Я об этом никогда не раздумывал, дурная моя голова, по я всегда к этому так подходил, всегда я так на замок смотрел: вон тот славный замок построил мой дед либо прадед. А кто его разрушил, откуда мне знать, да оно и ни к чему мне. Знаю только, мой дедко его не разрушал. То, верно, был хорош дурак, хорош герой, что спалил и разрушил такой красивый, ладный замок!»
«Дедушка, а вас как зовут?» «Зачем тебе?»
«Значь хочу».
«Все-то знать хочешь? Зовут меня Гирко. Мы все Гир-ко. Меня зовут Гирко».
И когда мальчик, прост.пишись с пахарем, идет домой, он знает то, чего не мог узнать в школе,— один из тех, что ст роили замок, звался Гирко.
Выл бы этот мальчик постарше да побогаче, может, он исходил бы все края и все как следует осмотрел бы, обо всем иорасспрашивал. Может, и до Египта дошел бы и, остановившись у пирамид, оглядел бы и их, а потом и людей, каждому бы в глаза заглянул, в каждого бы всмотрелся и до тех пор внимательно бы всех изучал и слушал их речь, пока не нашел бы своего брата, отца, деда, чей дед или прадед был когда-т о рабом и строил пирамиды во славу бессмертных и смертных фараонов, а также во славу себе, поскольку и он был достаточно славен, хотя считался рабом, и ему славы хватало, он щедро мог ее раздавать, чтобы и тысячелетья спустя всем его детям и всем его братьям, богатым и бедным, во нсе\ бедных и богатых краях перепало от :мой сланы, от горьком славы его, заточенной в пирамидах и ра шея и пой горячими и студеными ветрами во псе концы земли, которая так же щедра, как и он, щедра и ласкова, люби г умных и простаков, богатых и бед-пых, праведных и грешных, искренних и лгунов; снисходительная и терпеливая, земля упорно ждет, научится ли чему-нибудь у нее человек, совершит ли он что и каким войдет в ее пыль; она ждет потому, что у нее своя мудрость, своя правда, своя справедливость, она вновь и вновь рождает ее, ею обновляет, направляет, омолаживает и озаряет жизнь, да, жизнь — и нашу, конечно,— которую потом, когда мы потихоньку состаримся или до времени окончим ее, увенчает все той же правдой, мудро и справедливо — все вы дети мои!
Аминь, кибиц! Пошли теперь дальше!
21
События бурно менялись. Каждый день приносил ворох новостей. Одни были действительно новые, другие в пути состарились. Всякой всячины люди могли повыудить и из газет, но газеты теперь читали с пятого на десятое. Люди охотнее прислушивались к словам потария, священника или учителя, но и те знали ничуть не больше остальных. Голов было много, но мало кто разбирался в положении настолько, чтобы рассортировать поступающие новости, создать из них правдивую картину.
Немцы всюду отступали. Десантные войска союзников вытеснили их из Франции. Союзники взяли город Сэн-Ло и, продвигаясь вперед, освободили Авранш, Ренн, Нант, Анже и устремились к Парижу. Париж был освобожден.
На Восточном фронте тем временем наступает Красная Армия. Немцы оттянули свои войска за реки Вислу, Неман, Сан. Фронт с юга, запада и востока сужается, все больше приближаясь к границам великогерманской империи.
В короткий срок была освобождена Польша. А 23 августа, когда парижане, стремясь приблизить день свободы, подняли восстание, Румыния подписала договор о перемирия и два дня спустя объявила немцам войну.
Забурлила и Словакия. Красная Армия на границах. В горах полным-полно партизан. Деревенские пророки сеют страх и панику. Женщины вздыхают и причитают. Каждый вечер ходят со священником в костел молиться. Зато дети и в костеле все еще озорничают, вплетая в молитвы слова «мессершмитт», «юнкере», «хейпкель», «фок-ке-вульф», «кондор»... А мужчины то и дело опасливо вслушиваются в 1ул авиамоторов, смотрят на небо, потом, спокойно повертев головой, покрякивают и продолжают беседу: — Приближается, уже и к нам приближается!
— Я давно знал,— замечает один,— что дело серьезное. Я сразу это понял. В самом начале.
— Хлебнем лиха. Увидите, достанется нам и от русских, и от немцев.
— Ясно, достанется. А тебе больше всех.
— Почему именно мне?
— Потому что у тебя заручка была, потому что помпон на шапке носил. Понял, болван, для чего ты свои сапоги таскал? Для чего в трубу дул? Для чего ты эти гардистские 1 сапоги драил?
— А ты потише! Не кричи, еще не конец!
— Думаешь, мне конец нужен? Не знаю, что ли, какой
1 Гардисты — словацкие фашисты.
будет конец? Форму подальше запрячь! А лучше закопай ее, как закопал сало и сахар.
— А кто ж не закапывал?
