Да подчистую, словно саранча, так что в буфете ни крошки не осталось. К появлению первых гостей буфет был как выметен. Я их знаю, это озорники из пивной Шаршля, я туда каждый день хожу пивком побаловаться; эти ребята из «Союза отсталых», не слыхали? Незадачливые кандидаты на жизнь, на бессмертие, на сдачу государственных экзаменов. Они были первой компанией пана Моура, когда он впервые приезжал в Прагу. Долго они над ним потешались, пока он не уразумел, что его водят за нос. А это произошло на вечере, который Моур устраивал в честь литераторов. «Отсталые» привели туда самых выдающихся «представителей» чешской литературы, за столом оказался почти весь современный чешский Парнас, если только он заслуживал этого названия, как выразился на другой день журнал «Подруг», который и раскрыл все дело. Ужин уже был на столе, когда прибежал еще один запыхавшийся гость, которого после некоторого смущенного молчания представили хозяину как Подлипского. Если припомнить, что между сотрапезниками был уже и Яблонский 1 и даже Хмеленский, вряд ли есть надобность добавлять, что ни один из гостей не имел права на прославленное имя, под которым принимал угощение от пронырливого чехо-аме-риканца,— так писал тогда «Подруг». Моур так и не простил «Отсталым» этого блефа — впрочем, они никогда ничем иным и не занимались. Между ними и Моуром возникла вражда, без особенных, правда, последствий, поскольку Моур вскоре попал в другие круги общества. И вот теперь, два года спустя, «Отсталым» представился случай отплатить ему. Паноха, постоянный посетитель пивной Шаршля, знакомый с «Отсталыми», должен к Новому году получить от Моура гонора)) за свою «Греко-римскую борьбу», но Моур поставил выплату денег в зависимость от той оценки, которую ему дадут специалисты сегодня вечером, и разъяренный Паноха привел на его голову «Отсталых». При той легкости, с какой раздавались билеты, нетрудно было достать их для ребят. Вчера они с восторгом составили заговор и поклялись голодать с утра, чтобы атака на буфет имела полный успех; под честным словом уговорились не оставлять ничего. Расчет на то, что Моур в некоторых случаях бывает скрягой, оказался верным, и вот за четверть часа разграбили весь буфет...
— Буфет, рассчитанный на две тысячи человек? — удивился пан директор.
Это-то и забавно, я даже нарочно пошел посмотреть. Конечно, для более узкого круга, для сотни избранных, Моур устроил отдельный банкет во внутренних покоях — поэтому-то, как изволите видеть, в передней части зала еще не заняты места. Как только публика, подошедшая к тому времени, увидела, что грабят буфет,— все бросились помогать, но все равно теперь уже никто не смоет с Моура сплетню, что сотня гостей съела у него то, что он наготовил на две тысячи. Так что первая атака оказалась успешной. «Отсталые» одержали верх, но во второй схватке победила Америка.
1 Яблонский Болеслав — литературный псевдоним популярного в XIX в. поэта-патриота К. Е. Тупого. Многие чешские писатели брали себе подобные псевдонимы. «Отсталые» привели под . такими фамилиями своих дружков для потехи над Моуром. (Прим. перев.)
Пан Бенда, разгоревшись от собственной общительности, продолжал:
— Когда «Отсталые» покончили с припасами, они начали орать свое «гип-гип», только не «ура», а — «гип-гип пива!». Тут-то и наступил великий момент для Моура, который остерегался показать в зале хоть кончик носа, и без того едва заметного. Пива — ни капли! — сказал он себе и разослал официантов с большими кружками американского дринка вместо пива. «Отсталые», почитавшие шаршлёвское пиво самым крепким напитком на свете, насосались вволю, и уже полчаса спустя наступил ожидаемый Моуром эффект.
