.. правда?
— Совершенно верно! — упрямым голоском подтвердила она.
— А когда-нибудь выскажете остаток-то?
— Да, и притом — когда вы того захотите... только не сегодня, теперь уже нет времени,— прозвучал насмешливый ответ, но потом Тинда вернулась к обычному своему тону и защебетала: — Только, милый Вац-лик, предупреждаю: то будет наш последний разговор на этом свете!
— Ладно,— Незмара почти задыхался, словно страдал от тяжкой раны.— Разрешите, милостивая барышня, со всем почтением откланяться!
— Так вы не проводите меня до виадука?
— Нет! Мне надо отвыкать.
— Как угодно! — пропела речитативом Тинда и, помахав ему ручкой из-под зонтика,— довольно неспортивный предмет в сочетании с теннисной ракеткой,— быстро пошла прочь.
Отойдя подальше, она произнесла вслух:
— Ого!
Это «ого» относилось к последнему взгляду Вацлава, который она еще успела уловить. Было в этом взгляде нечто, напоминающее слишком высоко взметнувшееся пламя — о такой огонь очень легко обжечься. Через такой не прыгают умные девушки. Но именно поэтому Тинда оглянулась.
Вацлав, разумеется, стоял на месте и смотрел ей вслед.
— Завтра в этот же час, при хорошей погоде! — бросила она через плечо.
Он не ответил.
Он только смотрел, как она бодро, быстро удаляется большими шагами, как бьется белая юбка вокруг ее сильных икр над тонкими, но крепкими щиколотками, и с легкостью дополнял сей архитектурный мотив представлениями обо всех прочих деталях ее фигуры.
Она еще раз оглянулась у выхода из сквера, и Незмара сделал движение, словно хотел ее догнать, но барышня Улликова свернула не направо, в улицу, по которой порядочной девушке действительно не подобало ходить одной, а налево,. в те пределы, где сын фабричного сторожа рядом с нею был немыслим.
Вацлава охватило чувство безмерного сожаления, вызванного его собственными словами о необходимости отвыкать; но поздно было раздумывать, поздно догонять и просить прощения...
Он поспешно двинулся к другому выходу из сквера, но увидел оттуда только, как Тинда вплывает на Королевский проспект.
А ночью — словно Тинда наворожила — хлынул ливень, один из частых затяжных дождей того года, на целые недели превращавших человечество в земноводных. Молодому Незмаре не удавалось увидеть Тинду даже на улице, где он мог бы в лучшем случае разве поздороваться с ней, а она, по старой своей методе, могла его просто не заметить, словно и не сиживала с ним в сквере у музея.
И все же каждый божий день безумец являлся в сквер к трем часам, пускай под зонтиком; Тинда не пришла ни в первый ясный день, ни в следующий, хотя погода опять установилась прекрасная.
Такова была история любви Вацлава Незмары вплоть до трех часов вчерашнего дня.
А тогда, едва пробило четверть четвертого, первый рекордсмен карлинского Атлетического клуба решил, что не позволит дольше своему сердцу увядать, и большими шагами направился к дому Инвалидов — где-то там находился Тиндин корт. Тем самым он преступил один из строжайших ее запретов, за что полагалось суровое наказание — до смерти не видеть Тинды. Но Незмара был уверен, что и так все пропало, исполнилось пророчество Тинды о том, что свиданиям их пришел конец,— и пошел.
Пошел, потому что не мог иначе; шел, как пес, несмотря на угрозу повелительницы задать ему порку,— и, как пес, простоял всю игру за проволочной сеткой, чуть ли не поскуливая в собачьей своей преданности, чуть ли не виляя хвостом всякий раз, как Тинде удавался особенно хлесткий драйв.
Так, глазея, и простоял он всю игру, над которой, как и подобало тяжелоатлету, прежде только насмехался; теперь же он понял слова одного из клубных приятелей, что лаун-теннис, в сущности, не что иное, как модернизированный рынок рабынь; что же касается спортивного смысла, то это в лучшем случае «демонстрация своих прелестей в движении».
Поначалу Вацлав старался спрятаться от Тинды в толпе зевак, которых всегда собиралось много по причине новизны этого вида спорта. Заметив, что она все-таки его углядела, он перестал скрываться, а после игры, уже в сумерках как завороженный пошел позади их компании, держась поодаль, у стен домов, и считая, сколько раз она на него оглянется.
Пускай видит — он уже ко всему готов!
Последствия сказались на следующий день, то есть сегодня. Тинда примчалась в сквер за несколько минут до трех часов, и Вацлав тотчас угадал, что спешка ее притворна.
Краткий курс Тиндиного кокетства ознакомил Вацлава со всеми приемами женского искусства флирта. И он понял, еще раньше, чем она это сказала, просто по торопливым движениям ее плеч и беспокойству ног, что «сегодня у нас только минутка времени, он должен ее простить».
