Очень. Она будет знать, кто это сделал.
— Черт возьми!
— Но иначе нельзя.
Анджей соскочил с кровати. Он снова почувствовал себя бодрым.
— К сожалению, я вынужден взять с собой рюкзак. Оставить его здесь не могу.
— Ну так бери, не помешает.
— Да нет, мешать-то будет... Анджей надевал рюкзак.
— Так ты твердо решил не ехать в Варшаву? — спросил он брата.— Мать очень хочет.
— А я не хочу. Скажи матери...
— Ничего я не скажу.
— Как хочешь.
— Да! А скажи, как здесь очутилась Анеля? Я был удивлен, но притворился, будто незнаком с ней.
— Правильно сделал. Тарговская не знает, что это наша родственница. И Владек не знает.
— А как она сюда попала?
— Увязалась, приехала следом за мной. Устроилась тут. Пусть себе...
— А ты с той... с Кристиной?
— Это тоже Марыся тебе сказала?
— Тоже.
— Ну что ж. Можно и так сказать.
— Очень красивая девушка... Ну так что? Пошли?
— Идем.
Прежним путем вышли на боковое крыльцо. После ярких огней в доме темнота на дворе показалась непроглядной. Но вскоре глаза привыкли.
— Иди сюда,— сказал Антек.
У ворот стояли две лошади. Владек держал обеих за уздечки. Позванивали удила.
— Только бы не наделать слишком много шуму,— сказал Антоний.
— У повозки ободья железные, греметь будет,— отозвался Владек.
Анджей впервые услышал его голос. Сочный, мужской голос, с отличной, прямо актерской дикцией. Аыджей не испытывал страха, но все же этот голос придал ему бодрости.
— Стрелять не спешиваясь? — спросил он.
— Да, лучше так,— ответил Владек, — лошадь привычная, не испугается. И можно сразу удирать.
— А куда удирать?
— В сторону Пулав. То есть к железнодорожной станции, не в город. А потом я возьму лошадь, а вы пойдете на вокзал. И в Варшаву. Поезда сейчас ходят нерегулярно, но чего-нибудь дождетесь.
— Только вам придется проехать мимо дома.
— Два километра — это пустяки. Никто нас не заметит. Антек вдруг обнял Анджея и поцеловал его в щеку. Обнял
очень крепко.
— Ну, Анджеек... — прошептал Антоний.
Они вскочили на коней и поехали. Анджей чувствовал себя в седле довольно неловко, он был в брюках навыпуск, за спиной рюкзак, но лошадь шла хорошо, ровно. Он успокаивался.
Как только выехали в чистое поле, Анджея охватил осенний запах полей, он плыл над равниной, растворяя в себе запах конского пота и кожи, седла и узды. Спокойное дыхание равнины, отдавшей обильный урожай картофеля. Был тут и свежий дух пашни, и легкий дымок сжигаемой картофельной ботвы, и тот удивительный аромат, какой бывает в амбарах, когда туда свозят еще не совсем просохшее зерно—жито и пшеницу; эта смесь запахов свидетельствовала о том, что поля еще не замерли и на них еще кипит работа — вопреки войне и дурным событиям, казалось бы, сковывавшим всякое движение. Когда проехали еще километр или два и дорога стала спускаться в долину, бывшее русло реки, ветер донес, ко всем прочим полевым ароматам, еще запах свежего сена. Наверняка тут повсюду уже косили отаву. И этом ночном приветствии, которое посылала обонянию Анджея натрудившаяся и отходящая ко сну равнина, было что-то от колдовского покоя и даже от спокойной любви; она словно бы приглашала Анджея склонить голову на солому, на картофельные плети, на свекольную ботву, прижаться к земле, как к женскому телу. Вечер стоял теплый — то было то мягкое октябрьское тепло, какое на всем свете знает только равнина, и как бы усугублением этого тепла был глубокий, красивый голос Владека: вовсе не обескураженный ни этой ночью, ни тайной, ни переживаниями, связанными с их драматическим заданием, он сказал очень громко и отчетливо:
— Через минуту будем у распятия. Придется подождать.
Все произошло очень просто. Ждали, разумеется, долго, время тянулось бесконечно, прежде чем они услышали тарахтение брички. Владек доверительно наклонился к Анджею и сказал на этот раз тихонько:
— Погоди, пусть проедет мимо. Анджей возмутился.
— В спину я не стреляю,— сказал он слишком громко. Однако пришлось стрелять в спину. Какое-то свечение было
той ночью — то ли луна пробивалась из-за туч, то ли еще что-то. В сумеречном свете было не только слышно, но и видно приближающуюся бричку. Но Валерек свернул в том месте, где было распятие и деревья. Свернул вправо. Анджей увидел его спину, довольно быстро удаляющуюся. Он пришпорил коня, проскакал несколько метров и выпустил пулеметную очередь. Выстрелы прозвучали довольно тихо. У Анджея было такое чувство, будто он рубанул по спине сидящего человека в светлом пальто. Валерий был одет легко, ведь погода стояла теплая.
