» и деловой, далеко не желанный партнер.
И именно с этого момента Маня начала жалеть отца.
Он окинул ее отчужденным взглядом, надел на нос пенсне и дошел в своем комедиантстве до того, что предложил ей сесть.
— Прошу!
После чего продолжал ледяным тоном:
— Если вы, барышня, начали такой разговор, то отношения наши устроятся вполне ясно и строго по-деловому; я со своей стороны ничего не имею против. Я не могу — простите, не перебивайте меня,— я и не подумаю хоть как-то отрицать абсолютную справедливость вашего требования относительно выплаты вам вашей доли наследства вашей упокоившейся в бозе матушки. Говоря коммерческим языком, вы являетесь компаньоном фирмы, и до сих пор вы сидели тихо, а теперь, черт меня побери — извините! — теперь вдруг заговорили и ни с того ни с сего требуете вернуть ваш вклад. Мое положение как главы фирмы в данном вопросе несколько затруднено тем, что я не защищен условленными сроками выплаты, и вы можете даже через суд принудить меня к немедленному исполнению вашей претензии. В то время, когда фирма ищет новый приток капитала, изымать свою часть — довольно жестоко, сапристи!
Вот до чего договорился пан советник, но тут ему не хватило дыхания, пенсне свалилось с носа, но не упало — помешали губы дочери, крепко прижавшиеся к отцовским.
Пока он говорил, Маню уже несколько раз поднимало со стула, и в конце концов она бросилась на шею отца столь стремительно, что даже словечко «Папочка!» не договорила. И поцелуй свой она прервала только для того, чтобы едва слышно прошептать:
— Папочка, у тебя нет денег, правда?
И тотчас, чтобы он не мог ответить, зажала ему ладонью рот. Потому пан советник и не отвечал, лишь несколько раз скорбно кивнул головой, и этого было Мане достаточно.
Она разжала объятия и схватилась за голову.
— Мои двадцать тысяч! — совсем банально вскричала она.— Пропали!
— Не совсем,— возразил отец, но следующие его слова погасили в глазах дочери вспыхнувшую было искорку надежды.— Не совсем, потому что кое-что поглотило твое образование.
Теперь уже Маня заходила по комнате.
— Что же мне делать, как быть? Если б ты мог дать хоть две тысячи!
— Прямо сразу? Она заломила руки.
— А почему, Маня, разве это так срочно? А, Маня? — пан советник попытался придать суровость своему тону.
Дочь ответила ему таким презрительным взглядом, что как бы перечеркнула всю свою только что высказанную нежность.
— Значит, так, папочка,— голос ее снова звучал твердо.— В разрешении твоем я не нуждаюсь, денег ты не даешь, так что мы зайдем только за твоим благословением, если только от него будет какой-то прок.
Жалость опять коснулась ее сердца при виде старого отца, такого понурого за своим столом; но тут перед ее внутренним взором встали клубы сигарного дыма и образ четырех человек вокруг стола, освещенного сверху; один из этих четырех был ее отец. На столе лежали три кучки денег, самая большая в середине — папина. Но она быстро таяла и наконец растаяла совсем. Тогда Маня была еще малышкой, и мама, постоянно болевшая, отправила ее на прогулку с папой в роли ангела-хранителя. Но папа вместо прогулки зашел с нею в кафе, и тут-то маленькая Маня впервые увидела интересную игру на кучки денег, при которой выигрывал тот, кто сильнее ударит картами об стол, как она тогда полагала. Тогда ей тоже жалко стало папочку за то, что ему редко удавалось выиграть, а позднее она рассердилась на него за это — впрочем, еще не так сильно, как сейчас.
И все же, прежде чем уйти, она наклонилась и поцеловала руку отца, как бы исправляя свою рассеянность при входе. Он грустно посмотрел на нее, его плечи и губы как-то шевельнулись, видимо, в ожидании, что она поцелует его и в лицо.
Ах, нет... этого она уже не сделала. И в двери не оглянулась.
Выйдя из дому, Маня прошла под аркой к мостику; тут она остановилась, постояла немного — но мысли об Арноште побудили ее двинуться дальше и подняться по винтовой лестнице в мансарду «Папирки».
Уже с последнего пролета лестницы стало слышно — в келье дяди Армина как-то непривычно оживленно. Уже и то бросилось в глаза, что дверь в его жилище стояла настежь, а по сердитым выкрикам дяди Маня поняла, что он кого-то выгоняет.
— Ступай, пожалуйста, извини меня! — кричал Армии дрожащим от гнева голосом.— Больше не дам, в тебя, как в прорву, к утру у тебя и полушки не останется!
Выгоняемым, разумеется, мог быть только Боудя.
С лестницы Маня хорошо видела всю сцену. Ее брат стоял посреди большой комнаты и, казалось, от души забавлялся видом расшумевшегося дяди.
