но с другой стороны, только при постепенном наслоении, только очень тщательно можно было нанести такие сугробики на каждую, самую тонкую веточку или так налепить снежный карниз за оконной рамой, острый, как нож, повисший под пропастью.
Конечно же, такие чудеса могла сотворить только метель и грянувший после нее мороз: вчера еще шумную реку сковал теперь черный лед, на нем не было и следа снега, хотя вокруг реки его навалило столько, что можно было разглядеть под ним лишь самые нижние части предметов.
По своей многолетней привычке опаздывать сильные морозы посетили в тот год Прагу лишь в начале января.
Итак, Фрей ходил от окна к массивному пюпитру, на котором он разложил журнал с прекрасной репродукцией своего переплета, и снова возвращался к окну, словно для того, чтобы подкрепить отличное настроение радостной картиной зимы. С каким-то удовлетворением наблюдал он за конькобежцами — несмотря на ранний час, их высыпала на лед целая толпа,— и ему доставляло необъяснимую радость, что, напрягая слух, он мог расслышать даже характерный скрип коньков по льду, хотя каток был так далеко, что люди отсюда казались не крупнее комаров.
Армии, которому обычно становилось тоскливо при виде оживления на катке — ведь сам он никогда не испытал таких радостей,— сегодня смотрел на конькобежцев без зависти и даже насвистывал что-то, наслаждаясь своим триумфом в собственном ограниченном мирке.
Все происходившее вокруг было словно простенькой мелодией, в то время как в глубине его души гремела звучная доминанта радости. Он весело потер руки, на сей раз не от холода, а от тепла, согревшего его душу.
Он должен был произвести над собой некоторое насилие, чтобы заставить себя просмотреть остальное содержание толстого журнала. Улыбаясь самому себе, он машинально перелистывал страницы, как вдруг взгляд его наткнулся на заголовок заметки, настолько привлекший его интерес, что он и свистеть перестал.
«НАЙДЕН СОРОК ВТОРОЙ И ПОСЛЕДНИЙ ЭКЗЕМПЛЯР УСТАВА ОРДЕНА СВЯТОГО ДУХА?» —
спрашивал заголовок, и вопрос этот заставил Армина плюхнуться в кресло перед пюпитром.
«Частая библиотека редких изданий, принадлежащая мистеру Алфреду Стаунтону, новоиспеченному миллионеру из Филадельфии, пополнилась на днях редчайшим фолиантом — сорок вторым и последним экземпляром, считавшимся до сих пор утерянным, подлинного «Устава» французского ордена рыцарей Святого Духа Книга, в подлинном переплете мастера Эве, отлично сохранилась, что дает право считать такое приобретение первоклассным. Этим же объясняется и исключительная, достойная Пирпойнта Моргана, цена, уплаченная за нее, которая ввергнет в меланхолию и потрясение многих наших библиофилов. «Устав» был продан за 80 000 долларов. Однако в кругах английских специалистов ходят слухи относительно обстоятельств этой сделки, которые, как нас уверяют, могут превратить ее в сенсацию мирового значения. Если мы не ошибаемся, то у нас еще будет повод вернуться к этому вопросу».
Вот что было написано в заметке, и этого оказалось достаточно, чтобы и Армии Фрей был «ввергнут в потрясение».
Он швырнул словарь на стол и обеими руками вцепился в собственные волосы.
— Проклятый Лейб Блюмендуфт, что он опять натворил своими грязными лапами?! — стенал пан Фрей, снова шагая по комнате, но теперь уже куда стремительнее.
О том, что Блюмендуфт натворил нечто предосудительное, свидетельствовали уже огромные деньги, которые он сорвал за «Устав», а еще — неопределенные, но весьма многозначительные иронические выражения в заметке — «первоклассное приобретение», «сенсация мирового значения»... Это же прямо-таки насмешка над американским конкурирующим рынком!
Армии Фрей очень четко почувствовал себя жертвой блюмендуфтовских махинаций. Блюмендуфт продал книгу за цену, вдвое превышающую ту, которую он называл здесь, в Праге, и процент от которой он, по уговору, уплатил Фрею. И потом — имя покупателя, до сих пор совершенно не известное в кругах коллекционеров! Блюмендуфт продал «Устав» совсем не тому, о ком говорил!
— Прожженный плут! — скрипел зубами Армии прямо в лицо Блюмендуфта, вставшее перед ним сейчас совершенно явственно, со своими двумя горбинками на орлином носу, самыми светлыми точками на смугло-бледной физиономии бардейовского фактора.
