ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Они повернули и вскоре сошли с тропки.
Штефка объяснила: если бы их увидели из имения, получилось бы очень неловко. Имро согласился, но в душе радовался, что на свете бывают и неловкие вещи, иной раз они даже кстати. На этот счет, конечно, у него были свои соображения, но он оставил их при себе.
Они шли на приличном расстоянии друг от друга, и Имро с удовольствием сократил бы его, а то и вовсе бы устранил, по пока не осмеливался. Тут рубить сплеча не годится, можно случайно что и напортить, навредить делу.
Хуже всего, что не ладился разговор. Как только ни распинался Имро, но Штефку, казалось, это мало трогало, но всяком случае не так, как ему бы хотелось. Она была нем но своя, рассеянная, встревоженная; то и дело и все твердила, что ей нельзя так надолго отлучаться из дому: чего доброго, подымется шум.
По Имро уверял ее, что никакого шума не будет — в имении дым коромыслом, гости уже под градусом, и все еще пьют, и тараторят, и веселятся, и кончать вовсе не собираются. Едва ли кого из них заботит сейчас время.
Он хотел намекнуть, что и Йожо изрядно подвыпил и, верно, уже покачивается за столом либо, спотыкаясь, бродит по горнице и старается перекричать всех, но такое замечание могло бы обернуться и против него. Штефка могла б усмотреть в нем скрытое ехидство, злонамерение, предубежденность по отношению к Йожо и из этого заключить, что Имро не испытывает к ее мужу особо дружеских чувств.
Нет-пет, Имришко! Прикуси язык! Любишь ли ты Йожо, не любишь — это твое личное дело, откровенничать ты ни с кем не обязан, думай что хочешь, но язык не распускай! Никаких намеков и пересудов! Нечего Йожо чернить! Да и что ты о нем такого знаешь, ну что тебе о нем известно?! Ровным счетом ничего. Глупости одни, бредни! Только зря оконфузишься перед Штефкой, уронишь себя в ее глазах, а то и огорчишь ее или вовсе рассердишь. Обидится она — и прощай! Беги потом за ней, втолковывай, убеждай: голубушка, не убегай, не глупи, выслушай меня, ведь я не то хотел сказать! Нет, Имришко, негоже! Сам должен соображать! Уж лучше похвали Йожо, что тебе стоит, похвали его, а там увидишь — может, тем и умаслишь Штефку!
Нет уж, дудки! Охота была ему Кириновича хвалить. Просто надо подольше тянуть разговор, а там видно будет!
— Чего зря тревожишься,— говорил Имро, покачивая головой, даже, собственно, всем телом — от самых ступней; он покачивался медленно, мерно, переваливаясь при каждом шаге и при каждом втором клонясь все ниже, все ближе к Штефкиному плечу, должно быть просто затем,4 чтобы она лучше слышала.— Для гостей у вас все приготовлено. Йожо вовсю их обхаживает. У вас весело. Гости довольны, еды хватает.
— Ну и что ж! — тянула Штефка свое.— Надо хоть показаться гостям.
— Ну и покажешься,— заверял се Имро смирясь с этой мыслью и довольный тем, не обронил о Кирино-виче худого слова.— Времени хватит, сегодня воскресенье, куда им торопиться? Не разойдутся они так скоро. Кстати, и время еще не очень позднее.
Они продолжали путь, Имро тараторил без умолку, растягивая беседу, он старался произвести на Шгефку впечатление, расположить к себе, поэтому то и дело заговаривал с ней и пытливо всматривался, находят ли его слова отклик. Штефка слушала внимательно, но особого интереса к разговору не проявляла; если и вставит словечко, то вскользь, словно только затем, чтобы подтвердить то, что уже отметила кивком головы, а в основном только кивала. И по лицу ее многого не отгадаешь, хотя она и пыталась порой улыбнуться, однако это была не та улыбка, что могла бы Имро подбодрить и разжечь. А если и разожгла отчасти, то отчасти и смутила. Имро был слегка подавлен, он никак не мог обрести легкость и сосредоточиться на беседе, сосредоточиться настолько, чтобы говорить непринужденно и занимательно. В голове у него роилась уйма мыслей, но самые прекрасные не находили выхода, он не мог найти для них слов, они застревали в горле, липли к языку, и вместо них наружу вырывалось нечто другое: слова прыгали друг за дружкой и складывались во фразы совсем иные, чем ему бы хотелось. Штефкина молчаливость словно сковала его. Он болтал, порол всякую чушь, беда да и только! Временами он и на себя сердился — сам себе казался смешным. Вдруг ей надоели его речи? И чему удивляться! Ведь могла бы она подладиться, разговориться — не только же ей все слушать да слушать. А она в душе, поди, и смеется, ну конечно, смеется над тем, как он неловко коверкает и перевертывает слова и некоторые — как раз самые главные — никак не может выговорить. Вот уж и правда — беда! А все равно ему хорошо! Хотя зачем он все это выдумал? Что ему, собственно, надо? Чего он от нее добивается? Почему задержал ее по дороге? В самом деле! Разве у него какие сложности? Разве он Вильму не любит? Нет, сейчас он об этом не думает! Просто сегодня Имро какой-то невыносимый, тупой, нудный, ни одного умного слова не вымолвит. Просто дурак дураком! И все же будем надеяться, что Штефка от него не уйдет! Будем надеяться!
Постепенно он, правда, осмелел, расстояние между ними потихоньку сократилось, и некоторое время они уже шли плечо к плечу. Вдруг Штефка опять остановилась: — А куда же мы идем? — спросила она каким-то иным, испуганным голосом.— Посмотри, как стемнело!
Дорога, по которой они шли, раздваивалась: одна вела в лес, другая в имение, но лес можно было и обойти, если бы Имро не рассчитывал обойти имение; и тут, когда Штефка внезапно остановилась, словно испугавшись чего)
то, его и вправду охватил страх, страх перед своим умыслом, добрым ли, злым ли, но, по существу, невинным умыслом, и от этого страха, о котором он, правда, тотчас забыл, он не успел затормозить шаг, а поскольку до этого немного отстал, то казалось, будто шагнул он с намерением прижаться к Штефкиному плечу. Испуг, если это действительно был испуг, длился недолго. Имро, почувствовав в голове жар, чуть неловко и смущенно обнял Штефку. Она мягко отстранилась, но его рука осталась у нее на талии.
Какую-то минуту они недвижно стояли. Потом Штефка посетовала: — Боже мой, мне же пора домой! Не надо было идти сюда!
Имро глубоко вздохнул, потом тихонько сказал: — Штефка! — и привлек ее к себе, чтобы видеть ее лицо. Он долго глядел на нее и, кажется, хотел поцеловать, но заметил, как задрожали ее губы. А в глазах стоял страх. Поэтому он только ближе наклонился к ней и тихо спросил: — Ты боишься меня?
Она покачала головой, должно быть хотела сказать, что не боится, но губы у нее еще сильней задрожали, и она не могла выговорить ни единого слова. Он погладил ее по лицу, от виска вниз, и вдруг у нее на глазах заблестели слезы, а потом ее всю затрясло в плаче.
Имро смутился. И не Штефкины слезы смутили его, удивило ее поведение. Трудно было поверить, что эта живая и веселая девушка, какой он знал ее до замужества, казавшаяся ему такой же и после замужества, могла вдруг так перемениться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186