— А спорим, дядюшка, дашь! Дашь выкуп, если не хочешь просто.
С этими словами Боудя нагнулся, но не успел и выпрямиться, как дядя в тревоге закричал:
— Оставь котенка!
Боудя с торжествующим видом поднял руку, в которой, схваченный за шиворот, извивался, шипя и выпуская коготки, котенок.
— Прибавь еще одну, или эта падаль полетит в реку, прямо через окно полетит!
И Боудя закружил котенка над головой, так что не оставалось сомнения — свою угрозу он выполнит.
Но в этот миг звякнул металл, и Боудя вскрикнул от боли и ярости: дядя выхватил из стойки у стены длинную рапиру с шариком на конце — то был учебный клинок — и молниеносно ударил племянника по руке. Котенок был отброшен и упал на ковер на все четыре лапки.
А дядю охватило романтическое возбуждение. Он выхватил вторую рапиру и бросил ее к ногам племянника:
— Защищайся, негодяй!
Затем, отсалютовав рапирой и притопнув по всем правилам фехтовального искусства, Армии завел левую руку за спину, и шарик на конце его рапиры уперся в жилет племянника в том месте, где между ребрами была мягкая плоть.
Боудя охнул и тотчас получил третий удар.
— Туше! — в великой радости воскликнул дядя и изготовился к новому выпаду.
Боудя заторопился: с ловкостью крайнего нападающего он уклонился от следующего удара и кинулся к двери — и все же не успел: дядина рапира свистнула в воздухе и ткнула племянника точно в то место, в которое была нацелена.
Боудя стрелой вылетел за дверь, дядя — за ним, но у порога запутался в своей длинной мантии и растянулся во весь рост.
Верзила Боудя оглянулся, озорно захохотал, но все же помог дяде подняться на ноги — и убежал, показав по дороге язык Мане.
Армии встал на пороге в позе победителя, уперев конец рапиры в пол у ноги, и громко воскликнул:
— Войдите, прекрасная Улликовна, то есть, я хотел сказать, менее прекрасная из дщерей Уллика; что вовсе не должно сколько-нибудь принизить ваши личные прелести, но лишь дать понять, что существует еще одна дщерь Уллика, более прекрасная, хотя и не душою, в каковой области вам безусловно принадлежит пальма первенства. Чем может служить вам старый горбун, брат усопшей вашей пани матушки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
И именно с этого момента Маня начала жалеть отца.
Он окинул ее отчужденным взглядом, надел на нос пенсне и дошел в своем комедиантстве до того, что предложил ей сесть.
— Прошу!
После чего продолжал ледяным тоном:
— Если вы, барышня, начали такой разговор, то отношения наши устроятся вполне ясно и строго по-деловому; я со своей стороны ничего не имею против. Я не могу — простите, не перебивайте меня,— я и не подумаю хоть как-то отрицать абсолютную справедливость вашего требования относительно выплаты вам вашей доли наследства вашей упокоившейся в бозе матушки. Говоря коммерческим языком, вы являетесь компаньоном фирмы, и до сих пор вы сидели тихо, а теперь, черт меня побери — извините! — теперь вдруг заговорили и ни с того ни с сего требуете вернуть ваш вклад. Мое положение как главы фирмы в данном вопросе несколько затруднено тем, что я не защищен условленными сроками выплаты, и вы можете даже через суд принудить меня к немедленному исполнению вашей претензии. В то время, когда фирма ищет новый приток капитала, изымать свою часть — довольно жестоко, сапристи!
Вот до чего договорился пан советник, но тут ему не хватило дыхания, пенсне свалилось с носа, но не упало — помешали губы дочери, крепко прижавшиеся к отцовским.
Пока он говорил, Маню уже несколько раз поднимало со стула, и в конце концов она бросилась на шею отца столь стремительно, что даже словечко «Папочка!» не договорила. И поцелуй свой она прервала только для того, чтобы едва слышно прошептать:
— Папочка, у тебя нет денег, правда?
И тотчас, чтобы он не мог ответить, зажала ему ладонью рот. Потому пан советник и не отвечал, лишь несколько раз скорбно кивнул головой, и этого было Мане достаточно.
Она разжала объятия и схватилась за голову.
— Мои двадцать тысяч! — совсем банально вскричала она.— Пропали!
— Не совсем,— возразил отец, но следующие его слова погасили в глазах дочери вспыхнувшую было искорку надежды.— Не совсем, потому что кое-что поглотило твое образование.
Теперь уже Маня заходила по комнате.
— Что же мне делать, как быть? Если б ты мог дать хоть две тысячи!
— Прямо сразу? Она заломила руки.
— А почему, Маня, разве это так срочно? А, Маня? — пан советник попытался придать суровость своему тону.
