Нухим увлек Бронека на лестничную клетку и спросил: — Ты знаешь, где этот дом?
— Какой дом? — У Бронека не было сил даже на то, чтобы удивиться.
— Тот, из которого есть проход в город.
— Значит, есть такой дом?
— Есть.
— Ну так что? Не знаю.
— Ты должен туда пойти.
— А это далеко?
— В нескольких шагах. Проберешься вдоль стен. Впрочем, немцев уже нет. Еврейская полиция попряталась, никто тебя не задержит.
— А если задержат?
— Ох! — досадливо поморщился Ну хим.
Бронек внимательно смотрел на его широкое белое лицо, которое светилось в тени, точно фосфоресцировало.— Ну, тогда скажешь пароль. Знаешь пароль?
— Ты хочешь, чтобы я все знал?
— Но ведь тебя вызывают!
— Вызывают? Меня?
— Так мне сказали. Ты должен пойти в этот дом, Мурановская, шесть. Тебя вызывают. Тебе привезли оружие.
— Оружие?
— Для тебя и для твоих товарищей!
— Кошмар! — Бронек пожал плечами.
— Ступай,— сказал Нухим и слегка подтолкнул его,— Это в нескольких шагах отсюда. Мурановская, шесть, возле самой стены. Только никого не бери с собой.
— А может, взять?
— И никому не говори, понял? Это военная тайна.
— Ну и дела! — вздохнул Бронек.
— И поосторожнее у главного штаба. Это дом под знаменем.
— А почему оно красное? — осведомился Бронек.
— Иди, буржуй.
На улице воздух был еще более упоительным. Бронек шагал очень медленно у самых стен домов, точно прогуливался. С кем? Прогуливался...
От Милой до Мурановской — рукой подать. Бронек шел вразвалку, словно моряк, спустившийся с корабля на берег. Повторял про себя пароль и отзыв: «Ян — Варшава». «Ян — Варшава», совсем как в детской книжке. Неужели подобные вещи бывают на самом деле!
И вспомнил роман Пшиборовского «Битва под Рашином», который читала ему старуха кухарка, когда он был совсем маленьким. Мадам Злотая сердилась на нее:
— Зачем морочите голову малышу?
— Это очень хорошая книжка,— говорила кухарка и добавляла многозначительно: — И такая польская.
И вот теперь на улице Милой, у лаза, ведущего на Мурановскую, Бронек подумал: «Уж не влияние ли это польской литературы? Все это восстание? Эта смерть? Ведь только в Польше из книг явствует, что всему венец — смерть».
И улыбнулся про себя.
«Битве под Рашином» тоже был такой подземный ход».
На Мурановской его ждал высокий еврей-повстанец. Бронека провели в погреб, потом узким проходом, через который едва можно было протиснуться, прошли в просторный подвал с земляным полом. Здесь горело электричество. На двух мешках с картошкой, доставленных сюда, очевидно, тоже каким-нибудь необыкновенным способом (ведь этот «вольный» дом стоял у самой стены гетто, к которой было запрещено приближаться), сидели два человека. Когда Бронек вошел, один из них встал и подал ему руку.
— Это я,— сказал Анджей.
Второй тут же куда-то удалился. Повстанец, сопровождавший Бронека, тоже исчез. Они остались вдвоем.
Бронек, не произнося ни слова, смотрел на Анджея. Он не знал, что сказать. Не мог собраться с мыслями. Молчал.
— Это я,— повторил Анджей.— Я принес оружие твоим. Он показал на маленький сундучок, стоявший возле мешков.
— Этого мало,— с трудом выдавил Бронек.
— Это наше личное оружие,— сказал Анджей.— Мое и Губерта. Мы берегли его для себя.
— Получите другое.
— Возможно,— сказал Анджей.— Но это оружие Губерта. Еще с «Капсюля».
Бронек усмехнулся.
— Это позабавило бы моего отца.
— Да,— Анджей почему-то смутился,— так уж получилось.
— Ну ладно,— сказал Бронек,— а как ты сюда пробрался?
— Это длинная история. Я расскажу ее тебе там, на воле.
— Хороша воля,— Бронек не вникал в смысл слов Анджея,— ничего себе воля!
— Не философствуй,— вдруг встрепенулся Анджей.— Отнеси оружие своим и возвращайся. Я подожду.
Бронек пожал плечами.
— Подождешь? Чего подождешь? Пока мы не начнем стрелять? Слишком торопишься.
Анджей приблизился к Бронеку. Его слова прозвучали как признание:
— Геленка прислала меня за тобой. Я должен привести тебя. Бронек отступил на шаг и с минуту смотрел Анджею в глаза.
— Геленка? Кто это такая? — спросил он. Анджею стало не по себе.
— Не паясничай. Сейчас не время,— вспыхнул он. Снова приблизился к Злотому. Хотел взять его за руку.
— Не прикасайся ко мне,— сказал Бронек.— От меня воняет.
И в самом деле Анджей уже почувствовал, что от Бронека несло потом и калом, застоявшейся сыростью и тем, что французы называют запахом бедняков. И сквозь все эти миазмы пробивался не сильный, но стойкий, тяжелый смрад тлена и гари.
— Дурак,— гневно проговорил Анджей,— мы все смердим в неволе. Ступай отнеси оружие и возвращайся. Уже наступил комендантский час. Мы проберемся на Брацкую. У меня есть ключ от ворот. В центре патрулей немного. А тут, может, проскочим. Я должен отвести тебя на Брацкую. Убежище тебе приготовлено в Отвоцке, где-то там. Губерт устроил. Ну, пошевеливайся.
