Мыслями, горькими, как полынь, терзала Маня свое сердце, и если б кто-нибудь увидел сейчас ее глаза, удивился бы — почему же в них ни слезинки?
Потом она очень глубоко вздохнула, успокаивая самое себя, вынула из ящика письменного стола мелкую миску, налила в нее дистиллированной воды и медленно вытащила из кармана носовой платок Арношта. Затем, приготовив свой новый микроскоп, подарок дяди, принялась за работу — какой до той поры, пожалуй, не совершала еще ни одна влюбленная для своего любимого.
7
Сенсационное решение доктора медицины Марии Улликовой
Примерно полчаса спустя Маня постучалась в домашний кабинет императорского советника и, когда никто не отозвался, постучала еще раз и вошла.
Императорский советник имел обыкновение с шумом оборачиваться в своем кресле, особенно если кто-нибудь осмеливался войти к нему, не дождавшись его звучного «Войдите!».
На сей раз он не просто обернулся, а даже вскочил с кресла.
Десять лет никто из семьи не заходил к нему в кабинет, и меньше всего он ожидал увидеть здесь свою дочь-студентку, по адресу которой иной раз шутил, что это у него просто квартирантка и нахлебница. Действительно, ни в каком другом качестве он дочери не видел, чему, впрочем, способствовал холод, установившийся между ними с тех пор, как ей удалось «пробить стену лбом», как называла тетушка ее победу над отцом, противившимся обучению дочери медицине.
— Ты — здесь?! — чуть ли не гневно воскликнул он.— Видно, очень уж важное дело привело тебя к отцу — сдается мне, лет пять прошло с тех пор, как мы в последний раз беседовали с тобой наедине!
— Папочка! — горячо заговорила дочь.— В последний раз это было, когда я просила тебя купить микроскоп, да и тогда-то я осмелилась на это вопреки твоему запрещению — ведь пять лет назад, помнишь, ты распорядился, чтобы я не смела показываться тебе на глаза. И приходила я к тебе действительно только по крайней необходимости.
— Упрекаешь? — прошипел пан советник.
— Нет, папочка, я пришла со смирением, как и подобает дочери, тем более — тем более, что сейчас мне в известной мере нужна твоя снисходительность.
Но именно слово «снисходительность» прозвучало с вызовом — такова уж была особенность Мани.
— Так что же тебе нужно? — досадливо осведомился отец и принялся расхаживать по комнате.
— Я прошу внести таксу за диплом.
— Ну что ж, об этом можно поговорить, сапристи — то есть, напротив, я хотел сказать — поздравляю, милая дочь... Ты этого хотела, а впрочем, нет ничего позорного в том, что дочери получают дипломы, хотя кредит это не повышает. Поздравляю — поцелуй же меня! Вот так, а деньги тебе выдаст прокурист.
— А как только я получу диплом, так сразу... выйду замуж, папочка!
Пан советник остановился, потом резким шагом подошел к Мане и уставился на ее крепко сжатые и оттого сделавшиеся совсем тонкими губы. В глаза дочери отец смотреть не решился — по крайней мере, в эту минуту.
— Вот как,— молвил он наконец.— И так разговаривает в семье Улликов дочь с отцом, да еще о подобных делах?! Может быть, пан жених ждет за дверью, во фраке и белых перчатках, а твои слова — только введение? Вот уж верно эмансипация, именно это я хочу сказать прежде всего; а помнишь свой главный аргумент, когда ты добивалась моего разрешения поступить в университет?
Маня густо покраснела.
— Ага, помнишь! «Я никогда не выйду замуж»,— сказала ты, когда я возразил, что девушки из приличных семей поступают учиться в тех случаях, когда у них нет приданого, и тогда не избежать слухов о некредитоспособности фирмы. Только по этой причине, то есть по той, какую ты тогда привела, я и дал согласие! — Гневный тон его заметно смягчился, и от Мани не ускользнуло, что глаза отца, обычно строгие, стараются не встречаться с ее глазами.— И в конце концов, сапристи, отец ведь тоже как-никак инстанция, у которой в подобных делах хорошо воспитанные дети нашего круга просят разрешения, как мне кажется!
Пауза.
— Послушай, папочка! — Маня опять нашла теплую интонацию.— Если бы я стала просить твоего позволения, я поступила бы лицемерно.
__ ?
— Да, лицемерно, потому что все равно сделала бы то, что решила, и это так же верно, как бог надо мной, а я твоя дочь.
— А если бы я прямо запретил?
— Думаю, это не помешало бы мне поступить по-своему.
Пан советник гневно помолчал, потом с каким-то жалобным оттенком бросил:
— Ну конечно, не помешало бы, ха-ха-ха! — Он невесело засмеялся.— Ведь вчера или позавчера доченьке исполнилось двадцать пять, не забудем об этом, сапристи! Да, мы стареем, дети нас перерастают, до сих пор они были своевольными, теперь становятся своенравными. Так, так!
Он опять заходил по комнате, жестикулируя правой рукой. Молчал и только укоризненно и испытующе поглядывал на строптиво сжатые губы дочери. Вроде совсем присмирел.
Но внезапно остановился перед нею, как бы невольно, как бы наткнувшись на нее в темноте, и, хмуро глядя в окно, на игру фонтанчика с мячом, бросил:
— И кто же он, мой будущий зять?
— Доктор Зоуплна, доцент Института техники и преподаватель реального училища в Карлине.
— Зоу... Зоуплна? А ведь я уже не раз слышал это имя, и читал — редкая фамилия, ее не забудешь... Сапристи, да ведь она написана на дощечке, на нашей же улице! Слушай, Маня,— пан советник, сжав кулак, чуть ли не с угрожающим видом приблизился к дочери.— Если это сын того старого сапожника... Маня! — вскричал он и тотчас опустился на кушетку в приступе неистового, хотя и притворного смеха.
— Ну конечно, мог ли я хоть минуту сомневаться, в противном случае комедия была бы неполной — ха-ха-ха! Как жаль, что сам этот юноша не сапожник, а то вступил бы в фирму, и мы могли бы, с нашей-то турбиной, основать обувное производство! Ха-ха-ха, сапристи, да я лопну со смеха! Ты отлично меня позабавила!
Маня стояла, точно пылающий факел, она чувствовала, как горит ее лицо,— и прекрасно понимала, в чем дело.
Этот старый человек, трясущийся перед нею на кушетке в притворном смехе, вытирающий воображаемые слезы невеселого веселья, болтающий вздор,— симулировал; и если б она его не остановила, он так бы и болтал и хихикал до темноты, лишь бы уклониться от неизбежного заключительного слова.
Но Маня была беспощадна.
— А я еще не сказала тебе самое смешное,— заговорила она твердым голосом.
— Эх-хи...— досмеивался пан советник, вытирая стекла пенсне.
— Если ты не дашь мне своего благословения на брак с сыном сапожника,— безжалостно продолжала дочь,— то, надеюсь, не откажешь, по крайней мере, выплатить мое... приданое.
Отец вскочил с кушетки и выпрямился перед Маней со всей горделивостью старого щеголя и императорского советника; с этого момента то были уже не отец и дочь, а шеф фирмы «Уллик и Комп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112