Лошадь Анджея забила копытами, но не двинулась с места, зато упряжка в бричке понесла. Анджей почувствовал, как Владек на своем жеребце галопом промчался мимо. Донеслось тарахтенье удаляющейся брички. Потом смолкло. Анджей изо всех сил погонял свою лошадь, но она, закусив удила, стояла как вкопанная.
— Хорошая лошадка, хорошая,— сказал Анджей и похлопал ее по шее.
Вдали на дороге он увидел огонек. Это Владек светил себе фонариком. Анджей подхлестнул лошадь и нагнал его. Владек освещал что-то на дороге.
Анджей спрыгнул на землю и, ведя лошадь на поводу, подошел к Владеку. Владек освещал лицо лежащего на шоссе Вале-река. Тот был мертв.
— Выпал из брички, черт побери,— сказал Владек.— Повернул в Голомб, в гестапо. Донести хотел!
Анджею показалось странным, что Владек только сейчас отмечает этот факт. Он смотрел на мертвое лицо Валерия так же, как столько раз смотрел на живое,— с ненавистью. Большие черные глаза Ройского были открыты, но остекленели и ничего не выражали.
— Надо спихнуть его в ров,— сказал Владек.
— Не тронь! — крикнул Анджей.— Пусть лежит. —- Так он скорее попадется на глаза.
— Все равно, ведь лошадей поймают. Примчатся сюда. Лучше не трогать.
— Верно. Ну тогда поехали назад.
Они сели на лошадей и направились к дому. Ехали не спеша и молча. Вдруг Владек оглянулся.
— Давай прямо в поле! — крикнул он Анджею и перемахнул через канаву. Анджей — за ним. Оба понеслись по картофельному полю. На дороге из Голомба появились огни. Три машины на полной скорости мчались в сторону дома Тарговских.
Ребята остановились в лесочке, за картофельным полем. Кони их стояли рядом, стремя к стремени.
— К нам поехали! — сказал Владек.
— Что ты болтаешь? — только сейчас сообразил Анджей.— Поехали в усадьбу?
— В усадьбу.
— Тогда я должен быть там.
— Зачем?
— Там мой брат.
— Рехнулся? Чем ты поможешь?
— Я должен!
Анджей пришпорил коня и помчался по полю вдоль дороги. Владек погнался за ним. Нагнал его уже совсем недалеко от усадьбы. Схватил лошадь Анджея за уздечку и остановил. Анджей пытался вырваться, но свалился с седла на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Черт возьми!
— Но иначе нельзя.
Анджей соскочил с кровати. Он снова почувствовал себя бодрым.
— К сожалению, я вынужден взять с собой рюкзак. Оставить его здесь не могу.
— Ну так бери, не помешает.
— Да нет, мешать-то будет... Анджей надевал рюкзак.
— Так ты твердо решил не ехать в Варшаву? — спросил он брата.— Мать очень хочет.
— А я не хочу. Скажи матери...
— Ничего я не скажу.
— Как хочешь.
— Да! А скажи, как здесь очутилась Анеля? Я был удивлен, но притворился, будто незнаком с ней.
— Правильно сделал. Тарговская не знает, что это наша родственница. И Владек не знает.
— А как она сюда попала?
— Увязалась, приехала следом за мной. Устроилась тут. Пусть себе...
— А ты с той... с Кристиной?
— Это тоже Марыся тебе сказала?
— Тоже.
— Ну что ж. Можно и так сказать.
— Очень красивая девушка... Ну так что? Пошли?
— Идем.
Прежним путем вышли на боковое крыльцо. После ярких огней в доме темнота на дворе показалась непроглядной. Но вскоре глаза привыкли.
— Иди сюда,— сказал Антек.
У ворот стояли две лошади. Владек держал обеих за уздечки. Позванивали удила.
— Только бы не наделать слишком много шуму,— сказал Антоний.
— У повозки ободья железные, греметь будет,— отозвался Владек.
Анджей впервые услышал его голос. Сочный, мужской голос, с отличной, прямо актерской дикцией. Аыджей не испытывал страха, но все же этот голос придал ему бодрости.
— Стрелять не спешиваясь? — спросил он.
— Да, лучше так,— ответил Владек, — лошадь привычная, не испугается. И можно сразу удирать.
— А куда удирать?
— В сторону Пулав. То есть к железнодорожной станции, не в город. А потом я возьму лошадь, а вы пойдете на вокзал. И в Варшаву. Поезда сейчас ходят нерегулярно, но чего-нибудь дождетесь.
— Только вам придется проехать мимо дома.
— Два километра — это пустяки. Никто нас не заметит. Антек вдруг обнял Анджея и поцеловал его в щеку. Обнял
очень крепко.
— Ну, Анджеек... — прошептал Антоний.
Они вскочили на коней и поехали. Анджей чувствовал себя в седле довольно неловко, он был в брюках навыпуск, за спиной рюкзак, но лошадь шла хорошо, ровно. Он успокаивался.
