Что уцелело, то немцы наверняка забрали.
— Действительно,— сказала Геленка без улыбки.— Иногда ты рассуждаешь вполне логично.
— Ну, Геленка, едем с нами,— сказал Ромек, усаживаясь на соломенных козлах.
— Знаешь, что-то нет охоты,— ответила Геленка.— Уж очень скучная будет поездка...
— Боюсь, как бы она не оказалась слишком веселой,— заметил Анджей.
Геленка пожала плечами.
— Тетя тоже уговаривала меня ехать,— вдруг сказала она как-то многозначительно,— но мама не согласилась. Она непременно хочет, чтобы я осталась.
Ребята не обратили внимания на ее слова, но Геленка вздохнула как-то так по-взрослому, что Анджей, бросив укладывать корзины, испытующе взглянул на нее.
— Что это ты такая сентиментальная? — спросил он, хмуря брови.
— Знаешь, ты себя так ведешь, словно на пикник собрался, в лес,— неприязненно сказала Геленка.— Этакое ребячество.
— Ребячество оно ребячество,—сказал Ромек,—но что все это может кончиться уходом в лес — это точно.
Анджей задумался. Это старинное выражение, попахивающее романтизмом, которая ему так претила, приобретало новое значение.
— В лес! — сказал он.— До чего же это неизменно. Геленка еще не поняла, еще не ухватила смысла этих слов.
«Что это значит: в лес?» — спросила она и тут же устыдилась своего вопроса, хотя по-прежнему не осознавала истинного значения этих слов.
Выезд и в самом деле был похож на обычный пикник. Ройская храбрилась, юноши нетерпеливо вертелись на козлах. Оля в серой вуали, накинутой на голову, была очень красивой. Спыхала сидел бледный, сжав губы, пожалуй, только он понимал всю странность и безумие этой экспедиции, этого внезапного возврата к древней системе мышления, передвижения, к нецивилизованному существованию.
Ромек стегнул лошадей, они рванули, и не успели Ройская и Геленка оглянуться, как повозка выехала за ворота и покатила по деревенской улице: было сухо, и клубы придорожной пыли вскоре скрыли повозку от их глаз.
За деревней простирались вспаханные поля, всходила молодая, еще розовая озимь. На бледно-голубом небе показались редкие, очень белые облачка. Погода и вправду неизменна.
Подъезжая к городку, они, к своему удивлению, еще издалека увидели красный флаг на ратуше. Каким образом он оказался по эту сторону Буга — было непонятно. На рыночной площади стояли советские танки и автомобили. Немецких тоже было немало. В ратуше велись какие-то переговоры. Не задерживаясь, они поехали дальше.
Сразу же за железнодорожным полотном, за дорогой, ведущей к кирпичному зданию сахарного завода, готические трубы которого виднелись издали, начинался лес. Сперва он тянулся только по левую сторону дороги, а затем — по обеим сторонам. Выехали на шоссе, по которому отступала польская армия. По обочинам, в кюветах валялось много военного имущества. Все чаще попадались зарядные ящики с боеприпасами. Когда выехали из лесу, их стало еще больше — кюветы были попросту завалены ими.
Ехали молча. Всем стало как-то не по себе, когда они увидели войска — причем, не только немецкие — в местечке. Лишь сейчас Оля поняла, на что отважилась, и ее охватил страх. Каким безумием было согласиться на такую прогулку — видимо, так расценила она эту поездку, если решилась на нее, да не одна, а с сыном! Она ждала, что Спыхала как-то успокоит ее, ободрит. По Казимеж сидел нахохлившийся, угрюмый, думал о чем-то своем и не произносил ни слова. Оле ни разу не пришло в голову, что рядом с ней сидит ее бывший жених. С этой историей было покончено навек, и она о ней даже не вспоминала — давно поставила па этом крест. Ведь столько лет минуло с тех пор, она тревожилась о детях, о пропавшем муже и вовсе не думала ни о прошлом, ни о той песне, которую пела когда-то в Одессе.
Туман медленно подымался меж деревьев, и шоссе открывалось перед глазами, словно пустынная просека. Лента асфальта тут и там была испещрена следами снарядов. Еще несколько дней назад бомбили и эту дорогу. Некоторые деревья стояли обезглавленные. Переломанные ветви густо устилали землю меж стволами сосен и грабов. Высоко на дерево закинуло трупик зайца. Раздробленные лапы зверька свисали с ветки, будто елочное украшение.
Убитых они еще не видели. Но по дороге заметили маленький свеженасыпанный холмик. Песок, взятый из придорожного рва, был влажный. На коричневой могилке лежала солдатская каска. Больше ничего.
Проезжая мимо холмика, они не сказали друг другу ни слова, только Ромек, переложив вожжи в левую руку, снял на минуту фуражку. Потом они встретили много таких могилок.
