Волосы мантикора слиплись в длинные тонкие лезвия, рассекающие кожу при одном легком касании. Боль от царапин была едва ощутимой, и даже приятной – здесь, посреди мертвого озера, в высасывающей тепло тьме – эта боль напоминала мне, что я еще жива.
Здравствуй, Дракон. Здравствуй, пленник. Это я, твоя тюремщица. Как прошел день?
Все так же, ответила я сама себе. Все так же, как и вчера, и позавчера, и сто, и двести лет назад. И еще черт знает сколько лет. Потому что черт знает сколько лет он спит здесь, в мертвом озере, распятый на цепях за черт знает какие прегрешения.
Амаргин, скорее всего, знает. Конечно же, знает Королева . Но объяснить мне это они не потрудились. Как и ненаглядный мой Ирис не потрудился объяснить, почему, собственно, он отказался от меня.
За что он так со мной?
Самый глупый вопрос на свете – это вопрос “за что?” Я повертела в голове сию мысль, не сказать, чтобы оригинальную, но на ум мне прежде не приходившую. Эта мысль больше подходила Амаргину, чем мне. С как раз свойственной ему долей насмешки и горечи.
Выпрямилась, держась за мантикоровы плечи, и попыталась, наконец, справиться с дыханием. Воздух, маслянистый и тяжелый, холодный как ртуть, проваливался в легкие, но не насыщал их. За порогом сознания поскребся в двери страх, вроде бы давно изжитый и укрощенный страх задохнуться. Это глупые выверты полустертой памяти, сказала я себе. Не паникуй. Посмотри на Дракона. Он пропасть лет дышит этой мерзостью, и ничего. Живой.
Только между двумя ударами его сердца можно досчитать до ста.
Через плечо чудовища я видела бледно светящуюся драконью спину и полого, мирно лежащий на ней гребень из острейших шипов, и каждый из шипов напоминал новорожденный полумесяц. Хвост уходил во мрак словно отмель, словно намытая рекой песчаная коса, густо усаженная все теми же стеклисто поблескивающими шипами. Грузное драконье тело лежало на брюхе, далеко вытянув вперед передние лапы. Человечья же часть беспомощно висела в воздухе (вернее, в том, что заменяло здесь воздух). Голова его свешивалась на грудь между растянутых крестом рук.
От него пахло. Я ощущала этот запах вместе со слабым теплом, вместе с редким биением пульса, запах, которого и быть не должно там, где нечем дышать. Едкий, проникающий змеиный запах, вонь сырой ржавчины, железный запах крови. Смрад, что насмерть перепугал бы меня там, снаружи, здесь оказался необходим, как и боль от порезов. Ниточка, что удерживала уплывающее сознание.
Я пошарила за пазухой. Кое-как, цепляя за ворот, вытащила плошку; все рыбины вывалились из нее, я не растеряла их только благодаря поясу, перехватывающему платье. Плошку я поставила на мантикорово широкое предплечье, протянутое почти горизонтально. Рыбу, после долгих поисков в недрах платья, выудила и положила в плошку.
И опять была вынуждена привалиться к чудовищу, недвижимому, неколебимому как памятник самому себе, въехав головой в шуршащий каскад лезвий-волос, потому что фосфорная зелень в глазах у меня окрасилась чернотой и пурпуром, а в висках нещадно заломило.
Амаргин, где ты? Я сейчас потеряю сознание, Амаргин, грохнусь в воду и больше не выплыву. Я не могу к этому привыкнуть, Амаргин, здесь нельзя жить, здесь нельзя существовать, это бесконечно растянутое умирание, а ты хочешь, чтобы я, умирая, занималась еще чем-то посторонним…
По скуле к краю рта щекотно поползла капелька – я слизнула ее, мгновенно остывшую. Вкус крови – как пощечина.
Так. Встать. Выпрямиться. Открыть глаза. Прекратить страдать, а делать то, зачем пришла.
Ну что, Дракон, сокровище мое, будем обедать?
Я взяла рыбину из миски, оторвала длинную полоску белого мяса. Свободной рукой приподняла тяжелую мантикорову голову. У чудовища было человечье лицо. Нет, вру, у него было лицо обитателя Сумерек, лицо существа сверхъестественного – узкое, жесткое, очень точно, очень тщательно прорисованное. Ни единой невнятной, смазанной или грубой линии. И все черты словно бы немного утрированны – закрытые глаза огромны и раскосы, брови необычайно длинны, будто подведены сурьмой, нос чересчур узок, рот явно велик, но ошеломляюще красив, а высоким скулам позавидовала бы аристократка дареной крови.
Когда я увидела его впервые, я подумала, что он фолари, но Амаргин усмехнулся и покачал головой. Он единственный в своем роде, сказал Амаргин. Таких больше нет нигде.
А кто он – узнаешь, если захочешь. Только хоти посильнее.
И засмеялся. Амаргин все время надо мной смеется.
Шут с ним, пусть смеется. Я все равно узнаю. Не мытьем, так катаньем.
