Будь он сейчас в больнице, его бы и там есть и ходить заставляли. И нам надо.
— Может, просто его на воздух вынести?
— Да мы же его выносили. Ну вынесешь его со стулом наружу, и что?! Сидит на стуле. Да и когда в комнате — окно у него отворено, он ведь на воздухе, у него всегда свежий воздух. Ему ходить надо. Сегодня опять с ним попробую.
—- Нет, сегодня не надо. Заснул только. Нынче он кажется мне еще умученней, чем другой раз.
— Опять спит? Что ж, ладно. Попробую завтра, сразу же как проснется. Утренний воздух самый здоровый, чистый. Наверняка на пользу ему будет,.!
7
Что можно сказать? Он, видите ли, солдат. Любой ценой они хотят, чтоб он был солдатом, а я только и вижу, что он спит да спит. Спит и тогда, когда не спит. И я, хоть и люблю солдат, не могу, не смею на этого солдата даже взглянуть.
Но мастер, тот на него не нарадуется. Он снова видит в нем своего здорового сына-солдата, он вообще в его здоровье не сомневается. В корчме лишь о том и толкует, ни о чем другом ему говорить негхота: — Имро почти здоров. Скоро будет ходить, да и сейчас уже ходит. Увидите, скоро пойдет со мной на работу. Хворь из него вышла, с ним все в порядке, хотя пока слабый. Да ведь хлебнул немало, было с чего ослабеть. Доктор не оставлял ему никакой надежды, ан, видите, мы с Вильмой его отходили. Докторам не верю. Больно ученые, а чаще лечить речами горазды. На Имро все крест поставили. Доктор и ходить-то к нам не хотел, говорил, зря все, а потом и сам диву давался. Поверить не мог, что это мы с Вильмой его так выходили. А вот как, спросите! Да расскажи я все, и не поверите. Сперва я его только табаком лечил. Есть он ничего не хотел, поначалу и впрямь ничего. Бывало, я сам для него папироску раскуривал, приходилось и потянуть ее раз-другой! Иногда давал ему попить маленько воды — да разве пил он, силком приходилось в него эту воду вливать. Однако водица была из доброго колодца, во дворе у меня, право слово, знатный колодец, а в эту водицу подбавлял я и хорошего молока, вот увидите, скоро моего сына увидите, ему бы еще поесть как следует, не сегодня-завтра все подряд станет есть, он пока слабоват, и желудок у него слабый, но он уже приучается помаленьку и к более твердой пище, не сказать, чтоб совсем твердой, но приучается. Днями пожалует на улицу, а там увидите — станет что твой бык.
8
И все-таки Имришко не поправляется столь быстро, как мастеру и Вильме хотелось бы. Пожалуй, он все такой же. Вроде и ест сам, а когда сидит, иной раз начинает ерзать, словно с постели слезть собирается, только всякий раз ему это скоро надоедает, неохота или сил недостает долго ерзать. Самому, с постели ему пока не сойти. Такое и вообразить трудно. Обычно он просто сидит, а чаще лежит и глядит перед собой. Если двинет головой и переведет на что-нибудь взгляд, он все равно у него не меняется.
Иной раз мне думается, что он и не выздоровеет. Возможно, со временем придет немного в себя, а то и ходить начнет, так все говорят, но не скоро это случится, да и таким, как прежде, ему, пожалуй, уже не бывать.
Ох, если бы я ошибался!
С Вильмой или мастером я бы и поделиться не мог этой мыслью, они бы наверняка рассердились и огорчились. Ведь они верят в Ммришко, ухаживают за ним. Оба твердят, что он уже выздоравливает и что был бы еще здоровей, кабы ел больше. Лишь бы ему, дескать, окрепнуть. Но как, с чего он может окрепнуть? Еда по-прежнему страху на него нагоняет. А они знай ему наготавливают, наготавливают, чего только не наварят ему и какую только вкусноту не подносят, а он и не глядит на нее, приходится все совать ему прямо под нос. Иной раз хлебнет жидкого говяжьего супа, но всегда из кастрюльки, тарелку и ложку Вильме лучше ему не показывать, а иной раз чуть молока выпьет, и все. Даже молоком перебирает: то ему сырого хочется, то кипяченого, но это тоже кое-что значит, тоже, поди, добрый знак. В один прекрасный день мастер с Вильмой сходятся на том, что раз он молоко пьет, то может съесть и кашу.
И Имро съедает кашу. Ио опять же из кастрюльки. Мастера это даже злит: — Имро, не дури! Каши боишься? Да ты ее уже давно ешь. Всякий раз, когда Вильма кипятила тебе молоко, я незаметно в него малость мучки подсыпал и наскоро замешивал, а потом убирал, чтоб она ничего не заметила. А теперь мы оба считаем, что пора тебе есть кой-чего и погуще. Это же каша! Раньше бывала пожиже, было в ней только малость муки, а теперь она с манкой, чуть погуще, сам видишь, что из этой кастрюли без ложки она и не вылазит. Теперь будешь ложкой есть. Притом сам. И не из кастрюли, а из тарелки. Где это видано, чтоб из кастрюли кашу лакать, кашу пить?! И суп можешь, и не один говяжий. Хоть всего и не съешь, а попробовать должен.