В ответ на брань лицо Блюмендуфта ухмыльнулось, и Армии даже расслышал ответ, словно произнесенный наяву Армии не сразу нашел, что возразить на это, и лицо Блюмендуфта исчезло, изобразив на прощанье самую злорадную гримасу. Фрей вернулся к окну уже совсем в другом настроении. Теперь он рад был бы заглушить гремевшую в нем неумолчную доминанту подавленности хотя бы и простенькой мелодией окружающего мира.
Взгляд его залетел к берегу острова, где двое могучих мужчин — старый и молодой Незмары — напряженно над чем-то трудились.
«Кажется, они поднимают что-то лебедкой,— что бы это могло быть? Еще вчера на том месте ничего такого не было, или просто скрывалось под снегом?» — старался догадаться Фрей, а в душе все звучало: «Лейб Блюмендуфт! Лейб Блюмендуфт! Лейб Блюмендуфт!»
Оба Незмары, крутя ручки лебедки, поочередно наклонялись и выпрямлялись, и как следствие этих поклонов с реки к высокому берегу, по наклонным балкам, поднималось нечто интересное; постепенно взору явилась спортивная лодка — большая, необычного вида. Армии схватил огромный бинокль, помнивший, вероятно, времена первых образцов подобных инструментов, и через его стекла без труда различил большие золотые буквы на борту лодки: «Тинда».
Армии все понял.
Значит, это и есть та самая моторная лодка, которую инженер Моур привез из Америки, чтобы сегодня торжественно подарить ее барышне Тинде ко дню ее рождения.
А в мозгу Армина все гвоздило: «Клятый «Библиофил» что-то знает или угадывает, иначе не обещал бы вернуться к этому вопросу! Лейб, Лейб! Проклятый Лейб!»
Подарок неутомимого, в этом году вновь пытавшего счастье поклонника Тинды должен был стать сюрпризом, и сегодня Моур собирался впервые прокатить по Влтаве обеих Тинд — лодку и ее владелицу. Вчера, как стемнело, лодку доставили к острову «Па-пирки» и спрятали под высоким берегом. С этой новостью еще вчера приходил к Армину старый Незмара, главный помощник в этом предприятии. Лодку следовало до самого утра скрывать от Тинды, поэтому ее оставили на воде, и вот теперь она вмерзла в лед, так что пришлось вырубать ее из ледяного плена, чтобы поднять на берег. Лодка была тяжелая, и оба Незмары все медленнее, все прерывистее вращали ручки лебедки и не прекращали работы, видимо, только потому, что каждому стыдно было обнаружить усталость перед другим.
А вот в объективе Фрея показалась и барышня Тинда — в шубке, с коньками в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Конечно же, такие чудеса могла сотворить только метель и грянувший после нее мороз: вчера еще шумную реку сковал теперь черный лед, на нем не было и следа снега, хотя вокруг реки его навалило столько, что можно было разглядеть под ним лишь самые нижние части предметов.
По своей многолетней привычке опаздывать сильные морозы посетили в тот год Прагу лишь в начале января.
Итак, Фрей ходил от окна к массивному пюпитру, на котором он разложил журнал с прекрасной репродукцией своего переплета, и снова возвращался к окну, словно для того, чтобы подкрепить отличное настроение радостной картиной зимы. С каким-то удовлетворением наблюдал он за конькобежцами — несмотря на ранний час, их высыпала на лед целая толпа,— и ему доставляло необъяснимую радость, что, напрягая слух, он мог расслышать даже характерный скрип коньков по льду, хотя каток был так далеко, что люди отсюда казались не крупнее комаров.
Армии, которому обычно становилось тоскливо при виде оживления на катке — ведь сам он никогда не испытал таких радостей,— сегодня смотрел на конькобежцев без зависти и даже насвистывал что-то, наслаждаясь своим триумфом в собственном ограниченном мирке.
Все происходившее вокруг было словно простенькой мелодией, в то время как в глубине его души гремела звучная доминанта радости. Он весело потер руки, на сей раз не от холода, а от тепла, согревшего его душу.
Он должен был произвести над собой некоторое насилие, чтобы заставить себя просмотреть остальное содержание толстого журнала. Улыбаясь самому себе, он машинально перелистывал страницы, как вдруг взгляд его наткнулся на заголовок заметки, настолько привлекший его интерес, что он и свистеть перестал.
«НАЙДЕН СОРОК ВТОРОЙ И ПОСЛЕДНИЙ ЭКЗЕМПЛЯР УСТАВА ОРДЕНА СВЯТОГО ДУХА?» —
спрашивал заголовок, и вопрос этот заставил Армина плюхнуться в кресло перед пюпитром.