Ну ешь же, ешь, солнышко, сокровище хвостатое. Открывай рот, такой вкусный кусочек, специально для тебя…
Губы мантикора разомкнулись, позволяя мне протолкнуть кусок мимо острых, очень острых, никак не человечьих, а вполне себе драконьих зубов. Он сглотнул, на мгновение оскалившись, а я поспешно оторвала еще несколько кусков и запихнула ему в пасть. Ну глотай же, дружочек, глотай!
Однако, везение закончилось – голова его бессильно откинулась, обратив к потолку разинутый рот, полный белого мяса. Я выбросила полуободранный скелетик, схватила мантикора за виски, потрясла, глупо надеясь, что рыба сама провалится внутрь… Бесполезно. Все равно, что пытаться накормить труп.
А ну-ка, без паники. Разволнуешься, задохнешься, грохнешься в озеро. И не выплывешь. Отсюда – не выплывешь.
В конце концов он проглотит все эти куски. Глотание с сознанием никак не связано, надо просто заставить его заработать. В смысле – глотание, конечно. Вернуть сознание мантикору я, увы, не в силах. Если бы могла – вернула, не задумываясь. Даже вопреки воле К о ролевы . Я сейчас у себя дома, в серединном мире, и Королева мне не указ.
А мантикор… мантикору необходимо влить в рот воды, тогда он вынужден будет сглотнуть. А для этого надо… для этого надо…
Я снова отправила рыбу за пазуху, освобождая плошку. Надеюсь, мертвая вода не причинит вреда мантикорову желудку. Она ведь не ядовитая, она только очень холодная, невозможно, нереально холодная… Теперь – присесть на корточки, придерживаясь за мантикоров скользкий бок, погрузить плошку и зачерпнуть… зачерпнуть…
А-а-а-у! Ожог! Вверх по руке летит шокирующий разряд, сгусток искр, проломивший тонкую скорлупу сердца. Непроизвольный взмах обожженной рукой – и надежный, как упавшее в воду дерево мантикорский торс зеленым всполохом отшатывается прочь, а из-под непроглядного свода прямо мне в лицо кувырком летит тьма.
Спину продирает немилосердной болью, в одно мгновение – кожа пузырями; едкая щелочь прожигает до костей, до позвоночника; позвоночник крошится и переламывается… и теперь уже все равно, что вода, плеснув из-за плеч, капканом перехватывает грудь; и грудная клетка, как подтаявший сугроб, проваливается сама в себя, а на лицо с размаху шлепает ледяная лапа и стискивает, комкает, сминает, превращая глаза и губы в липкий мерзкий комок, в затоптанную в грязь ветошь…
* * *
Амаргин говорит, что времени на самом деле нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
Здравствуй, Дракон. Здравствуй, пленник. Это я, твоя тюремщица. Как прошел день?
Все так же, ответила я сама себе. Все так же, как и вчера, и позавчера, и сто, и двести лет назад. И еще черт знает сколько лет. Потому что черт знает сколько лет он спит здесь, в мертвом озере, распятый на цепях за черт знает какие прегрешения.
Амаргин, скорее всего, знает. Конечно же, знает Королева . Но объяснить мне это они не потрудились. Как и ненаглядный мой Ирис не потрудился объяснить, почему, собственно, он отказался от меня.
За что он так со мной?
Самый глупый вопрос на свете – это вопрос “за что?” Я повертела в голове сию мысль, не сказать, чтобы оригинальную, но на ум мне прежде не приходившую. Эта мысль больше подходила Амаргину, чем мне. С как раз свойственной ему долей насмешки и горечи.
Выпрямилась, держась за мантикоровы плечи, и попыталась, наконец, справиться с дыханием. Воздух, маслянистый и тяжелый, холодный как ртуть, проваливался в легкие, но не насыщал их. За порогом сознания поскребся в двери страх, вроде бы давно изжитый и укрощенный страх задохнуться. Это глупые выверты полустертой памяти, сказала я себе. Не паникуй. Посмотри на Дракона. Он пропасть лет дышит этой мерзостью, и ничего. Живой.
Только между двумя ударами его сердца можно досчитать до ста.
Через плечо чудовища я видела бледно светящуюся драконью спину и полого, мирно лежащий на ней гребень из острейших шипов, и каждый из шипов напоминал новорожденный полумесяц. Хвост уходил во мрак словно отмель, словно намытая рекой песчаная коса, густо усаженная все теми же стеклисто поблескивающими шипами. Грузное драконье тело лежало на брюхе, далеко вытянув вперед передние лапы. Человечья же часть беспомощно висела в воздухе (вернее, в том, что заменяло здесь воздух). Голова его свешивалась на грудь между растянутых крестом рук.
От него пахло. Я ощущала этот запах вместе со слабым теплом, вместе с редким биением пульса, запах, которого и быть не должно там, где нечем дышать. Едкий, проникающий змеиный запах, вонь сырой ржавчины, железный запах крови. Смрад, что насмерть перепугал бы меня там, снаружи, здесь оказался необходим, как и боль от порезов. Ниточка, что удерживала уплывающее сознание.