Сказав именно это, она тотчас и продолжила:
— Ну и вид был вчера у Вацлика, просто ужас, в этом цилиндре летом, я уже несколько раз ему говорила... что ж, бывают различия, которые не переступишь!
Почему он молчит, не спрашивает, какие различия? Тинда нерешительно глянула на него и с возрастающей поспешностью заговорила сама:
— Вчера вы вогнали меня в такое волнение, что я уж до конца плохо играла, а ведь это была последняя игра в этом году, все удивлялись, не сглазил ли меня кто, а меня именно сглазили... а кто? — никто не знал, а остальное я доскажу вам завтра, если будет хорошая погода и если смогу... Сегодня у нас собрание насчет концерта в Академии, да, в Академии. . И не провожайте меня сегодня, кто раз отказался меня проводить, когда я предлагала, с тем я уже никогда ходить не буду. Так что пока!
Тинда тараторила без передышки, чтобы не дать ему вставить хоть слово,— вся в белом, розовая, слегка разгоряченная спешкой, но тем более привлекательная. Лицо ее притворно смеялось, а глаза не отрывались от губ Вацлава — чтобы успеть умчаться прежде, чем на этих губах со знакомой медлительностью родится слово.
— Простите, барышня,— удалось-таки ему вставить,— я прошу вас только исполнить ваше обещание!
— Какое обещание? — она нахмурилась уже в неподдельном гневе, потому что Вацлав ухватил ее пальчики своей тяжелой лапой и не отпускал.— Да пустите же!
— Вы обещали мне остаток откровенности...
— Сейчас не выйдет, некогда!
— А вы сказали — когда только мне будет угодно.
Тинда помолчала; ручка ее, тщетно пытавшаяся высвободиться, оставила эту попытку. Девушка посмотрела на Вацлава таким пронизывающим взглядом, словно хотела напугать его, и медленно проговорила:
— Приходите вечером, в одиннадцать часов, к моему окну, если уж вам так нужно; но, как я сказала, это будет последний наш разговор!
И шелковые пальчики ее, лежавшие теперь в его ладони без сопротивления, легонько пожали ее. Тинда еще кивнула, как бы со значением, и убежала.
Вацлав прямо-таки слышал, как бьются ее коленки о крахмальную юбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Совершенно верно! — упрямым голоском подтвердила она.
— А когда-нибудь выскажете остаток-то?
— Да, и притом — когда вы того захотите... только не сегодня, теперь уже нет времени,— прозвучал насмешливый ответ, но потом Тинда вернулась к обычному своему тону и защебетала: — Только, милый Вац-лик, предупреждаю: то будет наш последний разговор на этом свете!
— Ладно,— Незмара почти задыхался, словно страдал от тяжкой раны.— Разрешите, милостивая барышня, со всем почтением откланяться!
— Так вы не проводите меня до виадука?
— Нет! Мне надо отвыкать.
— Как угодно! — пропела речитативом Тинда и, помахав ему ручкой из-под зонтика,— довольно неспортивный предмет в сочетании с теннисной ракеткой,— быстро пошла прочь.
Отойдя подальше, она произнесла вслух:
— Ого!
Это «ого» относилось к последнему взгляду Вацлава, который она еще успела уловить. Было в этом взгляде нечто, напоминающее слишком высоко взметнувшееся пламя — о такой огонь очень легко обжечься. Через такой не прыгают умные девушки. Но именно поэтому Тинда оглянулась.
Вацлав, разумеется, стоял на месте и смотрел ей вслед.
— Завтра в этот же час, при хорошей погоде! — бросила она через плечо.
Он не ответил.
Он только смотрел, как она бодро, быстро удаляется большими шагами, как бьется белая юбка вокруг ее сильных икр над тонкими, но крепкими щиколотками, и с легкостью дополнял сей архитектурный мотив представлениями обо всех прочих деталях ее фигуры.
Она еще раз оглянулась у выхода из сквера, и Незмара сделал движение, словно хотел ее догнать, но барышня Улликова свернула не направо, в улицу, по которой порядочной девушке действительно не подобало ходить одной, а налево,. в те пределы, где сын фабричного сторожа рядом с нею был немыслим.
Вацлава охватило чувство безмерного сожаления, вызванного его собственными словами о необходимости отвыкать; но поздно было раздумывать, поздно догонять и просить прощения...
Он поспешно двинулся к другому выходу из сквера, но увидел оттуда только, как Тинда вплывает на Королевский проспект.
