Точно так же маг работает с ритуалом. Кропотливо совершая последовательные действия, маг получает тот результат, который предполагался. Это самый древний отработанный и проверенный способ. Несведущие люди, а также многие из тех кто практикует волшбу, считают что это и есть магия.
Но здесь, дорогая моя, таится главная ошибка. Потому что магия – это не совокупность заученных слов и телодвижений, это не ритуалы вызывания духов, не заклинание стихий. Магия – не сверхъестественная сила, обладание которой делает мага магом. Магия – не забава, не способ, и не средство. Она не существует сама по себе.
Магия – это мироощущение.
И нам с тобой следует запомнить, что заклинание, в первую очередь, заклинает не духов и не таинственные силы – заклинание заклинает самого заклинателя, ведет его волю по проторенной тропе – и выводит к искомой земляничной поляне. Сложные заклинания-ритуалы, приуроченные к месту и времени, позволяют заклинателю черпать извне сырую силу природы, преобразовывать ее, и использовать как свою собственную. Но силы природы – это не магия.
Ритуалов и заклинаний несметное множество, можно всю жизнь посвятить их изучению, многие мои коллеги так и делают, но жизни человеческой на все это не хватит никогда. Да и стоит ли, подумай? Чем художник отличается от ремесленника, даже прекрасного ремесленника? Тем, что ремесленник всю жизнь ходит по одной и той же дороге, а художник всегда ищет новый путь. Творчество – оно или есть, или его нет. Творчество, если откровенно, штука не слишком практичная. Польза от него неочевидна. Новые дороги не всегда лучше старых. Творчество, как и истинная магия – мироощущение, и только.
В темном лесу, в царстве тени, есть множество тропинок, протоптанных нашими предшественниками. Там же существует бездорожье, по которому тоже можно пройти, применив, однако, гораздо больше усилий и средств. И конечно, это неизмеримо опаснее, но новые места сулят новые сокровища, а храбрый исследователь находит свою награду. Маг выбирает дорогу по силам своим и умению, а так же по смелости своей, если таковая у него найдется. Однако, надо помнить, выбирая путь, что не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней, и не единственная верная тропа приведет тебя к твоей цели, а все тропы, все буераки и колдобины, все дебри непроходимые и мертвые пустоши – все они ведут к желанной цели, и лишь потому, что таковой была твоя воля.
Эй, ты понимаешь, что я говорю? Или я зря тут сотрясаю воздух?
– Не очень, Амаргин. Как-то это все слишком патетично.
– Балда.
– Не спорю.
– Лентяйка.
– Отвяжись от меня, я устала.
– Вставай, утро на дворе!
Я вздрогнула и села.
Сумрак большого грота пересекал косой луч, освещая длинную гряду золотого лома, а в золоте, словно ягоды земляники, горели рубины и альмандины. На стене, под самым сводом, в зеленом пятне отраженного света, танцевала водяная сеть.
Под стеной бездымно горел костерок. У костра на корточках сидел Амаргин и сыпал что-то из матерчатого кулька в курящуюся паром чашу.
– Который час?!
– Две тысячи двадцать второй, с момента гибели наевшейся спорыньи землеройки Пеструшки. Люди из города сказали бы тебе, что сейчас середина второй четверти. – Он отвлекся от варева, посмотрел недовольно. – Кто посуду не помыл? Я тебе кто – прислуга приходящая? Присохло все, окаменело совсем! Что за свинарник, Лесс, что ты себе позволяешь? Устала она! Где ты вчера была?
– В городе…
Я поежилась. Опустила глаза и обнаружила, что сижу на одеялах, совершенно голая, укрытая только плащом цвета хвои, а волосы у меня чуточку влажные.
– «В городе», «в городе», – ворчал Амаргин, размешивая что-то в черной от копоти чаше. – Вот и оставалась бы в этом городе. Сюда, небось, приходишь только денег взять.
– Мне… нужно… пятьдесят золотых. Выкупить парнишку одного.
– Ну конечно! На что еще можно деньги тратить? На парней и на наряды. Да я смотрю, ты наряды свои на берегу теперь оставляешь. Чтоб водой не попортить. Что означает – посуху ты так перебираться и не научилась. Двадцать раз показывал – все без толку. А еще в ученики набивалась. Мне такие ученики задаром… – Тут он зашипел, обжегшись, отдернул руку, выронил ложку, которая сейчас же канула в кипящее варево. – Вечно с тобой все наперекосяк. Я стараюсь, обустраиваю, забочусь о ней, вытаскиваю ее, полумертвую, из воды…
Он злобно уставился в котелок, морща лоб и раздувая ноздри.
– Когда? – я напряглась.
Опять он спас меня? Вытащил из речной норы, в которой я вчера застряла? Или из подземного озера, в которое я все-таки выплыла?