Пан Бенда откинулся к стене и обратился к Папаушеггу с такими словами:
— Гляньте незаметно туда, влево, под стол, там валяются трое величайших «Отсталых» — это у них такая классификация,— не говоря о тех, кто ушел совсем, кое-как подпираемый товарищами. Это было безусловное поражение. «Отсталые» посрамлены, и вместо «гип-гип пива» снова орут теперь «гип-гип ура». Но на сей раз это у них демонстрация против оркестра, которому покровительствует Моур, потому-то и играет для него даром. Моур обожает барабаны! Однако сейчас орут уже не «Отсталые», а другая публика, воображающая, что это чисто американский клич, и надрывают они глотки просто потехи ради.
— В общем, хороший балаган, как я и предсказывал,— заключил пан директор; мысль о стычке с Пано-хой тревожила его, как заноза, от которой не избавишься: по справедливости он должен был сознаться, что сам виноват, заранее настроившись задирать.— Впрочем, должен сказать, я совсем не понимаю этого вашего миллиардера!
— Ну-ну-ну, насчет миллиарда — не совсем так,— возразил пан Бенда.— Хорошо, если у него найдется миллион, но миллиончик долларов, господа — тоже неплохо в наших условиях!
Оглядевшись вокруг — тем временем ближайшие друзья Панохи последовали его примеру и скрылись на английский манер,— пан Бенда продолжал, доверительно понизив голос:
— Знаете, ваша милость, в действительности его фамилия не Моур, а Казимоур, и никакой он не американец, а родился тут, в Праге, на Смихове 1, хотя не любит, чтоб об этом поминали,— да и мало кому это известно. Но я его хорошо знаю,— мы с ним вместе работали на предприятии, которое теперь принадлежит мне. Двадцать лет назад я был литографом, он механиком, оба бедняки, но сегодня нам незачем стыдиться этого, даже и мне... Казимоур был светлая голова и человек предприимчивый. Однажды он по секрету сказал мне, изобрел одну штуку. Я спросил, какую, и тут он вытаскивает из кармана — мы сидели в пивной,— новый чулок. Женский голубой чулок с белым кантом, а кантом белые буквы: «Мария». Спрячь скорее, говорю, чтоб люди не видели, как мы женские чулки показываем,— простите, пани! — А он из другого кармана вытаскивает клубок голубой пряжи, словно бы в белых пятнышках, и говорит: «Из таких ниток вяжут чулки с именем Мария». Я говорю: «А какая тебе от этого прибыль, дурачина?!» «Увидишь через месяц,— отвечает,— а впрочем, запьем это дело и не будем больше о нем говорить». Спустя месяц показывает мне пять тысяч — их ему заплатила за этот патент одна крупная пражская красильня, которая вскоре заработала на этом кучу денег; зем-ский школьный совет одобрил это в качестве рекомендуемого товара для женских школ, а держалось-то все изобретение на том, что из ниток, окрашенных таким образом, можно было вязать чулки с любыми именами по индивидуальному заказу! Казимоур сказал себе: Чехия и вся Европа малы для меня, и уехал в Америку...
- Прошу, дамы и господа! — прервал его возглас, раздавшийся над головами компании.
Между столами пробиралась целая процессия официантов с тарелками, составленными башенкой и наполненными изрядными порциями холодных закусок, каждую тарелку прикрывала салфеточка шелковой бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Буфет, рассчитанный на две тысячи человек? — удивился пан директор.
Это-то и забавно, я даже нарочно пошел посмотреть. Конечно, для более узкого круга, для сотни избранных, Моур устроил отдельный банкет во внутренних покоях — поэтому-то, как изволите видеть, в передней части зала еще не заняты места. Как только публика, подошедшая к тому времени, увидела, что грабят буфет,— все бросились помогать, но все равно теперь уже никто не смоет с Моура сплетню, что сотня гостей съела у него то, что он наготовил на две тысячи. Так что первая атака оказалась успешной. «Отсталые» одержали верх, но во второй схватке победила Америка.
1 Яблонский Болеслав — литературный псевдоним популярного в XIX в. поэта-патриота К. Е. Тупого. Многие чешские писатели брали себе подобные псевдонимы. «Отсталые» привели под . такими фамилиями своих дружков для потехи над Моуром. (Прим. перев.)