А ночью — словно Тинда наворожила — хлынул ливень, один из частых затяжных дождей того года, на целые недели превращавших человечество в земноводных. Молодому Незмаре не удавалось увидеть Тинду даже на улице, где он мог бы в лучшем случае разве поздороваться с ней, а она, по старой своей методе, могла его просто не заметить, словно и не сиживала с ним в сквере у музея.
И все же каждый божий день безумец являлся в сквер к трем часам, пускай под зонтиком; Тинда не пришла ни в первый ясный день, ни в следующий, хотя погода опять установилась прекрасная.
Такова была история любви Вацлава Незмары вплоть до трех часов вчерашнего дня.
А тогда, едва пробило четверть четвертого, первый рекордсмен карлинского Атлетического клуба решил, что не позволит дольше своему сердцу увядать, и большими шагами направился к дому Инвалидов — где-то там находился Тиндин корт. Тем самым он преступил один из строжайших ее запретов, за что полагалось суровое наказание — до смерти не видеть Тинды. Но Незмара был уверен, что и так все пропало, исполнилось пророчество Тинды о том, что свиданиям их пришел конец,— и пошел.
Пошел, потому что не мог иначе; шел, как пес, несмотря на угрозу повелительницы задать ему порку,— и, как пес, простоял всю игру за проволочной сеткой, чуть ли не поскуливая в собачьей своей преданности, чуть ли не виляя хвостом всякий раз, как Тинде удавался особенно хлесткий драйв.
Так, глазея, и простоял он всю игру, над которой, как и подобало тяжелоатлету, прежде только насмехался; теперь же он понял слова одного из клубных приятелей, что лаун-теннис, в сущности, не что иное, как модернизированный рынок рабынь; что же касается спортивного смысла, то это в лучшем случае «демонстрация своих прелестей в движении».
Поначалу Вацлав старался спрятаться от Тинды в толпе зевак, которых всегда собиралось много по причине новизны этого вида спорта. Заметив, что она все-таки его углядела, он перестал скрываться, а после игры, уже в сумерках как завороженный пошел позади их компании, держась поодаль, у стен домов, и считая, сколько раз она на него оглянется.
Пускай видит — он уже ко всему готов!
Последствия сказались на следующий день, то есть сегодня. Тинда примчалась в сквер за несколько минут до трех часов, и Вацлав тотчас угадал, что спешка ее притворна.
Краткий курс Тиндиного кокетства ознакомил Вацлава со всеми приемами женского искусства флирта. И он понял, еще раньше, чем она это сказала, просто по торопливым движениям ее плеч и беспокойству ног, что «сегодня у нас только минутка времени, он должен ее простить».
Сказав именно это, она тотчас и продолжила:
— Ну и вид был вчера у Вацлика, просто ужас, в этом цилиндре летом, я уже несколько раз ему говорила... что ж, бывают различия, которые не переступишь!
Почему он молчит, не спрашивает, какие различия? Тинда нерешительно глянула на него и с возрастающей поспешностью заговорила сама:
— Вчера вы вогнали меня в такое волнение, что я уж до конца плохо играла, а ведь это была последняя игра в этом году, все удивлялись, не сглазил ли меня кто, а меня именно сглазили... а кто? — никто не знал, а остальное я доскажу вам завтра, если будет хорошая погода и если смогу... Сегодня у нас собрание насчет концерта в Академии, да, в Академии. . И не провожайте меня сегодня, кто раз отказался меня проводить, когда я предлагала, с тем я уже никогда ходить не буду. Так что пока!
Тинда тараторила без передышки, чтобы не дать ему вставить хоть слово,— вся в белом, розовая, слегка разгоряченная спешкой, но тем более привлекательная. Лицо ее притворно смеялось, а глаза не отрывались от губ Вацлава — чтобы успеть умчаться прежде, чем на этих губах со знакомой медлительностью родится слово.
— Простите, барышня,— удалось-таки ему вставить,— я прошу вас только исполнить ваше обещание!
— Какое обещание? — она нахмурилась уже в неподдельном гневе, потому что Вацлав ухватил ее пальчики своей тяжелой лапой и не отпускал.— Да пустите же!
— Вы обещали мне остаток откровенности...
— Сейчас не выйдет, некогда!
— А вы сказали — когда только мне будет угодно.
Тинда помолчала; ручка ее, тщетно пытавшаяся высвободиться, оставила эту попытку. Девушка посмотрела на Вацлава таким пронизывающим взглядом, словно хотела напугать его, и медленно проговорила:
— Приходите вечером, в одиннадцать часов, к моему окну, если уж вам так нужно; но, как я сказала, это будет последний наш разговор!
И шелковые пальчики ее, лежавшие теперь в его ладони без сопротивления, легонько пожали ее. Тинда еще кивнула, как бы со значением, и убежала.
Вацлав прямо-таки слышал, как бьются ее коленки о крахмальную юбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112