя на ней, сотворить ангела. Что, собственно, он хотел? Уйти? Остаться? Куда уйти, где остаться, если между близким и далеким не видел никакой разницы? Куда бы я ни пришел, я буду уже там, и вновь для меня что-то иное станет далеким, и вновь я спрошу себя: «Куда же теперь? Моя-еет, еще дальше?» Или спрашивать надо позже? А почему позже? Ведь я уже теперь не знаю, где я. Бежать от праха и вновь найти прах, то есть к праху вернуться? Откуда? Откуда и куда? Один или не один? Один. И не один. Куда, боже, куда же? И найду ли то, что ищу? И когда, господи?! Потом? Только потом? Почему только потом?
Далеко — это все дальше, по и вспять — это далеко. Только прах близок к праху, хотя он и дальше, и вспять, и далее дальнего, и далее, чем вспять, только прах спокон веку близок к праху, хотя прах от праха дальше всего...»
4
Возни с гульдаповским домом оказалось куда больше, чем полагали сначала. Но мастер и Имро не испугались работы. Правда, Имро тревожился и все пересчитывал дни: сколько еще осталось до свадьбы? Успеем ли? Не успеем? А ну как не успеем?
Мастер его неустанно подбадривал: — Не бойся, Имришко! Скажи спасибо, что мы за дело взялись! А уж коли взялись, подправим все как положено, по крайней мере надолго успокоимся.
— Пусть так, тата. Только бы ничего не стряслось! Только бы ненароком где-нибудь не застопорило!
— Да что может стрястись? Не будь ребенком, Имро, прошу тебя! Все у нас ладится, кирпич есгь, даже с избытком, столько, пожалуй, и по понадобится. И в работе толк знаем, так чего ты запугиваешь? А случись что, можем кликнуть на помощь Якуба с Ондро. Хочешь, можем им написать. Не то позвонить сегодня же вечером.
— Лучше не надо.— Имро опять возразил.— Не надо звать их. Знаешь ведь, каковы дела, как часто мы зовем их, а потом жены их сердятся: вечно мы, мол, теребим Ондро и Якуба.
— Как это теребим? Когда мы их теребили? Иешто я боюсь их? Ты мне такое даже не говори, Имро! Я что, не могу своим сыновьям позвонить?! А в общем, как знаешь. Ежели полагаешь, что не надо звать их, пусть будет по-твоему. Без них управимся.
Они разворотили дом", да так основательно, что сами испугались: свадьба-то уж на пороге, а у них работы — непочатый край. Ну и бегом звонить! По они опоздали: у Ондрея с Якубом нашлось какое-то срочное дело, от которого никак нельзя было отвертеться.
— Черт побери! — вскипел Имро.— Ну и заварили мы кашу! В хорошую историю влипли!
— И то сказать. Надо было раньше звонить, Имришко, или обратиться к кому чужому. Можно было и кого того кликнуть на помощь. А теперь нам уже никто не поможет — кладку-то мы н сами вытянули, да еще поднатужимся, а вот что сохнет паршиво — это хуже всего! Видишь же, как сохнет. Хоть и управились бы кое-как, сырые стены все равно не оштукатуришь, не выбелишь.
— А все ты, тата, выдумал! Я с самого начала знал, что так получится. Не послушай я тебя...
— А ты послушал, да? Как это послушал? В конце концов я еще и виноват буду?! Кто идти звонить не хотел?
— При чем тут — звонить? Зачем ты это затеял? Разве нельзя было подождать немного? Нельзя было покуролесить с домом после свадьбы?
— Что ж теперь, драться, а? Ну давай! Кто же знал, что Ондро с Якубом подкузьмят нас? Отложим свадьбу на неделю-другую...
— На какую неделю-другую? Ведь начнется рождественский пост.
— Чертовщина! Про пост-то я и забыл! Понимаешь, начисто забыл про нею.
До полудня они переругивались. По между тем нет-нет да и советовались: раздумывали, не устроить ли свадьбу только в невестином доме.— И это бы можно,— рассуждал мастер,— а все же было б не то. Ни шатко пи валко. И люди бы говорили: ну вот, сперва хорохорились, пофорсить вздумали, а теперь все на невесту спихнули, а может, оно и нарочно. Большие мастера-де, а с собственным домом управиться не смогли, вот и радей, невеста! Да, жалко, мы не позвонили тогда!
— Прошу тебя, тата, кончай с этим. Не то по-настоящему рассержусь!