Пан Бенда, разгоревшись от собственной общительности, продолжал:
— Когда «Отсталые» покончили с припасами, они начали орать свое «гип-гип», только не «ура», а — «гип-гип пива!». Тут-то и наступил великий момент для Моура, который остерегался показать в зале хоть кончик носа, и без того едва заметного. Пива — ни капли! — сказал он себе и разослал официантов с большими кружками американского дринка вместо пива. «Отсталые», почитавшие шаршлёвское пиво самым крепким напитком на свете, насосались вволю, и уже полчаса спустя наступил ожидаемый Моуром эффект.
Пан Бенда откинулся к стене и обратился к Папаушеггу с такими словами:
— Гляньте незаметно туда, влево, под стол, там валяются трое величайших «Отсталых» — это у них такая классификация,— не говоря о тех, кто ушел совсем, кое-как подпираемый товарищами. Это было безусловное поражение. «Отсталые» посрамлены, и вместо «гип-гип пива» снова орут теперь «гип-гип ура». Но на сей раз это у них демонстрация против оркестра, которому покровительствует Моур, потому-то и играет для него даром. Моур обожает барабаны! Однако сейчас орут уже не «Отсталые», а другая публика, воображающая, что это чисто американский клич, и надрывают они глотки просто потехи ради.
— В общем, хороший балаган, как я и предсказывал,— заключил пан директор; мысль о стычке с Пано-хой тревожила его, как заноза, от которой не избавишься: по справедливости он должен был сознаться, что сам виноват, заранее настроившись задирать.— Впрочем, должен сказать, я совсем не понимаю этого вашего миллиардера!
— Ну-ну-ну, насчет миллиарда — не совсем так,— возразил пан Бенда.— Хорошо, если у него найдется миллион, но миллиончик долларов, господа — тоже неплохо в наших условиях!
Оглядевшись вокруг — тем временем ближайшие друзья Панохи последовали его примеру и скрылись на английский манер,— пан Бенда продолжал, доверительно понизив голос:
— Знаете, ваша милость, в действительности его фамилия не Моур, а Казимоур, и никакой он не американец, а родился тут, в Праге, на Смихове 1, хотя не любит, чтоб об этом поминали,— да и мало кому это известно. Но я его хорошо знаю,— мы с ним вместе работали на предприятии, которое теперь принадлежит мне. Двадцать лет назад я был литографом, он механиком, оба бедняки, но сегодня нам незачем стыдиться этого, даже и мне... Казимоур был светлая голова и человек предприимчивый. Однажды он по секрету сказал мне, изобрел одну штуку. Я спросил, какую, и тут он вытаскивает из кармана — мы сидели в пивной,— новый чулок. Женский голубой чулок с белым кантом, а кантом белые буквы: «Мария». Спрячь скорее, говорю, чтоб люди не видели, как мы женские чулки показываем,— простите, пани! — А он из другого кармана вытаскивает клубок голубой пряжи, словно бы в белых пятнышках, и говорит: «Из таких ниток вяжут чулки с именем Мария». Я говорю: «А какая тебе от этого прибыль, дурачина?!» «Увидишь через месяц,— отвечает,— а впрочем, запьем это дело и не будем больше о нем говорить». Спустя месяц показывает мне пять тысяч — их ему заплатила за этот патент одна крупная пражская красильня, которая вскоре заработала на этом кучу денег; зем-ский школьный совет одобрил это в качестве рекомендуемого товара для женских школ, а держалось-то все изобретение на том, что из ниток, окрашенных таким образом, можно было вязать чулки с любыми именами по индивидуальному заказу! Казимоур сказал себе: Чехия и вся Европа малы для меня, и уехал в Америку...
- Прошу, дамы и господа! — прервал его возглас, раздавшийся над головами компании.
Между столами пробиралась целая процессия официантов с тарелками, составленными башенкой и наполненными изрядными порциями холодных закусок, каждую тарелку прикрывала салфеточка шелковой бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112