— Румыны уже повернули против них. Слыхали?
— Румыны? А как?
— Просто. Повернули и стали в немцев стрелять.
.— Надо же! Кто бы подумал, что румыны так ловки поворачивать?! А наши ни с места!
— Как ни с места? Тоже тужатся, тоже кинулись.
— Опять? А на кого? Ей-богу, не хотел бы я быть сейчас на Пьяве 1.
— Черт возьми, ребята, да заведите часы! Чего Пьявой стращаете? Разве тут не па кого кинуться? Застрелили Отто2, какого-то большого военного начальника, что возвращался из Румынии и нес либо вез в Германию какую-то миссию, что ли. Что точно — не знаю.
— Какую миссию? Что еще за миссионер?
— Генерал. Немецкий генерал. И еще какие-то военные господа. Говорят, п\ была целая туча.
— И что?
— Убили и
— Как?
— Щелчком.
— Как их убили?
— Ну щелчком.
-— Ребята, не валяйте дурака! — вмешался в разговор жестянщик Карчимарчик.— Говорите толком! Тут не до шуток! По мне, больно много мы себе позволяем.
— А они что делают? Они могут себе позволять?
— Я не о них, я о нас говорю. Если кому охота дичать, пусть прыгает, брыкается, только у себя дома, а не за мой счет. Мне моя жизнь дорога, да и жизнь других.
— Ну уж и впрямь!
— Ребята, это не смешно! Что тут смешного! Или вы думаете, мне хочется, чтобы немцы прикончили меня?
—- Караул, братцы, караул! Дротаря у нас забирают!
1 Река в Италии; здесь в конце первой мировой войны имели место волнения среди солдат чехословацкого полка, входившего в состав австро-вешерской армии.
2 Расстрел в августе 1944 г. немецкой миссии во главе с генералом Отто, возвращавшейся из Румынии в Германию через Мартин, явился одной из первых акций Словацкого национального восстания.
— Живо па помощь!
— Говори, Карчимарчик!
— Вы идиоты!
— Вот уже и досталось!
— А они могут? Они все могут, да? Немцы все себе могут позволить?
— Карчимарчик, говори!
— Ребята, я им советов по давал, не давал советов. не было меня в правительстве ни после первой, ни перед второй войной, я не решал, кто может себе что позволить, а кто нет.
— Карчимарчик не решал!
— Конечно, я не решал!
— Чего же тогда выставляешься? Боишься немцев, так садись на велосипед и кати домой! Двигай газеты читать! Либо послушай радио, может, что о немцах и узнаешь.
— Мне радио не требуется. Я и без радио знаю о них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
«Дедушка, а вас как зовут?» «Зачем тебе?»
«Значь хочу».
«Все-то знать хочешь? Зовут меня Гирко. Мы все Гир-ко. Меня зовут Гирко».
И когда мальчик, прост.пишись с пахарем, идет домой, он знает то, чего не мог узнать в школе,— один из тех, что ст роили замок, звался Гирко.
Выл бы этот мальчик постарше да побогаче, может, он исходил бы все края и все как следует осмотрел бы, обо всем иорасспрашивал. Может, и до Египта дошел бы и, остановившись у пирамид, оглядел бы и их, а потом и людей, каждому бы в глаза заглянул, в каждого бы всмотрелся и до тех пор внимательно бы всех изучал и слушал их речь, пока не нашел бы своего брата, отца, деда, чей дед или прадед был когда-т о рабом и строил пирамиды во славу бессмертных и смертных фараонов, а также во славу себе, поскольку и он был достаточно славен, хотя считался рабом, и ему славы хватало, он щедро мог ее раздавать, чтобы и тысячелетья спустя всем его детям и всем его братьям, богатым и бедным, во нсе\ бедных и богатых краях перепало от :мой сланы, от горьком славы его, заточенной в пирамидах и ра шея и пой горячими и студеными ветрами во псе концы земли, которая так же щедра, как и он, щедра и ласкова, люби г умных и простаков, богатых и бед-пых, праведных и грешных, искренних и лгунов; снисходительная и терпеливая, земля упорно ждет, научится ли чему-нибудь у нее человек, совершит ли он что и каким войдет в ее пыль; она ждет потому, что у нее своя мудрость, своя правда, своя справедливость, она вновь и вновь рождает ее, ею обновляет, направляет, омолаживает и озаряет жизнь, да, жизнь — и нашу, конечно,— которую потом, когда мы потихоньку состаримся или до времени окончим ее, увенчает все той же правдой, мудро и справедливо — все вы дети мои!
Аминь, кибиц! Пошли теперь дальше!
