Поистине примечательно, что теперь, когда у него пошло такое блаженное житье, какое только в силах себе представить ночной сторож,— житье без контрольных часов, на которых нужно было бы отмечаться каждый час,— он дремал с наслаждением, доныне неизведанным. Тем более, в такую погоду, как сегодня, когда самому глупому карасю не придет на ум соблазниться наживкой, а рыбаку выдергивать удочку, если леска натянется, а тем более менять приманку. Но дрема эта была, разумеется, как у кота, чаще всего с полуоткрытыми глазами, от которых не ускользнет даже самое незаметное шевеление вокруг; но с другой стороны, очнуться от такой дремы стоит немалых усилий. Именно в таком состоянии и находился старый Вацлав.
Сквозь эту дрему он уже довольно долго наблюдал за каким-то человеком на Карлинской набережной, который все время делал нечто вроде плавательных движений, как будто собирался прыгнуть в воду. Дремлющим разумом старый Незмара понимал, что такого быть не может, поскольку человек этот был одет, и даже слишком тепло одет по нынешней жаре, да и вообще, кому втемяшится в голову бросаться в воду, не говоря о том, что это запрещено. Или этот чудак, размахивающий руками, как ощипанный гусь крыльями, собирается взлететь?
Ах, чтоб тебя двадцать семь раз перевернуло! Да ведь эти «гимнастические упражнения» незнакомца адресованы ему, Незмаре!
Теперь уже и слух его очнулся от прострации, и он расслышал ужасно громкий, отражающийся от всех стен на набережной, кашель — сигнал Лейба Блюмен-дуфта!
Незмара бросил удочку и изо всех сил погреб к Лейбу — и чуть весла не упустил, вдруг испугавшись собственной мысли: он-то поспешал по привычке, чтоб поскорее угодить пану Армину, который ждет не дождется этого Блюмендуфта... Право, старик перекрестился бы, если б руки не были заняты веслами. Только теперь старый Незмара окончательно очухался от проклятой дремоты на солнцепеке. И подумал: «Ну постой же, полячишка, сыграю я с тобой штуку!»
— Кошки есть?! — крикнул он старый пароль, но ему и не было нужды представляться таким образом: Блюмендуфт сразу его узнал.
— Ис'р Фрей ц хаузе унд цу шпрехен? 1 — поспешно спросил он.
— Яволь! — ответил Вацлав, и они поплыли.
— Быстрее! Быстрее! — подгонял его Лейб, меча взоры по набережной, но ни на земле, ни на воде не было никакого соглядатая — они были одни на реке, две возвышенные души.
Все же Лейб испустил громкий вздох облегчения, когда они заплыли в лагуну между островами, и засыпал Вацлава торопливыми расспросами, которые тот понимал тем меньше, чем явственнее был польский акцент еврея.
— Тссс! — шикнул старик на гостя, а так как не мог приложить палец к губам, то просто зыркнул глазами вправо-влево, как если бы в кустах притаились толпы шпионов.
Блюмендуфт понял, сделал испуганные глаза, пригнулся и всю дальнейшую дорогу даже не пикнул.
1 Дома ли Фрей и можно ли с ним говорить? (евр. жарг.)
Причалили с величайшими предосторожностями и под непрерывное «тссс!» Вацлава, который, высоко поднимая ноги, пошел по песку на цыпочках, все время оборачиваясь и тщательно следя, чтобы и Блюмендуфт принимал такие же меры для соблюдения тишины. И тот принимал, хотя ему становилось уже трудно дышать оттого, что он подавлял громкие вздохи.
Прячась по возможности за деревьями и постройками, они добрались до винтовой лестницы, ведшей в башню с черного хода. Здесь ничто не изменилось с той поры, как Лейб побывал тут напоследок; все его расспросы умирали, не родившись, ибо Вацлав страшно выпучивал на него глаза при каждом малейшем скрипе песка под его ногами.
А старому пирату большого труда стоило удержаться от хохота при мысли, что заори он во всю глотку, и то никого не дозовется.
Наконец они очутились у входа в бывшую келью Армина; Незмара еще раз выразительной мимикой призвал перепуганного и измученного Лейба к осторожности, после чего открыл и решетку, и дверь. Тотчас сквозняком в дверь затянуло синий занавес, раздув его наподобие паруса, причем с таким угрожающим хлопаньем, что Лейб отшатнулся.
Поздно! Незмара помог ему переступить через порог.
— Яй-вай! — во всю мочь вскрикнул бедный Лейб, очутившись перед пустотой, наполненной светом дня, зияющей на месте противоположной стены, открывая широкий вид на крыши и донося до слуха веселые отголоски шумной жизни города.— Яй-вай!