Я пошарила за пазухой. Кое-как, цепляя за ворот, вытащила плошку; все рыбины вывалились из нее, я не растеряла их только благодаря поясу, перехватывающему платье. Плошку я поставила на мантикорово широкое предплечье, протянутое почти горизонтально. Рыбу, после долгих поисков в недрах платья, выудила и положила в плошку.
И опять была вынуждена привалиться к чудовищу, недвижимому, неколебимому как памятник самому себе, въехав головой в шуршащий каскад лезвий-волос, потому что фосфорная зелень в глазах у меня окрасилась чернотой и пурпуром, а в висках нещадно заломило.
Амаргин, где ты? Я сейчас потеряю сознание, Амаргин, грохнусь в воду и больше не выплыву. Я не могу к этому привыкнуть, Амаргин, здесь нельзя жить, здесь нельзя существовать, это бесконечно растянутое умирание, а ты хочешь, чтобы я, умирая, занималась еще чем-то посторонним…
По скуле к краю рта щекотно поползла капелька – я слизнула ее, мгновенно остывшую. Вкус крови – как пощечина.
Так. Встать. Выпрямиться. Открыть глаза. Прекратить страдать, а делать то, зачем пришла.
Ну что, Дракон, сокровище мое, будем обедать?
Я взяла рыбину из миски, оторвала длинную полоску белого мяса. Свободной рукой приподняла тяжелую мантикорову голову. У чудовища было человечье лицо. Нет, вру, у него было лицо обитателя Сумерек, лицо существа сверхъестественного – узкое, жесткое, очень точно, очень тщательно прорисованное. Ни единой невнятной, смазанной или грубой линии. И все черты словно бы немного утрированны – закрытые глаза огромны и раскосы, брови необычайно длинны, будто подведены сурьмой, нос чересчур узок, рот явно велик, но ошеломляюще красив, а высоким скулам позавидовала бы аристократка дареной крови.
Когда я увидела его впервые, я подумала, что он фолари, но Амаргин усмехнулся и покачал головой. Он единственный в своем роде, сказал Амаргин. Таких больше нет нигде.
А кто он – узнаешь, если захочешь. Только хоти посильнее.
И засмеялся. Амаргин все время надо мной смеется.
Шут с ним, пусть смеется. Я все равно узнаю. Не мытьем, так катаньем.
Ну ешь же, ешь, солнышко, сокровище хвостатое. Открывай рот, такой вкусный кусочек, специально для тебя…
Губы мантикора разомкнулись, позволяя мне протолкнуть кусок мимо острых, очень острых, никак не человечьих, а вполне себе драконьих зубов. Он сглотнул, на мгновение оскалившись, а я поспешно оторвала еще несколько кусков и запихнула ему в пасть. Ну глотай же, дружочек, глотай!
Однако, везение закончилось – голова его бессильно откинулась, обратив к потолку разинутый рот, полный белого мяса. Я выбросила полуободранный скелетик, схватила мантикора за виски, потрясла, глупо надеясь, что рыба сама провалится внутрь… Бесполезно. Все равно, что пытаться накормить труп.
А ну-ка, без паники. Разволнуешься, задохнешься, грохнешься в озеро. И не выплывешь. Отсюда – не выплывешь.
В конце концов он проглотит все эти куски. Глотание с сознанием никак не связано, надо просто заставить его заработать. В смысле – глотание, конечно. Вернуть сознание мантикору я, увы, не в силах. Если бы могла – вернула, не задумываясь. Даже вопреки воле К о ролевы . Я сейчас у себя дома, в серединном мире, и Королева мне не указ.
А мантикор… мантикору необходимо влить в рот воды, тогда он вынужден будет сглотнуть. А для этого надо… для этого надо…
Я снова отправила рыбу за пазуху, освобождая плошку. Надеюсь, мертвая вода не причинит вреда мантикорову желудку. Она ведь не ядовитая, она только очень холодная, невозможно, нереально холодная… Теперь – присесть на корточки, придерживаясь за мантикоров скользкий бок, погрузить плошку и зачерпнуть… зачерпнуть…
А-а-а-у! Ожог! Вверх по руке летит шокирующий разряд, сгусток искр, проломивший тонкую скорлупу сердца. Непроизвольный взмах обожженной рукой – и надежный, как упавшее в воду дерево мантикорский торс зеленым всполохом отшатывается прочь, а из-под непроглядного свода прямо мне в лицо кувырком летит тьма.
Спину продирает немилосердной болью, в одно мгновение – кожа пузырями; едкая щелочь прожигает до костей, до позвоночника; позвоночник крошится и переламывается… и теперь уже все равно, что вода, плеснув из-за плеч, капканом перехватывает грудь; и грудная клетка, как подтаявший сугроб, проваливается сама в себя, а на лицо с размаху шлепает ледяная лапа и стискивает, комкает, сминает, превращая глаза и губы в липкий мерзкий комок, в затоптанную в грязь ветошь…
* * *
Амаргин говорит, что времени на самом деле нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198