Дочь ответила ему таким презрительным взглядом, что как бы перечеркнула всю свою только что высказанную нежность.
— Значит, так, папочка,— голос ее снова звучал твердо.— В разрешении твоем я не нуждаюсь, денег ты не даешь, так что мы зайдем только за твоим благословением, если только от него будет какой-то прок.
Жалость опять коснулась ее сердца при виде старого отца, такого понурого за своим столом; но тут перед ее внутренним взором встали клубы сигарного дыма и образ четырех человек вокруг стола, освещенного сверху; один из этих четырех был ее отец. На столе лежали три кучки денег, самая большая в середине — папина. Но она быстро таяла и наконец растаяла совсем. Тогда Маня была еще малышкой, и мама, постоянно болевшая, отправила ее на прогулку с папой в роли ангела-хранителя. Но папа вместо прогулки зашел с нею в кафе, и тут-то маленькая Маня впервые увидела интересную игру на кучки денег, при которой выигрывал тот, кто сильнее ударит картами об стол, как она тогда полагала. Тогда ей тоже жалко стало папочку за то, что ему редко удавалось выиграть, а позднее она рассердилась на него за это — впрочем, еще не так сильно, как сейчас.
И все же, прежде чем уйти, она наклонилась и поцеловала руку отца, как бы исправляя свою рассеянность при входе. Он грустно посмотрел на нее, его плечи и губы как-то шевельнулись, видимо, в ожидании, что она поцелует его и в лицо.
Ах, нет... этого она уже не сделала. И в двери не оглянулась.
Выйдя из дому, Маня прошла под аркой к мостику; тут она остановилась, постояла немного — но мысли об Арноште побудили ее двинуться дальше и подняться по винтовой лестнице в мансарду «Папирки».
Уже с последнего пролета лестницы стало слышно — в келье дяди Армина как-то непривычно оживленно. Уже и то бросилось в глаза, что дверь в его жилище стояла настежь, а по сердитым выкрикам дяди Маня поняла, что он кого-то выгоняет.
— Ступай, пожалуйста, извини меня! — кричал Армии дрожащим от гнева голосом.— Больше не дам, в тебя, как в прорву, к утру у тебя и полушки не останется!
Выгоняемым, разумеется, мог быть только Боудя.
С лестницы Маня хорошо видела всю сцену. Ее брат стоял посреди большой комнаты и, казалось, от души забавлялся видом расшумевшегося дяди.
— А спорим, дядюшка, дашь! Дашь выкуп, если не хочешь просто.
С этими словами Боудя нагнулся, но не успел и выпрямиться, как дядя в тревоге закричал:
— Оставь котенка!
Боудя с торжествующим видом поднял руку, в которой, схваченный за шиворот, извивался, шипя и выпуская коготки, котенок.
— Прибавь еще одну, или эта падаль полетит в реку, прямо через окно полетит!
И Боудя закружил котенка над головой, так что не оставалось сомнения — свою угрозу он выполнит.
Но в этот миг звякнул металл, и Боудя вскрикнул от боли и ярости: дядя выхватил из стойки у стены длинную рапиру с шариком на конце — то был учебный клинок — и молниеносно ударил племянника по руке. Котенок был отброшен и упал на ковер на все четыре лапки.
А дядю охватило романтическое возбуждение. Он выхватил вторую рапиру и бросил ее к ногам племянника:
— Защищайся, негодяй!
Затем, отсалютовав рапирой и притопнув по всем правилам фехтовального искусства, Армии завел левую руку за спину, и шарик на конце его рапиры уперся в жилет племянника в том месте, где между ребрами была мягкая плоть.
Боудя охнул и тотчас получил третий удар.
— Туше! — в великой радости воскликнул дядя и изготовился к новому выпаду.
Боудя заторопился: с ловкостью крайнего нападающего он уклонился от следующего удара и кинулся к двери — и все же не успел: дядина рапира свистнула в воздухе и ткнула племянника точно в то место, в которое была нацелена.
Боудя стрелой вылетел за дверь, дядя — за ним, но у порога запутался в своей длинной мантии и растянулся во весь рост.
Верзила Боудя оглянулся, озорно захохотал, но все же помог дяде подняться на ноги — и убежал, показав по дороге язык Мане.
Армии встал на пороге в позе победителя, уперев конец рапиры в пол у ноги, и громко воскликнул:
— Войдите, прекрасная Улликовна, то есть, я хотел сказать, менее прекрасная из дщерей Уллика; что вовсе не должно сколько-нибудь принизить ваши личные прелести, но лишь дать понять, что существует еще одна дщерь Уллика, более прекрасная, хотя и не душою, в каковой области вам безусловно принадлежит пальма первенства. Чем может служить вам старый горбун, брат усопшей вашей пани матушки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112