Как только выехали в чистое поле, Анджея охватил осенний запах полей, он плыл над равниной, растворяя в себе запах конского пота и кожи, седла и узды. Спокойное дыхание равнины, отдавшей обильный урожай картофеля. Был тут и свежий дух пашни, и легкий дымок сжигаемой картофельной ботвы, и тот удивительный аромат, какой бывает в амбарах, когда туда свозят еще не совсем просохшее зерно—жито и пшеницу; эта смесь запахов свидетельствовала о том, что поля еще не замерли и на них еще кипит работа — вопреки войне и дурным событиям, казалось бы, сковывавшим всякое движение. Когда проехали еще километр или два и дорога стала спускаться в долину, бывшее русло реки, ветер донес, ко всем прочим полевым ароматам, еще запах свежего сена. Наверняка тут повсюду уже косили отаву. И этом ночном приветствии, которое посылала обонянию Анджея натрудившаяся и отходящая ко сну равнина, было что-то от колдовского покоя и даже от спокойной любви; она словно бы приглашала Анджея склонить голову на солому, на картофельные плети, на свекольную ботву, прижаться к земле, как к женскому телу. Вечер стоял теплый — то было то мягкое октябрьское тепло, какое на всем свете знает только равнина, и как бы усугублением этого тепла был глубокий, красивый голос Владека: вовсе не обескураженный ни этой ночью, ни тайной, ни переживаниями, связанными с их драматическим заданием, он сказал очень громко и отчетливо:
— Через минуту будем у распятия. Придется подождать.
Все произошло очень просто. Ждали, разумеется, долго, время тянулось бесконечно, прежде чем они услышали тарахтение брички. Владек доверительно наклонился к Анджею и сказал на этот раз тихонько:
— Погоди, пусть проедет мимо. Анджей возмутился.
— В спину я не стреляю,— сказал он слишком громко. Однако пришлось стрелять в спину. Какое-то свечение было
той ночью — то ли луна пробивалась из-за туч, то ли еще что-то. В сумеречном свете было не только слышно, но и видно приближающуюся бричку. Но Валерек свернул в том месте, где было распятие и деревья. Свернул вправо. Анджей увидел его спину, довольно быстро удаляющуюся. Он пришпорил коня, проскакал несколько метров и выпустил пулеметную очередь. Выстрелы прозвучали довольно тихо. У Анджея было такое чувство, будто он рубанул по спине сидящего человека в светлом пальто. Валерий был одет легко, ведь погода стояла теплая.
Лошадь Анджея забила копытами, но не двинулась с места, зато упряжка в бричке понесла. Анджей почувствовал, как Владек на своем жеребце галопом промчался мимо. Донеслось тарахтенье удаляющейся брички. Потом смолкло. Анджей изо всех сил погонял свою лошадь, но она, закусив удила, стояла как вкопанная.
— Хорошая лошадка, хорошая,— сказал Анджей и похлопал ее по шее.
Вдали на дороге он увидел огонек. Это Владек светил себе фонариком. Анджей подхлестнул лошадь и нагнал его. Владек освещал что-то на дороге.
Анджей спрыгнул на землю и, ведя лошадь на поводу, подошел к Владеку. Владек освещал лицо лежащего на шоссе Вале-река. Тот был мертв.
— Выпал из брички, черт побери,— сказал Владек.— Повернул в Голомб, в гестапо. Донести хотел!
Анджею показалось странным, что Владек только сейчас отмечает этот факт. Он смотрел на мертвое лицо Валерия так же, как столько раз смотрел на живое,— с ненавистью. Большие черные глаза Ройского были открыты, но остекленели и ничего не выражали.
— Надо спихнуть его в ров,— сказал Владек.
— Не тронь! — крикнул Анджей.— Пусть лежит. —- Так он скорее попадется на глаза.
— Все равно, ведь лошадей поймают. Примчатся сюда. Лучше не трогать.
— Верно. Ну тогда поехали назад.
Они сели на лошадей и направились к дому. Ехали не спеша и молча. Вдруг Владек оглянулся.
— Давай прямо в поле! — крикнул он Анджею и перемахнул через канаву. Анджей — за ним. Оба понеслись по картофельному полю. На дороге из Голомба появились огни. Три машины на полной скорости мчались в сторону дома Тарговских.
Ребята остановились в лесочке, за картофельным полем. Кони их стояли рядом, стремя к стремени.
— К нам поехали! — сказал Владек.
— Что ты болтаешь? — только сейчас сообразил Анджей.— Поехали в усадьбу?
— В усадьбу.
— Тогда я должен быть там.
— Зачем?
— Там мой брат.
— Рехнулся? Чем ты поможешь?
— Я должен!
Анджей пришпорил коня и помчался по полю вдоль дороги. Владек погнался за ним. Нагнал его уже совсем недалеко от усадьбы. Схватил лошадь Анджея за уздечку и остановил. Анджей пытался вырваться, но свалился с седла на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170