21
События бурно менялись. Каждый день приносил ворох новостей. Одни были действительно новые, другие в пути состарились. Всякой всячины люди могли повыудить и из газет, но газеты теперь читали с пятого на десятое. Люди охотнее прислушивались к словам потария, священника или учителя, но и те знали ничуть не больше остальных. Голов было много, но мало кто разбирался в положении настолько, чтобы рассортировать поступающие новости, создать из них правдивую картину.
Немцы всюду отступали. Десантные войска союзников вытеснили их из Франции. Союзники взяли город Сэн-Ло и, продвигаясь вперед, освободили Авранш, Ренн, Нант, Анже и устремились к Парижу. Париж был освобожден.
На Восточном фронте тем временем наступает Красная Армия. Немцы оттянули свои войска за реки Вислу, Неман, Сан. Фронт с юга, запада и востока сужается, все больше приближаясь к границам великогерманской империи.
В короткий срок была освобождена Польша. А 23 августа, когда парижане, стремясь приблизить день свободы, подняли восстание, Румыния подписала договор о перемирия и два дня спустя объявила немцам войну.
Забурлила и Словакия. Красная Армия на границах. В горах полным-полно партизан. Деревенские пророки сеют страх и панику. Женщины вздыхают и причитают. Каждый вечер ходят со священником в костел молиться. Зато дети и в костеле все еще озорничают, вплетая в молитвы слова «мессершмитт», «юнкере», «хейпкель», «фок-ке-вульф», «кондор»... А мужчины то и дело опасливо вслушиваются в 1ул авиамоторов, смотрят на небо, потом, спокойно повертев головой, покрякивают и продолжают беседу: — Приближается, уже и к нам приближается!
— Я давно знал,— замечает один,— что дело серьезное. Я сразу это понял. В самом начале.
— Хлебнем лиха. Увидите, достанется нам и от русских, и от немцев.
— Ясно, достанется. А тебе больше всех.
— Почему именно мне?
— Потому что у тебя заручка была, потому что помпон на шапке носил. Понял, болван, для чего ты свои сапоги таскал? Для чего в трубу дул? Для чего ты эти гардистские 1 сапоги драил?
— А ты потише! Не кричи, еще не конец!
— Думаешь, мне конец нужен? Не знаю, что ли, какой
1 Гардисты — словацкие фашисты.
будет конец? Форму подальше запрячь! А лучше закопай ее, как закопал сало и сахар.
— А кто ж не закапывал?
— Румыны уже повернули против них. Слыхали?
— Румыны? А как?
— Просто. Повернули и стали в немцев стрелять.
.— Надо же! Кто бы подумал, что румыны так ловки поворачивать?! А наши ни с места!
— Как ни с места? Тоже тужатся, тоже кинулись.
— Опять? А на кого? Ей-богу, не хотел бы я быть сейчас на Пьяве 1.
— Черт возьми, ребята, да заведите часы! Чего Пьявой стращаете? Разве тут не па кого кинуться? Застрелили Отто2, какого-то большого военного начальника, что возвращался из Румынии и нес либо вез в Германию какую-то миссию, что ли. Что точно — не знаю.
— Какую миссию? Что еще за миссионер?
— Генерал. Немецкий генерал. И еще какие-то военные господа. Говорят, п\ была целая туча.
— И что?
— Убили и
— Как?
— Щелчком.
— Как их убили?
— Ну щелчком.
-— Ребята, не валяйте дурака! — вмешался в разговор жестянщик Карчимарчик.— Говорите толком! Тут не до шуток! По мне, больно много мы себе позволяем.
— А они что делают? Они могут себе позволять?
— Я не о них, я о нас говорю. Если кому охота дичать, пусть прыгает, брыкается, только у себя дома, а не за мой счет. Мне моя жизнь дорога, да и жизнь других.
— Ну уж и впрямь!
— Ребята, это не смешно! Что тут смешного! Или вы думаете, мне хочется, чтобы немцы прикончили меня?
—- Караул, братцы, караул! Дротаря у нас забирают!
1 Река в Италии; здесь в конце первой мировой войны имели место волнения среди солдат чехословацкого полка, входившего в состав австро-вешерской армии.
2 Расстрел в августе 1944 г. немецкой миссии во главе с генералом Отто, возвращавшейся из Румынии в Германию через Мартин, явился одной из первых акций Словацкого национального восстания.
— Живо па помощь!
— Говори, Карчимарчик!
— Вы идиоты!
— Вот уже и досталось!
— А они могут? Они все могут, да? Немцы все себе могут позволить?
— Карчимарчик, говори!
— Ребята, я им советов по давал, не давал советов. не было меня в правительстве ни после первой, ни перед второй войной, я не решал, кто может себе что позволить, а кто нет.
— Карчимарчик не решал!
— Конечно, я не решал!
— Чего же тогда выставляешься? Боишься немцев, так садись на велосипед и кати домой! Двигай газеты читать! Либо послушай радио, может, что о немцах и узнаешь.
— Мне радио не требуется. Я и без радио знаю о них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186