Побледнев, как мертвец, Лейб закрыл глаза и привалился к стене позади себя. Его полураскрытые губы испускали какое-то детское скуление, которого по-настоящему испугался теперь уже Незмара.
Нечленораздельные, гундосые, дрожащие вопли Лейба не прекращались, его растопыренные пальцы шарили по стене вслепую — глаз он так и не открыл. И на каждую попытку Незмары дотронуться до него Лейб отвечал взмахом руки и криком:
— Ях вер шрайн!1
Шуточка-то вышла несколько сильнее, чем ожидал Незмара, и он долго не мог сообразить, как теперь вывести отсюда Лейба. Но тут пальцы еврея нащупали дверной косяк — и никакая ласка или ящерица не исчезает так мгновенно, как исчез Лейб!
1 Я буду кричать! (евр. жаре.)
Слышен был только грохот его грубых башмаков, когда он опрометью ринулся вниз по лестнице.
Мокрого, как мышь, трясущегося всем телом, догнал его Незмара уже далеко от рухнувшей башни; Лейб озирал ее издалека, вне себя от ужаса. Но вот по лицу его распространилось несказанно блаженное выражение, и он, раскинув руки, вскричал:
— Готт др герехте, гелойбт зай дайн наме! 1 Видимо, он благодарил бога за спасение от ужасов и опасностей, только что им пережитых. Он уже догадался, что случилось.
Затем с уст его сорвался вопрос, и Незмара понял, что он осведомляется о пане Фрее. Собрав все свое знание немецкого языка, Вацлав промолвил:
— Дерзауфт, конц унд кор, торт унтн ин воср!2
— Нохмальс зай гелойбт дайн наме!3 — страстно воскликнул Лейб, подняв голову к небесам; но выражение необузданной радости внезапно погасло, он с изумлением оглянулся на Незмару и произнес глухо, с сильным нажимом:
— Э гшайтер манн вор эр 4.
И из глаз еврея покатились слезы, крупные, как горошины. Искренне и безутешно рыдая, дошел он до железных ворот, через которые Незмара выпустил его на улицу. Тут Лейб утер слезы ладонью, поскольку платка не имел, и совершил неслыханное — подарил Незмару монету в одну крону, после чего удалился не спеша, ибо скрываться уже не было причины. Между ними ни слова больше не было сказано о катастрофе, о ее причине, о фирме или о чем-либо подобном — и ни тот, ни другой этому не удивились.
Незмара смотрел вслед Блюмендуфту, пока тот не скрылся из виду. И, возвращаясь восвояси, подумал: «Если его слезы были по пану Армину, то это единственные, пролитые по нему!»
Но чего он не мог понять, так это почему Лейб благодарил бога за смерть Армина и при этом безутешно плакал над ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Сквозь эту дрему он уже довольно долго наблюдал за каким-то человеком на Карлинской набережной, который все время делал нечто вроде плавательных движений, как будто собирался прыгнуть в воду. Дремлющим разумом старый Незмара понимал, что такого быть не может, поскольку человек этот был одет, и даже слишком тепло одет по нынешней жаре, да и вообще, кому втемяшится в голову бросаться в воду, не говоря о том, что это запрещено. Или этот чудак, размахивающий руками, как ощипанный гусь крыльями, собирается взлететь?
Ах, чтоб тебя двадцать семь раз перевернуло! Да ведь эти «гимнастические упражнения» незнакомца адресованы ему, Незмаре!
Теперь уже и слух его очнулся от прострации, и он расслышал ужасно громкий, отражающийся от всех стен на набережной, кашель — сигнал Лейба Блюмен-дуфта!
Незмара бросил удочку и изо всех сил погреб к Лейбу — и чуть весла не упустил, вдруг испугавшись собственной мысли: он-то поспешал по привычке, чтоб поскорее угодить пану Армину, который ждет не дождется этого Блюмендуфта... Право, старик перекрестился бы, если б руки не были заняты веслами. Только теперь старый Незмара окончательно очухался от проклятой дремоты на солнцепеке. И подумал: «Ну постой же, полячишка, сыграю я с тобой штуку!»
— Кошки есть?! — крикнул он старый пароль, но ему и не было нужды представляться таким образом: Блюмендуфт сразу его узнал.
— Ис'р Фрей ц хаузе унд цу шпрехен? 1 — поспешно спросил он.
— Яволь! — ответил Вацлав, и они поплыли.
— Быстрее! Быстрее! — подгонял его Лейб, меча взоры по набережной, но ни на земле, ни на воде не было никакого соглядатая — они были одни на реке, две возвышенные души.
Все же Лейб испустил громкий вздох облегчения, когда они заплыли в лагуну между островами, и засыпал Вацлава торопливыми расспросами, которые тот понимал тем меньше, чем явственнее был польский акцент еврея.
