А силища верно, немалая – поднять на вытянутой руке полувзрослого парня не всякий мужчина сможет… Ох, Каланда, кого же ты на свет породила, госпожа моя?
Я затянула последний узел и отступила.
– Ну все, теперь ложись на тюфяк, укройся одеялом и спи. И постарайся поменьше ворочаться. А я еще умоюсь… и гребешок и зеркальце в «Колесе» остались, жалость какая! Ты говоришь, поджечь трактир могут?
– Да ладно, не майся, – отмахнулся Кукушонок. – Завтра после полудня пойдем и заберем твои манатки.
– А если все-таки пожар?..
– Навряд ли. Был бы пожар, мы бы отсюда гвалт услыхали. Здесь же рукой подать, через улицу.
– Так он, может, еще случится. Четвертая четверть не кончилась.
– Че ты привязалась к пожару этому? Не каркай, оно и не загорится. Горело пару раз всего, а гуляет принцесса почитай каждую неделю.
– Правда твоя. Да только там, в «Колесе» вечером парни пьяные сидели. Один ко мне прицепился. Я у него на ладони знак огня увидела. Прямо поперек линии жизни.
– Это значит – он от огня помрет?
– Вроде того.
Кукушонок помолчал, что-то обдумывая, поскреб в вихрах, повернулся ко мне:
– Так ты по руке гадать умеешь?
– Умела когда-то, – я усмехнулась. – Еще в той жизни.
– Погадай! – он сунул мне под нос по-мужски широкую мозолистую ладонь. Кожа на ней была жесткая, лаковая, словно рог. Линии казались трещинами.
Я поводила пальцем по этим трещинам, покусала губу, вспоминая…
– Ты долго проживешь, Кукушонок, но детей у тебя, увы, не будет. Тебя любит огонь, твоей жизнью правит железо. Я тут тебя в моряки сватала… и была не права. Моря нет в твоей судьбе. Зато есть меч. Так и так выходит – быть тебе меченосцем, воином. От меча будут у тебя и болезни и раны, а лет в сорок получишь рану едва ли не смертельную, но выживешь – видишь, линия жизни дальше идет. А здесь – почет и слава, только денег нет.
– Да куда! Нам, простецам, меча не положено.
– А если к наемникам?
– Тю! Это не у нас, это на югах. Я, было дело, все хотел по малолетству сбежать… – Он передернул плечами, вздохнул. – Там, сказывают, простецу легче меч заполучить.
– А что не сбежал?
Он поморщился:
– Мамка болела. А потом поздно стало. Староват я для таких дел.
– Сколько же тебе привалило, старичок?
– Шестнадцать уже.
– О, да. Пора гроб готовить.
Кукушонок шутки не поддержал. Посмотрел на свою ладонь, пошевелил пальцами и спросил:
– И это все?
Я подняла глаза, заглянула ему в лицо. Широкоскулое крестьянское лицо, облупленный нос, выгоревшие брови. Рыжий мальчишка, улыбчивый, независимый, добродушный. Чего он ждет? От меча вон отказался, хоть не без сожаления. От этого, небось, тоже отмахнется.
Впрочем, нет. Железо ждет его в будущем, а вот ЭТО – печатью скрепляет линию судьбы и линию сердца. Он отравлен этим с детства. Он проживет с этим всю жизнь. Он всю жизнь будет гоняться за горько-сладким призраком, но никогда, никогда его не догонит.
– Ты влюблен, Ратер.
Он вздрогнул и глаза его мгновенно сделались беспомощными.
– Ты влюблен уже давно и эта любовь не оставляет тебя. И никогда не оставит. Ты пронесешь ее до конца.
Он в замешательстве отвел взгляд. Отнял у меня руку и стиснул ее в кулак.
Пауза.
– Я че-то… не понял. Какая любовь?
– Этого я не знаю. Имен на ладони, знаешь ли, не пишут.