– «Когда»?! – Он мельком взглянул на меня и скривился от омерзения. – Когда! Она уже не помнит, когда! Недели не прошло, а она уже все позабыла! – Отвернулся и горько пожаловался котелку: – А если бы я тогда не пришел, до сих пор бы валялась в мертвой воде! И что? Где благодарность? Где уважение, черт побери? Она почему-то думает, что я ей что-то должен!
– Амаргин…
– Амаргин, Амаргин… Я полторы сотни лет уже Амаргин. Что расселась? Думаешь, я тебе завтрак в постель подам? Поищи мне какую-нибудь палку, я не знаю, что-нибудь, не видишь – ложка в кашу упала. Все наперекосяк. Со вчерашнего дня все наперекосяк.
Я вскочила, завернулась в плащ и отправилась на поиски чего-нибудь. Чертов колдун! У него все наперекосяк, а я-то тут при чем? Маг, тоже мне. Прошлый раз выпендривался, хватал чашу прямо из огня, а сегодня, видите ли, обжегся. Ложку утопил.
– Давай скорее! Пригорит же!
Я добыла какой-то кинжал, длинный и узкий, как лист осоки, и вручила его Амаргину. Тот запустил лезвие в кипящую кашу, принялся шарить им и скрести по дну в надежде выцепить ложку.
– Ты бы снял с огня-то…
– Не тебе меня учить! Училка нашлась. Сама сними, не видишь – у меня руки заняты.
В раздражении, я ухватила чашу за края и рывком переставила на относительно ровный участок пола. Амаргин, с облепленным кашей кинжалом в руке, недоверчиво на меня покосился:
– Обожглась?
– Нет.
Я в самом деле не обожглась – то ли из-за того, что действовала быстро, то ли… я нагнулась и потрогала край чаши. Он был умеренно теплый – но не горячий.
– Амаргин! Она же в огне стояла!
– Ну и что?
– Она же холодная!
– Да ну? Потрогай еще раз.
Я прикоснулась – и взвизгнула: раскалена!
Амаргин хмыкнул, потянул к себе маленькую корзинку, которую, видимо, принес с собой. Из корзинки добыл горшочек с чем-то желтым, густым… мед?
– Масло топленое. Обожглась таки?
– Кажется… да…
Ожог был смазан, скорее для проформы чем для пользы, а большой кусок масла шлепнулся в кашу. Амаргин жестом фокусника достал пару ложек – одну из рукава, другую из-за голенища. Я так и не поняла – ронял он ложку в котелок или опять разыгрывал спектакль.
– Снова ты мне голову морочишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
Но здесь, дорогая моя, таится главная ошибка. Потому что магия – это не совокупность заученных слов и телодвижений, это не ритуалы вызывания духов, не заклинание стихий. Магия – не сверхъестественная сила, обладание которой делает мага магом. Магия – не забава, не способ, и не средство. Она не существует сама по себе.
Магия – это мироощущение.
И нам с тобой следует запомнить, что заклинание, в первую очередь, заклинает не духов и не таинственные силы – заклинание заклинает самого заклинателя, ведет его волю по проторенной тропе – и выводит к искомой земляничной поляне. Сложные заклинания-ритуалы, приуроченные к месту и времени, позволяют заклинателю черпать извне сырую силу природы, преобразовывать ее, и использовать как свою собственную. Но силы природы – это не магия.
Ритуалов и заклинаний несметное множество, можно всю жизнь посвятить их изучению, многие мои коллеги так и делают, но жизни человеческой на все это не хватит никогда. Да и стоит ли, подумай? Чем художник отличается от ремесленника, даже прекрасного ремесленника? Тем, что ремесленник всю жизнь ходит по одной и той же дороге, а художник всегда ищет новый путь. Творчество – оно или есть, или его нет. Творчество, если откровенно, штука не слишком практичная. Польза от него неочевидна. Новые дороги не всегда лучше старых. Творчество, как и истинная магия – мироощущение, и только.
В темном лесу, в царстве тени, есть множество тропинок, протоптанных нашими предшественниками. Там же существует бездорожье, по которому тоже можно пройти, применив, однако, гораздо больше усилий и средств. И конечно, это неизмеримо опаснее, но новые места сулят новые сокровища, а храбрый исследователь находит свою награду. Маг выбирает дорогу по силам своим и умению, а так же по смелости своей, если таковая у него найдется. Однако, надо помнить, выбирая путь, что не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней, и не единственная верная тропа приведет тебя к твоей цели, а все тропы, все буераки и колдобины, все дебри непроходимые и мертвые пустоши – все они ведут к желанной цели, и лишь потому, что таковой была твоя воля.
Эй, ты понимаешь, что я говорю? Или я зря тут сотрясаю воздух?
– Не очень, Амаргин. Как-то это все слишком патетично.
– Балда.
– Не спорю.
– Лентяйка.