— Тссс! — шикнул старик на гостя, а так как не мог приложить палец к губам, то просто зыркнул глазами вправо-влево, как если бы в кустах притаились толпы шпионов.
Блюмендуфт понял, сделал испуганные глаза, пригнулся и всю дальнейшую дорогу даже не пикнул.
1 Дома ли Фрей и можно ли с ним говорить? (евр. жарг.)
Причалили с величайшими предосторожностями и под непрерывное «тссс!» Вацлава, который, высоко поднимая ноги, пошел по песку на цыпочках, все время оборачиваясь и тщательно следя, чтобы и Блюмендуфт принимал такие же меры для соблюдения тишины. И тот принимал, хотя ему становилось уже трудно дышать оттого, что он подавлял громкие вздохи.
Прячась по возможности за деревьями и постройками, они добрались до винтовой лестницы, ведшей в башню с черного хода. Здесь ничто не изменилось с той поры, как Лейб побывал тут напоследок; все его расспросы умирали, не родившись, ибо Вацлав страшно выпучивал на него глаза при каждом малейшем скрипе песка под его ногами.
А старому пирату большого труда стоило удержаться от хохота при мысли, что заори он во всю глотку, и то никого не дозовется.
Наконец они очутились у входа в бывшую келью Армина; Незмара еще раз выразительной мимикой призвал перепуганного и измученного Лейба к осторожности, после чего открыл и решетку, и дверь. Тотчас сквозняком в дверь затянуло синий занавес, раздув его наподобие паруса, причем с таким угрожающим хлопаньем, что Лейб отшатнулся.
Поздно! Незмара помог ему переступить через порог.
— Яй-вай! — во всю мочь вскрикнул бедный Лейб, очутившись перед пустотой, наполненной светом дня, зияющей на месте противоположной стены, открывая широкий вид на крыши и донося до слуха веселые отголоски шумной жизни города.— Яй-вай!
Побледнев, как мертвец, Лейб закрыл глаза и привалился к стене позади себя. Его полураскрытые губы испускали какое-то детское скуление, которого по-настоящему испугался теперь уже Незмара.
Нечленораздельные, гундосые, дрожащие вопли Лейба не прекращались, его растопыренные пальцы шарили по стене вслепую — глаз он так и не открыл. И на каждую попытку Незмары дотронуться до него Лейб отвечал взмахом руки и криком:
— Ях вер шрайн!1
Шуточка-то вышла несколько сильнее, чем ожидал Незмара, и он долго не мог сообразить, как теперь вывести отсюда Лейба. Но тут пальцы еврея нащупали дверной косяк — и никакая ласка или ящерица не исчезает так мгновенно, как исчез Лейб!
1 Я буду кричать! (евр. жаре.)
Слышен был только грохот его грубых башмаков, когда он опрометью ринулся вниз по лестнице.
Мокрого, как мышь, трясущегося всем телом, догнал его Незмара уже далеко от рухнувшей башни; Лейб озирал ее издалека, вне себя от ужаса. Но вот по лицу его распространилось несказанно блаженное выражение, и он, раскинув руки, вскричал:
— Готт др герехте, гелойбт зай дайн наме! 1 Видимо, он благодарил бога за спасение от ужасов и опасностей, только что им пережитых. Он уже догадался, что случилось.
Затем с уст его сорвался вопрос, и Незмара понял, что он осведомляется о пане Фрее. Собрав все свое знание немецкого языка, Вацлав промолвил:
— Дерзауфт, конц унд кор, торт унтн ин воср!2
— Нохмальс зай гелойбт дайн наме!3 — страстно воскликнул Лейб, подняв голову к небесам; но выражение необузданной радости внезапно погасло, он с изумлением оглянулся на Незмару и произнес глухо, с сильным нажимом:
— Э гшайтер манн вор эр 4.
И из глаз еврея покатились слезы, крупные, как горошины. Искренне и безутешно рыдая, дошел он до железных ворот, через которые Незмара выпустил его на улицу. Тут Лейб утер слезы ладонью, поскольку платка не имел, и совершил неслыханное — подарил Незмару монету в одну крону, после чего удалился не спеша, ибо скрываться уже не было причины. Между ними ни слова больше не было сказано о катастрофе, о ее причине, о фирме или о чем-либо подобном — и ни тот, ни другой этому не удивились.
Незмара смотрел вслед Блюмендуфту, пока тот не скрылся из виду. И, возвращаясь восвояси, подумал: «Если его слезы были по пану Армину, то это единственные, пролитые по нему!»
Но чего он не мог понять, так это почему Лейб благодарил бога за смерть Армина и при этом безутешно плакал над ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112