— Хо-хо! Рассержусь! Сердись, сердись! Чего передо мной заносишься? Думаешь, я не умею сердиться?
Они сердились друг на друга какое-то время, молчали, а потом мастеру пришла в голову удачная мысль: — Слышь, Имро, что скажешь, кабы на рождество?
— Тата, разве это серьезный разговор? —- Мысль эта не показалась Имро особо удачной: — Ведь Вильма меня обсмеет, а то и разговаривать со мной не захочет.
Мастер, усмехнувшись, сказал: — Она рада-радехонька, что ты берешь ее в жены. Или ты Гульдан?
По иод конец они все же поладили. А что было делать? Сошлись на предложении мастера.—Только как теперь Вильме об этом сказать? — переживал Имро.
— Вильма — не вопрос,— успокаивал его мастер,— она все нам простит, все поймет, а вот к старой уж подмазаться, та не такая понятливая, а заговорит, жало у нее злей, чем у шершня. Но все ерунда! Не бойся, Осенние свадьбы все равно не стоят выеденного яйца. Как хлынет дождь, у невесты намокнет фата и болтается за спиной, чисто онуча. Еще и невеста у пас, глядишь, простынет! Подождем-ка лучше до рождества, до той поры, может, распишут и церовский храм...
—- Ты опять, тата, заводишься с этим храмом?
— Виноват, Пмро, виноват! Я ничего не сказал! Цоровая ли, Околичное, мастерам на это дело начхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Нет, лучше не надо. Может, потом как-нибудь.
Живописец тараторил без умолку. Священник, измученный вконец, думал: «Вот идиот! Явно — шевелит руками ловчее, нежели мозгами. Ум подменяет проворством. Самый настоящий придурок! Любопытно, что он еще выкинет. Пока, правда, он еще ничего себе не позволил. Но чем-то он мне нравится. В своей глупости человек не волен. А тот был слишком заумный. Знал больше, чем надо, но все толковал об одном и том же. Бубнил да -бубнил. Или, может, я ошибаюсь? Что требовать от человека, который видит вокруг себя то, чего нет, вдали видит даль и боится, что найдет в ней только то, что уже нашел вблизи? Посмотрит на небо — дыра! Что с того, что она кажется голубой? Разве набьешь или замажешь ее чем-нибудь? Глиной или грязью? Тот меня совсем заморочил. Все голубой да голубой. Нехристь! А за голубым что? Этого он уже не знал».— Послушайте, а вы могли бы нарисовать радугу?
Живописец дернул плечом. А что тут особенного?, В два счета и радугу нарисую. Если хотите, добавлю и ангела. Будет похож па Оришека-младшего.
«Этот все может! Радуга и то ему нипочем. Глуп как баран, оттого такой смелый».
Живописец раскрыл чемоданчик, порылся в нем.
«Тот хотел радугой только надышаться,— продолжал размышлять священник,—но ему все время что-то мешало. Хотел убежать и не знал куда, и близким и далеким гнушался равно. Но почему он твердил про голубой? Может, я его раззадорил? Его неотступно преследовала земля, и он не мог, стоя на ней, сотворить ангела. Что, собственно, он хотел? Уйти? Остаться? Куда уйти, где остаться, если между близким и далеким не видел никакой разницы? Куда бы я ни пришел, я буду уже там, и вновь для меня что-то иное станет далеким, и вновь я спрошу себя: «Куда же теперь? Моя-еет, еще дальше?» Или спрашивать надо позже? А почему позже? Ведь я уже теперь не знаю, где я. Бежать от праха и вновь найти прах, то есть к праху вернуться? Откуда? Откуда и куда? Один или не один? Один. И не один. Куда, боже, куда же? И найду ли то, что ищу? И когда, господи?! Потом? Только потом? Почему только потом?
Далеко — это все дальше, по и вспять — это далеко. Только прах близок к праху, хотя он и дальше, и вспять, и далее дальнего, и далее, чем вспять, только прах спокон веку близок к праху, хотя прах от праха дальше всего...»
4
Возни с гульдаповским домом оказалось куда больше, чем полагали сначала. Но мастер и Имро не испугались работы. Правда, Имро тревожился и все пересчитывал дни: сколько еще осталось до свадьбы? Успеем ли? Не успеем? А ну как не успеем?
Мастер его неустанно подбадривал: — Не бойся, Имришко! Скажи спасибо, что мы за дело взялись! А уж коли взялись, подправим все как положено, по крайней мере надолго успокоимся.