Имро поначалу только дивится. Но мастер вновь и вновь ему напоминает об этом, а за едой еще строже втолковывает, и Имро уже не противится, перестает пугаться тарелки и ложки, ведь тарелку перед ним держат, а ложкой — не так оно и трудно, он когда-то это умел, вот и снова у него получается, сам себе и набрать может, он даже находит, что тарелка лучше кастрюли, потому как все на ней видно и, ежели ему что не по вкусу, можно ложкой и обойти. В конце концов, так и не доев, он кладет ложку на тарелку и устало говорит: — Ну хватит!
Мастер с Вильмой минуту глядят на него, им-то кажется, что вроде бы еще не хватит. Но потом, наверно, подумают, а то и вслух выскажут, что другой раз придется ему съесть и побольше. А сейчас оставляют его в покое — он совсем изнурен. Еда всегда его так утомляет.
Сразу же после еды Имро заваливается на постель и спит...
Имро лучше. Он теперь и с постели сходит, правда с трудом, но, уж коль стоит на ногах и приложит усилие, если сосредоточится и принудит себя, способен сделать и без сторонней помощи несколько шагов. Однако он не любит себя принуждать, обычно мастер заставляет его, доглядывая при этом за каждым Имровым шагом, чтобы сын ненароком не потерял равновесия; мастер шагает рядом и при надобности всегда может его подхватить, удержать, подпереть, снова выпрямить. Но это только проверка, мастер одного его не заставляет ходить... Да и Вильма бы не позволила, ведь и она к Имро подскакивает, обыкновенно чаще, чем мастер, и, если бы речь не шла о деле серьезном, о больном Имришко, эти Вильмины семенящие подскоки и прискоки, пожалуй, были бы просто смешны — ведь она и без того все время при нем и обычно так близко, что ей вовсе незачем скакать и подскакивать, если бы Имро даже и падал; однако она все равно вокруг него прыгает и скачет, хотя при этом и за руку его держит или по крайней мере за рукав, а иногда и за шиворот рубахи. Мастер на нее даже сердится: — Ну что ты его не отпустишь? Чего все время его держишь? Отпусти рукав, чего бесперечь до него дотрагиваешься? Я небось знать хочу, набрался ли он сил хоть малую малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Может, просто его на воздух вынести?
— Да мы же его выносили. Ну вынесешь его со стулом наружу, и что?! Сидит на стуле. Да и когда в комнате — окно у него отворено, он ведь на воздухе, у него всегда свежий воздух. Ему ходить надо. Сегодня опять с ним попробую.
—- Нет, сегодня не надо. Заснул только. Нынче он кажется мне еще умученней, чем другой раз.
— Опять спит? Что ж, ладно. Попробую завтра, сразу же как проснется. Утренний воздух самый здоровый, чистый. Наверняка на пользу ему будет,.!
7
Что можно сказать? Он, видите ли, солдат. Любой ценой они хотят, чтоб он был солдатом, а я только и вижу, что он спит да спит. Спит и тогда, когда не спит. И я, хоть и люблю солдат, не могу, не смею на этого солдата даже взглянуть.
Но мастер, тот на него не нарадуется. Он снова видит в нем своего здорового сына-солдата, он вообще в его здоровье не сомневается. В корчме лишь о том и толкует, ни о чем другом ему говорить негхота: — Имро почти здоров. Скоро будет ходить, да и сейчас уже ходит. Увидите, скоро пойдет со мной на работу. Хворь из него вышла, с ним все в порядке, хотя пока слабый. Да ведь хлебнул немало, было с чего ослабеть. Доктор не оставлял ему никакой надежды, ан, видите, мы с Вильмой его отходили. Докторам не верю. Больно ученые, а чаще лечить речами горазды. На Имро все крест поставили. Доктор и ходить-то к нам не хотел, говорил, зря все, а потом и сам диву давался. Поверить не мог, что это мы с Вильмой его так выходили. А вот как, спросите! Да расскажи я все, и не поверите. Сперва я его только табаком лечил. Есть он ничего не хотел, поначалу и впрямь ничего. Бывало, я сам для него папироску раскуривал, приходилось и потянуть ее раз-другой! Иногда давал ему попить маленько воды — да разве пил он, силком приходилось в него эту воду вливать. Однако водица была из доброго колодца, во дворе у меня, право слово, знатный колодец, а в эту водицу подбавлял я и хорошего молока, вот увидите, скоро моего сына увидите, ему бы еще поесть как следует, не сегодня-завтра все подряд станет есть, он пока слабоват, и желудок у него слабый, но он уже приучается помаленьку и к более твердой пище, не сказать, чтоб совсем твердой, но приучается. Днями пожалует на улицу, а там увидите — станет что твой бык.