– Отвяжись от меня, я устала.
– Вставай, утро на дворе!
Я вздрогнула и села.
Сумрак большого грота пересекал косой луч, освещая длинную гряду золотого лома, а в золоте, словно ягоды земляники, горели рубины и альмандины. На стене, под самым сводом, в зеленом пятне отраженного света, танцевала водяная сеть.
Под стеной бездымно горел костерок. У костра на корточках сидел Амаргин и сыпал что-то из матерчатого кулька в курящуюся паром чашу.
– Который час?!
– Две тысячи двадцать второй, с момента гибели наевшейся спорыньи землеройки Пеструшки. Люди из города сказали бы тебе, что сейчас середина второй четверти. – Он отвлекся от варева, посмотрел недовольно. – Кто посуду не помыл? Я тебе кто – прислуга приходящая? Присохло все, окаменело совсем! Что за свинарник, Лесс, что ты себе позволяешь? Устала она! Где ты вчера была?
– В городе…
Я поежилась. Опустила глаза и обнаружила, что сижу на одеялах, совершенно голая, укрытая только плащом цвета хвои, а волосы у меня чуточку влажные.
– «В городе», «в городе», – ворчал Амаргин, размешивая что-то в черной от копоти чаше. – Вот и оставалась бы в этом городе. Сюда, небось, приходишь только денег взять.
– Мне… нужно… пятьдесят золотых. Выкупить парнишку одного.
– Ну конечно! На что еще можно деньги тратить? На парней и на наряды. Да я смотрю, ты наряды свои на берегу теперь оставляешь. Чтоб водой не попортить. Что означает – посуху ты так перебираться и не научилась. Двадцать раз показывал – все без толку. А еще в ученики набивалась. Мне такие ученики задаром… – Тут он зашипел, обжегшись, отдернул руку, выронил ложку, которая сейчас же канула в кипящее варево. – Вечно с тобой все наперекосяк. Я стараюсь, обустраиваю, забочусь о ней, вытаскиваю ее, полумертвую, из воды…
Он злобно уставился в котелок, морща лоб и раздувая ноздри.
– Когда? – я напряглась.
Опять он спас меня? Вытащил из речной норы, в которой я вчера застряла? Или из подземного озера, в которое я все-таки выплыла?
– «Когда»?! – Он мельком взглянул на меня и скривился от омерзения. – Когда! Она уже не помнит, когда! Недели не прошло, а она уже все позабыла! – Отвернулся и горько пожаловался котелку: – А если бы я тогда не пришел, до сих пор бы валялась в мертвой воде! И что? Где благодарность? Где уважение, черт побери? Она почему-то думает, что я ей что-то должен!
– Амаргин…
– Амаргин, Амаргин… Я полторы сотни лет уже Амаргин. Что расселась? Думаешь, я тебе завтрак в постель подам? Поищи мне какую-нибудь палку, я не знаю, что-нибудь, не видишь – ложка в кашу упала. Все наперекосяк. Со вчерашнего дня все наперекосяк.
Я вскочила, завернулась в плащ и отправилась на поиски чего-нибудь. Чертов колдун! У него все наперекосяк, а я-то тут при чем? Маг, тоже мне. Прошлый раз выпендривался, хватал чашу прямо из огня, а сегодня, видите ли, обжегся. Ложку утопил.
– Давай скорее! Пригорит же!
Я добыла какой-то кинжал, длинный и узкий, как лист осоки, и вручила его Амаргину. Тот запустил лезвие в кипящую кашу, принялся шарить им и скрести по дну в надежде выцепить ложку.
– Ты бы снял с огня-то…
– Не тебе меня учить! Училка нашлась. Сама сними, не видишь – у меня руки заняты.
В раздражении, я ухватила чашу за края и рывком переставила на относительно ровный участок пола. Амаргин, с облепленным кашей кинжалом в руке, недоверчиво на меня покосился:
– Обожглась?
– Нет.
Я в самом деле не обожглась – то ли из-за того, что действовала быстро, то ли… я нагнулась и потрогала край чаши. Он был умеренно теплый – но не горячий.
– Амаргин! Она же в огне стояла!
– Ну и что?
– Она же холодная!
– Да ну? Потрогай еще раз.
Я прикоснулась – и взвизгнула: раскалена!
Амаргин хмыкнул, потянул к себе маленькую корзинку, которую, видимо, принес с собой. Из корзинки добыл горшочек с чем-то желтым, густым… мед?
– Масло топленое. Обожглась таки?
– Кажется… да…
Ожог был смазан, скорее для проформы чем для пользы, а большой кусок масла шлепнулся в кашу. Амаргин жестом фокусника достал пару ложек – одну из рукава, другую из-за голенища. Я так и не поняла – ронял он ложку в котелок или опять разыгрывал спектакль.
– Снова ты мне голову морочишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198