— Пусть так, тата. Только бы ничего не стряслось! Только бы ненароком где-нибудь не застопорило!
— Да что может стрястись? Не будь ребенком, Имро, прошу тебя! Все у нас ладится, кирпич есгь, даже с избытком, столько, пожалуй, и по понадобится. И в работе толк знаем, так чего ты запугиваешь? А случись что, можем кликнуть на помощь Якуба с Ондро. Хочешь, можем им написать. Не то позвонить сегодня же вечером.
— Лучше не надо.— Имро опять возразил.— Не надо звать их. Знаешь ведь, каковы дела, как часто мы зовем их, а потом жены их сердятся: вечно мы, мол, теребим Ондро и Якуба.
— Как это теребим? Когда мы их теребили? Иешто я боюсь их? Ты мне такое даже не говори, Имро! Я что, не могу своим сыновьям позвонить?! А в общем, как знаешь. Ежели полагаешь, что не надо звать их, пусть будет по-твоему. Без них управимся.
Они разворотили дом", да так основательно, что сами испугались: свадьба-то уж на пороге, а у них работы — непочатый край. Ну и бегом звонить! По они опоздали: у Ондрея с Якубом нашлось какое-то срочное дело, от которого никак нельзя было отвертеться.
— Черт побери! — вскипел Имро.— Ну и заварили мы кашу! В хорошую историю влипли!
— И то сказать. Надо было раньше звонить, Имришко, или обратиться к кому чужому. Можно было и кого того кликнуть на помощь. А теперь нам уже никто не поможет — кладку-то мы н сами вытянули, да еще поднатужимся, а вот что сохнет паршиво — это хуже всего! Видишь же, как сохнет. Хоть и управились бы кое-как, сырые стены все равно не оштукатуришь, не выбелишь.
— А все ты, тата, выдумал! Я с самого начала знал, что так получится. Не послушай я тебя...
— А ты послушал, да? Как это послушал? В конце концов я еще и виноват буду?! Кто идти звонить не хотел?
— При чем тут — звонить? Зачем ты это затеял? Разве нельзя было подождать немного? Нельзя было покуролесить с домом после свадьбы?
— Что ж теперь, драться, а? Ну давай! Кто же знал, что Ондро с Якубом подкузьмят нас? Отложим свадьбу на неделю-другую...
— На какую неделю-другую? Ведь начнется рождественский пост.
— Чертовщина! Про пост-то я и забыл! Понимаешь, начисто забыл про нею.
До полудня они переругивались. По между тем нет-нет да и советовались: раздумывали, не устроить ли свадьбу только в невестином доме.— И это бы можно,— рассуждал мастер,— а все же было б не то. Ни шатко пи валко. И люди бы говорили: ну вот, сперва хорохорились, пофорсить вздумали, а теперь все на невесту спихнули, а может, оно и нарочно. Большие мастера-де, а с собственным домом управиться не смогли, вот и радей, невеста! Да, жалко, мы не позвонили тогда!
— Прошу тебя, тата, кончай с этим. Не то по-настоящему рассержусь!
— Хо-хо! Рассержусь! Сердись, сердись! Чего передо мной заносишься? Думаешь, я не умею сердиться?
Они сердились друг на друга какое-то время, молчали, а потом мастеру пришла в голову удачная мысль: — Слышь, Имро, что скажешь, кабы на рождество?
— Тата, разве это серьезный разговор? —- Мысль эта не показалась Имро особо удачной: — Ведь Вильма меня обсмеет, а то и разговаривать со мной не захочет.
Мастер, усмехнувшись, сказал: — Она рада-радехонька, что ты берешь ее в жены. Или ты Гульдан?
По иод конец они все же поладили. А что было делать? Сошлись на предложении мастера.—Только как теперь Вильме об этом сказать? — переживал Имро.
— Вильма — не вопрос,— успокаивал его мастер,— она все нам простит, все поймет, а вот к старой уж подмазаться, та не такая понятливая, а заговорит, жало у нее злей, чем у шершня. Но все ерунда! Не бойся, Осенние свадьбы все равно не стоят выеденного яйца. Как хлынет дождь, у невесты намокнет фата и болтается за спиной, чисто онуча. Еще и невеста у пас, глядишь, простынет! Подождем-ка лучше до рождества, до той поры, может, распишут и церовский храм...
—- Ты опять, тата, заводишься с этим храмом?
— Виноват, Пмро, виноват! Я ничего не сказал! Цоровая ли, Околичное, мастерам на это дело начхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186