Лес кончился. По обе стороны дороги раскинулись вспаханные и невспаханные поля. Но людей на них не было видно. Еще не было покоя, трудно было взяться за сев или пахоту. Хотя в окрестностях Пустых Лонк крестьяне уже выходили в поле — работали и во время бомбежек, и во время боев.
По мере того как лошади трусили по шоссе, а когда останавливались, тишина полей охватывала путников, по мере того как Ромек все спокойнее погонял своих рысаков, возвращалось утреннее настроение, все снова почувствовали себя словно на прогулке.
Шоссе было пустынно — ни пешеходов, ни телег, ни автомобилей.
Лошади шли резво, даже после двух часов пути не похоже было, что они устали. Анджей и Спыхала вылезли из повозки и пошли полем размять ноги. До сих пор они не обменялись ни словом — ни когда ехали, ни сейчас, оставшись наедине.
На кое-где уцелевшие вдоль шоссе провода садились ласточки. Анджей удивился, что они еще здесь, что их не спугнула война.
Едва после привала повозка двинулась, как Анджей, оглянувшись, вскрикнул:
— Внимание, грузовик!
Ромек испугался и натянул поводья. Анджей успокоил егоз
— Ладно, ладно, он еще далеко, не тяни так, коней растревожишь.
Он то и дело оглядывался. Ромек свернул вправо, на обочину, чтобы дать дорогу грузовику.
Вскоре их нагнала большая серая машина. В кузове стоя ехали немецкие солдаты с винтовками в руках. Мелькнула военная фуражка шофера.
Когда грузовик обогнал их, они увидели, что солдаты конвоируют сидящих на дне кузова одетых в черное бородатых людей: грузовик был полон евреев.
— Куда они едут? — спросила Оля. Вопрос был чисто формальный, все равно никто не мог бы на него ответить.
Прямая линия шоссе видна была далеко впереди. Она постепенно поднималась в гору. Неожиданно грузовик остановился, и люди соскочили на обочину. Едущим в повозке не ясно было, что там происходит. Вдруг раздался ружейный залп, лошади навострили уши и рванулись, но Ромек удержал их.
— Что они там делают? — спросила Оля.
— Не имею понятия,— сказал Анджей.— Смотрите,— обратился он к Спыхале,— они их не расстреливают. Видите, евреи двигаются у шоссе, и довольно быстро.
Спустя минуту они наткнулись на выставленную охрану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Действительно,— сказала Геленка без улыбки.— Иногда ты рассуждаешь вполне логично.
— Ну, Геленка, едем с нами,— сказал Ромек, усаживаясь на соломенных козлах.
— Знаешь, что-то нет охоты,— ответила Геленка.— Уж очень скучная будет поездка...
— Боюсь, как бы она не оказалась слишком веселой,— заметил Анджей.
Геленка пожала плечами.
— Тетя тоже уговаривала меня ехать,— вдруг сказала она как-то многозначительно,— но мама не согласилась. Она непременно хочет, чтобы я осталась.
Ребята не обратили внимания на ее слова, но Геленка вздохнула как-то так по-взрослому, что Анджей, бросив укладывать корзины, испытующе взглянул на нее.
— Что это ты такая сентиментальная? — спросил он, хмуря брови.
— Знаешь, ты себя так ведешь, словно на пикник собрался, в лес,— неприязненно сказала Геленка.— Этакое ребячество.
— Ребячество оно ребячество,—сказал Ромек,—но что все это может кончиться уходом в лес — это точно.
Анджей задумался. Это старинное выражение, попахивающее романтизмом, которая ему так претила, приобретало новое значение.
— В лес! — сказал он.— До чего же это неизменно. Геленка еще не поняла, еще не ухватила смысла этих слов.
«Что это значит: в лес?» — спросила она и тут же устыдилась своего вопроса, хотя по-прежнему не осознавала истинного значения этих слов.
Выезд и в самом деле был похож на обычный пикник. Ройская храбрилась, юноши нетерпеливо вертелись на козлах. Оля в серой вуали, накинутой на голову, была очень красивой. Спыхала сидел бледный, сжав губы, пожалуй, только он понимал всю странность и безумие этой экспедиции, этого внезапного возврата к древней системе мышления, передвижения, к нецивилизованному существованию.
Ромек стегнул лошадей, они рванули, и не успели Ройская и Геленка оглянуться, как повозка выехала за ворота и покатила по деревенской улице: было сухо, и клубы придорожной пыли вскоре скрыли повозку от их глаз.
За деревней простирались вспаханные поля, всходила молодая, еще розовая озимь. На бледно-голубом небе показались редкие, очень белые облачка. Погода и вправду неизменна.
