ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Быть серьезным – это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.
– А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.
– Гаэт – не волшебник, Гаэт – воин. Ему нужно быть серьезным, на таких как он держится сумеречное королевство.
– Значит, Ската не была опасна, как сказал Гаэт?
– Лесс, ты иногда потрясаешь своей тупостью, хоть, вроде, неглупая девочка. Конечно, Ската опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за химок от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?
– То есть, я еще не готова с ней общаться?
– Ну, в общих чертах да, не готова. Однако готовься. Она – твоя фюльгья. Она нужна тебе, она – твоя темная сторона, если хочешь… Детям запрещают играть огнем, но огонь им необходим, верно? Хотя этот пример неудачен, Ската – сущность не огненная. Ну, скажем так, детям запрещают купаться в глубокой реке, но без воды им никуда.
– Это понятно, а вот что значит – моя темная сторона? Она разве не сама по себе?
– Экое косное мышление. Ну что мне с тобой делать? Разжевывать тебе все – своих зубов не хватит.
Амаргин покачал молоко в чашке, отхлебнул. Откинулся к стене, посмотрел на меня, подняв брови и фыркнул:
– Смешная ты, право. Птенец желторотый, сам не клюет, в рот ему положи… Ладно, я сегодня добрый. Ты знаешь, что означает это имя – Ската?
Я отрицательно потрясла головой.
– Тень, отражение, вот что оно означает. Твое отражение – это Ската.
– Но она же зеленая, полосатая как ящерица!
– И-и-и! У нее еще хвост есть и крылья перепончатые. Она же горгулья.
– Ты хочешь сказать, я тоже горгулья?
– Смотри сюда. – Он протер рукавом оловянный бок кувшина и пододвинул кувшин ко мне. – Видишь отражение?
На выпуклом тусклом олове маячила моя перекошенная физиономия.
– Вижу. – Я вытерла белые молочные усы.
– Как ты думаешь, кто там отражается, ты или кто-то другой?
– Я.
– А у тебя что, личико поперек себя шире и один глаз выше другого?
– Да вроде нет…
– Но отражаешься ведь ты?
– Я…
Он отодвинул кувшин поближе к себе.
– А скажи пожалуйста, теперь ты себя видишь?
– Нет.
– А я вижу. – Он глядел на кувшин. – Вот, лобик хмуришь от тяжелых мыслительных усилий. Хмуришь лобик, отвечай?
– Ну, хмурю…
– Ага. Вывод – отражение никуда не девается, даже если ты на него не смотришь. – Он отодвинул кувшин еще дальше. – Вот и я его не вижу теперь. Что случилось с отражением?
– Пропало.
– Да ну? Ты в этом уверена?
Я почесала переносицу.
– Не знаю… Не уверена…
– А может, отражение, пока ты на него не смотришь, побежало по своим делам? И совершенно самостоятельно где-то гуляет? Может такое быть?
– Откуда я знаю?
– А может, в какой-то другой кувшин сейчас смотрит кто-то абсолютно посторонний, и твое отражение отражает его физиономию?
– Значит, это уже не мое отражение!
– Да почему? У вас одно отражение на двоих, вот и все. Общая фюльгья. Так у двух совершенно чужих людей может быть общий сводный брат или сестра.
– А! О…
– Чтобы отражение оставалось отражением, нужна некая грань. Что-то, что отделяет тебя он него. Полированный металл. Поверхность зеркала. Водная гладь. В случае фюльгьи – иная реальность. Фюльгья – всегда из-за грани, хоть мы, живущие, сами эти грани создали.
– Погоди. Погоди. То есть, мы с тем человеком, с которым у нас общее отражение – не фюльгьи друг другу?
– Фюльгья моей фюльгьи – не моя фюльгья. Представляешь себе зеркальный коридор? В первом стекле отражаешься ты, а в глубине его отражается уже твой двойник, а не ты.
– Но… отражение – оно отражение и есть. Повторяет мои действия.
– Или ты повторяешь его. А потом – что ему мешает заниматься своими делами в твое отсутствие? Оно, кстати, может вообще не прийти, даже если ты посмотришь в зеркало. От этого оно не перестанет быть твоим отражением.
– То есть, моя фюльгья в своей Полночи не сидит сейчас за столом и не пьет молоко?
– Скорее, она жрет какого-нибудь несчастного, который медленно бегал и плохо прятался. – Амаргин хмыкнул. – А может, сама удирает от злого и голодного наймарэ. А может, дрыхнет кверх ногами в уютной пещерке. Ваша связь еще слишком слаба, чтобы внятно откликаться друг в друге. Но кое-что уже работает. Магия подобия, например.
– Боже мой, как сложно!
– А по-моему, проще не придумаешь. Ты слишком серьезно к себе относишься. Сурово и серьезно, словно ты какая-то незыблемая величина, на которой держится мир. А мир, знаешь ли, без тебя выстоит. И даже, страшно сказать, выстоит без меня. Пойдем, кое-что покажу.
Он вылез из-за стола и поманил меня пальцем. Я пригрелась тут, наелась хлеба с молоком, и мне ужасно не хотелось никуда идти. Волшебник отворил дверь и оглянулся с порога:
– Трусишь?
Пришлось последовать за ним. Мы вышли из уютной амаргиновой хижины, пристроенной к скале, и он повел меня к ручью.
Собирались сумерки, из низины тянулся туман. Ручей вился по моховому ложу между розовых гранитных глыб, заросших плющом и пасленом, укрытых перистыми волнами папоротников. Я карабкалась за Амаргином вверх, на каменистый холм, по почти незаметной тропке вдоль ручья. Потом мы свернули и полезли по серьезной крутизне, где пришлось цепляться руками за что попало.
Наконец мы выбрались на небольшую площадку, окаймленную бересклетом. Здесь звенела вода – поток, оказывается, срывался со скалы откуда-то сверху, падал в широкую чашу из резного камня, переливался через край и уходил в зеленую моховую щель, чтобы ниже выглянуть на поверхность уже знакомым ручьем. Кромку чаши украшали какие-то то ли рисунки, то ли письмена, выбитые на камне, но они частично стерлись, частично их затянул разноцветный лишайник, частично залепили палые листья и всякий лесной мусор. Летящая вода светлым полотнищем занавешивала скалу, и поверхность этой скалы была вылизана до стеклянного блеска. В водяной пыли над чашей дрожала сизая сумеречная радуга, а в радуге, словно ноты на нотном стане трепетали бересклетовые сережки.
Амаргин взял меня за плечо и подтолкнул к чаше.
– Смотри в водопад. Вернее, на стену за водой.
Нежное дыхание влаги коснулось разгоряченного лица. Вода сияла от нескончаемого движения, радуга то появлялась, то исчезала, и тогда вместо нее по мерцающему занавесу расплывались тончайшие серебристые волны. Потом мне померещилось, что вода взлетает вверх, подобно прозрачному холодному пламени, а за пламенем этим, в тусклом зеркале скалы маячит и дрожит темное маленькое пятнышко. Пятнышко разрослось до пятна, в нем проступили очертания странно сгорбленной фигуры.
Потом движение остановилось. В светлом провале на уровне моих глаз, словно в распахнутом проеме окна, сидела Ската. Она сидела по-звериному, на корточках, пальцами рук упираясь в землю между раздвинутых колен, голая, пятнистая, уши острозубой короной венчали косматую голову, а за спиной ее тяжелыми складками громоздились крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198