«Частая библиотека редких изданий, принадлежащая мистеру Алфреду Стаунтону, новоиспеченному миллионеру из Филадельфии, пополнилась на днях редчайшим фолиантом — сорок вторым и последним экземпляром, считавшимся до сих пор утерянным, подлинного «Устава» французского ордена рыцарей Святого Духа Книга, в подлинном переплете мастера Эве, отлично сохранилась, что дает право считать такое приобретение первоклассным. Этим же объясняется и исключительная, достойная Пирпойнта Моргана, цена, уплаченная за нее, которая ввергнет в меланхолию и потрясение многих наших библиофилов. «Устав» был продан за 80 000 долларов. Однако в кругах английских специалистов ходят слухи относительно обстоятельств этой сделки, которые, как нас уверяют, могут превратить ее в сенсацию мирового значения. Если мы не ошибаемся, то у нас еще будет повод вернуться к этому вопросу».
Вот что было написано в заметке, и этого оказалось достаточно, чтобы и Армии Фрей был «ввергнут в потрясение».
Он швырнул словарь на стол и обеими руками вцепился в собственные волосы.
— Проклятый Лейб Блюмендуфт, что он опять натворил своими грязными лапами?! — стенал пан Фрей, снова шагая по комнате, но теперь уже куда стремительнее.
О том, что Блюмендуфт натворил нечто предосудительное, свидетельствовали уже огромные деньги, которые он сорвал за «Устав», а еще — неопределенные, но весьма многозначительные иронические выражения в заметке — «первоклассное приобретение», «сенсация мирового значения»... Это же прямо-таки насмешка над американским конкурирующим рынком!
Армии Фрей очень четко почувствовал себя жертвой блюмендуфтовских махинаций. Блюмендуфт продал книгу за цену, вдвое превышающую ту, которую он называл здесь, в Праге, и процент от которой он, по уговору, уплатил Фрею. И потом — имя покупателя, до сих пор совершенно не известное в кругах коллекционеров! Блюмендуфт продал «Устав» совсем не тому, о ком говорил!
— Прожженный плут! — скрипел зубами Армии прямо в лицо Блюмендуфта, вставшее перед ним сейчас совершенно явственно, со своими двумя горбинками на орлином носу, самыми светлыми точками на смугло-бледной физиономии бардейовского фактора.
В ответ на брань лицо Блюмендуфта ухмыльнулось, и Армии даже расслышал ответ, словно произнесенный наяву Армии не сразу нашел, что возразить на это, и лицо Блюмендуфта исчезло, изобразив на прощанье самую злорадную гримасу. Фрей вернулся к окну уже совсем в другом настроении. Теперь он рад был бы заглушить гремевшую в нем неумолчную доминанту подавленности хотя бы и простенькой мелодией окружающего мира.
Взгляд его залетел к берегу острова, где двое могучих мужчин — старый и молодой Незмары — напряженно над чем-то трудились.
«Кажется, они поднимают что-то лебедкой,— что бы это могло быть? Еще вчера на том месте ничего такого не было, или просто скрывалось под снегом?» — старался догадаться Фрей, а в душе все звучало: «Лейб Блюмендуфт! Лейб Блюмендуфт! Лейб Блюмендуфт!»
Оба Незмары, крутя ручки лебедки, поочередно наклонялись и выпрямлялись, и как следствие этих поклонов с реки к высокому берегу, по наклонным балкам, поднималось нечто интересное; постепенно взору явилась спортивная лодка — большая, необычного вида. Армии схватил огромный бинокль, помнивший, вероятно, времена первых образцов подобных инструментов, и через его стекла без труда различил большие золотые буквы на борту лодки: «Тинда».
Армии все понял.
Значит, это и есть та самая моторная лодка, которую инженер Моур привез из Америки, чтобы сегодня торжественно подарить ее барышне Тинде ко дню ее рождения.
А в мозгу Армина все гвоздило: «Клятый «Библиофил» что-то знает или угадывает, иначе не обещал бы вернуться к этому вопросу! Лейб, Лейб! Проклятый Лейб!»
Подарок неутомимого, в этом году вновь пытавшего счастье поклонника Тинды должен был стать сюрпризом, и сегодня Моур собирался впервые прокатить по Влтаве обеих Тинд — лодку и ее владелицу. Вчера, как стемнело, лодку доставили к острову «Па-пирки» и спрятали под высоким берегом. С этой новостью еще вчера приходил к Армину старый Незмара, главный помощник в этом предприятии. Лодку следовало до самого утра скрывать от Тинды, поэтому ее оставили на воде, и вот теперь она вмерзла в лед, так что пришлось вырубать ее из ледяного плена, чтобы поднять на берег. Лодка была тяжелая, и оба Незмары все медленнее, все прерывистее вращали ручки лебедки и не прекращали работы, видимо, только потому, что каждому стыдно было обнаружить усталость перед другим.
А вот в объективе Фрея показалась и барышня Тинда — в шубке, с коньками в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112