Подъезжая к городку, они, к своему удивлению, еще издалека увидели красный флаг на ратуше. Каким образом он оказался по эту сторону Буга — было непонятно. На рыночной площади стояли советские танки и автомобили. Немецких тоже было немало. В ратуше велись какие-то переговоры. Не задерживаясь, они поехали дальше.
Сразу же за железнодорожным полотном, за дорогой, ведущей к кирпичному зданию сахарного завода, готические трубы которого виднелись издали, начинался лес. Сперва он тянулся только по левую сторону дороги, а затем — по обеим сторонам. Выехали на шоссе, по которому отступала польская армия. По обочинам, в кюветах валялось много военного имущества. Все чаще попадались зарядные ящики с боеприпасами. Когда выехали из лесу, их стало еще больше — кюветы были попросту завалены ими.
Ехали молча. Всем стало как-то не по себе, когда они увидели войска — причем, не только немецкие — в местечке. Лишь сейчас Оля поняла, на что отважилась, и ее охватил страх. Каким безумием было согласиться на такую прогулку — видимо, так расценила она эту поездку, если решилась на нее, да не одна, а с сыном! Она ждала, что Спыхала как-то успокоит ее, ободрит. По Казимеж сидел нахохлившийся, угрюмый, думал о чем-то своем и не произносил ни слова. Оле ни разу не пришло в голову, что рядом с ней сидит ее бывший жених. С этой историей было покончено навек, и она о ней даже не вспоминала — давно поставила па этом крест. Ведь столько лет минуло с тех пор, она тревожилась о детях, о пропавшем муже и вовсе не думала ни о прошлом, ни о той песне, которую пела когда-то в Одессе.
Туман медленно подымался меж деревьев, и шоссе открывалось перед глазами, словно пустынная просека. Лента асфальта тут и там была испещрена следами снарядов. Еще несколько дней назад бомбили и эту дорогу. Некоторые деревья стояли обезглавленные. Переломанные ветви густо устилали землю меж стволами сосен и грабов. Высоко на дерево закинуло трупик зайца. Раздробленные лапы зверька свисали с ветки, будто елочное украшение.
Убитых они еще не видели. Но по дороге заметили маленький свеженасыпанный холмик. Песок, взятый из придорожного рва, был влажный. На коричневой могилке лежала солдатская каска. Больше ничего.
Проезжая мимо холмика, они не сказали друг другу ни слова, только Ромек, переложив вожжи в левую руку, снял на минуту фуражку. Потом они встретили много таких могилок.
Лес кончился. По обе стороны дороги раскинулись вспаханные и невспаханные поля. Но людей на них не было видно. Еще не было покоя, трудно было взяться за сев или пахоту. Хотя в окрестностях Пустых Лонк крестьяне уже выходили в поле — работали и во время бомбежек, и во время боев.
По мере того как лошади трусили по шоссе, а когда останавливались, тишина полей охватывала путников, по мере того как Ромек все спокойнее погонял своих рысаков, возвращалось утреннее настроение, все снова почувствовали себя словно на прогулке.
Шоссе было пустынно — ни пешеходов, ни телег, ни автомобилей.
Лошади шли резво, даже после двух часов пути не похоже было, что они устали. Анджей и Спыхала вылезли из повозки и пошли полем размять ноги. До сих пор они не обменялись ни словом — ни когда ехали, ни сейчас, оставшись наедине.
На кое-где уцелевшие вдоль шоссе провода садились ласточки. Анджей удивился, что они еще здесь, что их не спугнула война.
Едва после привала повозка двинулась, как Анджей, оглянувшись, вскрикнул:
— Внимание, грузовик!
Ромек испугался и натянул поводья. Анджей успокоил егоз
— Ладно, ладно, он еще далеко, не тяни так, коней растревожишь.
Он то и дело оглядывался. Ромек свернул вправо, на обочину, чтобы дать дорогу грузовику.
Вскоре их нагнала большая серая машина. В кузове стоя ехали немецкие солдаты с винтовками в руках. Мелькнула военная фуражка шофера.
Когда грузовик обогнал их, они увидели, что солдаты конвоируют сидящих на дне кузова одетых в черное бородатых людей: грузовик был полон евреев.
— Куда они едут? — спросила Оля. Вопрос был чисто формальный, все равно никто не мог бы на него ответить.
Прямая линия шоссе видна была далеко впереди. Она постепенно поднималась в гору. Неожиданно грузовик остановился, и люди соскочили на обочину. Едущим в повозке не ясно было, что там происходит. Вдруг раздался ружейный залп, лошади навострили уши и рванулись, но Ромек удержал их.
— Что они там делают? — спросила Оля.
— Не имею понятия,— сказал Анджей.— Смотрите,— обратился он к Спыхале,— они их не расстреливают. Видите, евреи двигаются у шоссе, и довольно быстро.
Спустя минуту они наткнулись на выставленную охрану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170