8
И все-таки Имришко не поправляется столь быстро, как мастеру и Вильме хотелось бы. Пожалуй, он все такой же. Вроде и ест сам, а когда сидит, иной раз начинает ерзать, словно с постели слезть собирается, только всякий раз ему это скоро надоедает, неохота или сил недостает долго ерзать. Самому, с постели ему пока не сойти. Такое и вообразить трудно. Обычно он просто сидит, а чаще лежит и глядит перед собой. Если двинет головой и переведет на что-нибудь взгляд, он все равно у него не меняется.
Иной раз мне думается, что он и не выздоровеет. Возможно, со временем придет немного в себя, а то и ходить начнет, так все говорят, но не скоро это случится, да и таким, как прежде, ему, пожалуй, уже не бывать.
Ох, если бы я ошибался!
С Вильмой или мастером я бы и поделиться не мог этой мыслью, они бы наверняка рассердились и огорчились. Ведь они верят в Ммришко, ухаживают за ним. Оба твердят, что он уже выздоравливает и что был бы еще здоровей, кабы ел больше. Лишь бы ему, дескать, окрепнуть. Но как, с чего он может окрепнуть? Еда по-прежнему страху на него нагоняет. А они знай ему наготавливают, наготавливают, чего только не наварят ему и какую только вкусноту не подносят, а он и не глядит на нее, приходится все совать ему прямо под нос. Иной раз хлебнет жидкого говяжьего супа, но всегда из кастрюльки, тарелку и ложку Вильме лучше ему не показывать, а иной раз чуть молока выпьет, и все. Даже молоком перебирает: то ему сырого хочется, то кипяченого, но это тоже кое-что значит, тоже, поди, добрый знак. В один прекрасный день мастер с Вильмой сходятся на том, что раз он молоко пьет, то может съесть и кашу.
И Имро съедает кашу. Ио опять же из кастрюльки. Мастера это даже злит: — Имро, не дури! Каши боишься? Да ты ее уже давно ешь. Всякий раз, когда Вильма кипятила тебе молоко, я незаметно в него малость мучки подсыпал и наскоро замешивал, а потом убирал, чтоб она ничего не заметила. А теперь мы оба считаем, что пора тебе есть кой-чего и погуще. Это же каша! Раньше бывала пожиже, было в ней только малость муки, а теперь она с манкой, чуть погуще, сам видишь, что из этой кастрюли без ложки она и не вылазит. Теперь будешь ложкой есть. Притом сам. И не из кастрюли, а из тарелки. Где это видано, чтоб из кастрюли кашу лакать, кашу пить?! И суп можешь, и не один говяжий. Хоть всего и не съешь, а попробовать должен.
Имро поначалу только дивится. Но мастер вновь и вновь ему напоминает об этом, а за едой еще строже втолковывает, и Имро уже не противится, перестает пугаться тарелки и ложки, ведь тарелку перед ним держат, а ложкой — не так оно и трудно, он когда-то это умел, вот и снова у него получается, сам себе и набрать может, он даже находит, что тарелка лучше кастрюли, потому как все на ней видно и, ежели ему что не по вкусу, можно ложкой и обойти. В конце концов, так и не доев, он кладет ложку на тарелку и устало говорит: — Ну хватит!
Мастер с Вильмой минуту глядят на него, им-то кажется, что вроде бы еще не хватит. Но потом, наверно, подумают, а то и вслух выскажут, что другой раз придется ему съесть и побольше. А сейчас оставляют его в покое — он совсем изнурен. Еда всегда его так утомляет.
Сразу же после еды Имро заваливается на постель и спит...
Имро лучше. Он теперь и с постели сходит, правда с трудом, но, уж коль стоит на ногах и приложит усилие, если сосредоточится и принудит себя, способен сделать и без сторонней помощи несколько шагов. Однако он не любит себя принуждать, обычно мастер заставляет его, доглядывая при этом за каждым Имровым шагом, чтобы сын ненароком не потерял равновесия; мастер шагает рядом и при надобности всегда может его подхватить, удержать, подпереть, снова выпрямить. Но это только проверка, мастер одного его не заставляет ходить... Да и Вильма бы не позволила, ведь и она к Имро подскакивает, обыкновенно чаще, чем мастер, и, если бы речь не шла о деле серьезном, о больном Имришко, эти Вильмины семенящие подскоки и прискоки, пожалуй, были бы просто смешны — ведь она и без того все время при нем и обычно так близко, что ей вовсе незачем скакать и подскакивать, если бы Имро даже и падал; однако она все равно вокруг него прыгает и скачет, хотя при этом и за руку его держит или по крайней мере за рукав, а иногда и за шиворот рубахи. Мастер на нее даже сердится: — Ну что ты его не отпустишь? Чего все время его держишь? Отпусти рукав, чего бесперечь до него дотрагиваешься? Я небось знать хочу, набрался ли он сил хоть малую малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186