– Я… никого… это… не люблю… то есть… батьку люблю, конечно. Девчонки? Ну, нравилась мне одна… но чтобы так…
– Может, ты еще не осознал? Что любишь ее?
– Да черт! – разозлился он. – Чушь какая-то! Ты у себя посмотри на ладони, у тебя-то вон сколько всякого! Вот и посмотри – есть оно? Что в воду бросили, мантикор твой, колдун, который тебя со дна поднял – есть они?
– Я слышала, у мертвецов нет линий на руках…– однако перевернула руку ладонью вверх. Линии были. – Ну вот, – сказала я, показывая пальцем, – линия жизни несколько раз прерывается. Вот этот значок видишь? Смерть от воды. Я же тебе говорила… А это…ой, холера!..
– Чего? – Кукушонок сунул любопытный нос.
– Знак огня. Такой же, как у того парня…
– Где?
– Вот.
– Это линия жизни?
– Нет, – как мгновением раньше он, я сжала руку в кулак. – То есть, да. То есть, и линия жизни тоже. Ох, и прилетит же мне от пламени!
Глава 7
Та сторона (и немножко – эта)
На лбу и на глазах у меня лежала чья-то ладонь. Это была не догадка, а абсолютная уверенность – на лбу у меня лежала ладонь – не лапа, не тряпка, не ветка, не прядь волос. И ладонь не моя, это тоже было абсолютно точно, хотя где находились мои руки, я определить не могла.
Ладонь прохладная и легкая, почти невесомая, она казалась мне нежнее моих собс т венных век. Потом она соскользнула, и я открыла глаза.
В лицо мне смотрело небо. Пепельно-сиреневое вечернее небо, крест-накрест пер е черкнутое метелками камыша. Ветер колыхал камыш, будто знамена и вымпела, склоне н ные над поверженным героем, а этим поверженным героем была я сама. Я гляд е ла в небо и проникалась торж е ственностью момента.
Потом что-то толкнуло меня в плечо и земля перекатилась с затылка на щеку. В гл а зах зарябили тростниковые заросли, мне стало тошно. Я зажмурилась. Рядом ощущалось чье-то присутствие, чья-то возня. Воздух шевелился от порывистых движений. Потом м е ня опять перекатили на спину. Я скорее догадывалась чем ощущала, что кто-то прикасае т ся ко мне.
Я снова открыла глаза и снова увидела близкое серо-сиреневое небо. А немного опу с тив взгляд, увидела чью-то склоненную голову, и острое плечо, и расшнурованный рукав, и ткань рубахи цвета старой кости под ним. Опустив взгляд еще ниже, разглядела пару узких ладоней, споро растира ю щих мои руки. Руки ничего не чувствовали.
Я жива – пришла догадка. Я жива! Я каким-то образом выжила. Меня, наверное, почти сразу прибило к берегу или рыбак выцепил багром… Боже Господи Единый, и вы, духи речные, благодарю за милость в а шу…
У склонившегося надо мной человека были черные волосы, длинные и прямые, со странным радужно-сизым отливом, они полностью скрывали его лицо. Из волос забавно торчал кончик уха, по-звериному заостренный, к а кой-то детский, трогательный и смешной. Я смотрела на это ухо и улыб а лась. Не видя лица, я уже знала, что человечек очень, очень юн.
Потом он резким движением головы отбросил волосы – они на мгновение тяжелым полотнищем зависли в воздухе – и за это мгновение я успела рассмотреть его профиль. Профиль был… странный. Другое слово не прих о дило на ум – странный был профиль. Словно тень на стене, словно рисунок мечтателя, словно отражение в темной воде – реальность, но чуть изм е ненная… уточненная… обобщенная… реальность желания, реальность… сна? Таких не существует, поняла я.
Я мертва.
Но разве это ад, которым меня стращала мать? Разве это рай, которого по ее же словам мне век не видать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198