Бронек вдруг опустился на мешок с картошкой.
— Знаешь, я устал,— произнес он совсем просто.— Не привык стрелять: чертовски болит рука и отбил плечо. Боюсь, что стреляю в белый свет.
Анджей присел па другой мешок.
— Скажи,— обратился к нему Бронек,— что у вас слышно? Как мама, как Геленка?
— Представь себе,— Анджей и сам не заметил, как заговорил,— я ничего не знал об этом. Губерт пришел только во время концерта, к вечеру... А я с утра был на военных занятиях.
— Какого концерта? — спросил Бронек с любопытством.
— Знаешь, Эльжбета пела. У себя в кабаке. Мама хотела, чтобы я пошел с ней.
— Мама хорошо себя чувствует?
— Недурно. Об Аптеке совсем не вспоминает.
— Вон что. Значит, она постоянно думает о нем.
— Пожалуй, да. Мама любила его больше, чем меня.
— Это тебе кажется. А что пела пани Эльжбета?
— Шопена, Монюшко, Эдгара. Здорово пела.
— А что пела Эдгара?
— Знаешь, недавно нашли какие-то две его неизвестные песни. На слова Кохановского из псалма: «На реках Вавилонских».
Бронек рассмеялся:
— На реках Вавилонских! Вечно эти евреи! Анджей пошевелился.
— Не уходи, погоди немного,— как-то очень естественно и просто сказал Бронек.— Мы так хорошо разговариваем.
Анджей усмехнулся.
— Ну, знаешь ли...— сказал он.
— А еще что? Ты ходишь на свои военные занятия? Приятное времяпрепровождение. Сегодня как будто великолепный денек, верно? Вот я вышел, а кругом все уже такое весеннее, хоть у нас не видно ни листика.
Анджей потянулся к карману.
— Смотри,— он протянул на ладони маленький зеленый листок,— я сорвал его в парке Красинских. Правда, красивый?
— Дай,— сказал Бронек.
Анджей отдал ему листок. Бронек с минуту рассматривал его, потом спрятал в карман.
— А может, ты с кем-нибудь играешь в зелень? — полушутливо, полусерьезно спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Какой дом? — У Бронека не было сил даже на то, чтобы удивиться.
— Тот, из которого есть проход в город.
— Значит, есть такой дом?
— Есть.
— Ну так что? Не знаю.
— Ты должен туда пойти.
— А это далеко?
— В нескольких шагах. Проберешься вдоль стен. Впрочем, немцев уже нет. Еврейская полиция попряталась, никто тебя не задержит.
— А если задержат?
— Ох! — досадливо поморщился Ну хим.
Бронек внимательно смотрел на его широкое белое лицо, которое светилось в тени, точно фосфоресцировало.— Ну, тогда скажешь пароль. Знаешь пароль?
— Ты хочешь, чтобы я все знал?
— Но ведь тебя вызывают!
— Вызывают? Меня?
— Так мне сказали. Ты должен пойти в этот дом, Мурановская, шесть. Тебя вызывают. Тебе привезли оружие.
— Оружие?
— Для тебя и для твоих товарищей!
— Кошмар! — Бронек пожал плечами.
— Ступай,— сказал Нухим и слегка подтолкнул его,— Это в нескольких шагах отсюда. Мурановская, шесть, возле самой стены. Только никого не бери с собой.
— А может, взять?
— И никому не говори, понял? Это военная тайна.
— Ну и дела! — вздохнул Бронек.
— И поосторожнее у главного штаба. Это дом под знаменем.
— А почему оно красное? — осведомился Бронек.
— Иди, буржуй.
На улице воздух был еще более упоительным. Бронек шагал очень медленно у самых стен домов, точно прогуливался. С кем? Прогуливался...
От Милой до Мурановской — рукой подать. Бронек шел вразвалку, словно моряк, спустившийся с корабля на берег. Повторял про себя пароль и отзыв: «Ян — Варшава». «Ян — Варшава», совсем как в детской книжке. Неужели подобные вещи бывают на самом деле!
И вспомнил роман Пшиборовского «Битва под Рашином», который читала ему старуха кухарка, когда он был совсем маленьким. Мадам Злотая сердилась на нее:
— Зачем морочите голову малышу?
— Это очень хорошая книжка,— говорила кухарка и добавляла многозначительно: — И такая польская.
И вот теперь на улице Милой, у лаза, ведущего на Мурановскую, Бронек подумал: «Уж не влияние ли это польской литературы? Все это восстание? Эта смерть? Ведь только в Польше из книг явствует, что всему венец — смерть».
И улыбнулся про себя.
«Битве под Рашином» тоже был такой подземный ход».
На Мурановской его ждал высокий еврей-повстанец. Бронека провели в погреб, потом узким проходом, через который едва можно было протиснуться, прошли в просторный подвал с земляным полом. Здесь горело электричество. На двух мешках с картошкой, доставленных сюда, очевидно, тоже каким-нибудь необыкновенным способом (ведь этот «вольный» дом стоял у самой стены гетто, к которой было запрещено приближаться), сидели два человека. Когда Бронек вошел, один из них встал и подал ему руку.
— Это я,— сказал Анджей.
Второй тут же куда-то удалился. Повстанец, сопровождавший Бронека, тоже исчез. Они остались вдвоем.
Бронек, не произнося ни слова, смотрел на Анджея. Он не знал, что сказать. Не мог собраться с мыслями. Молчал.
— Это я,— повторил Анджей.— Я принес оружие твоим. Он показал на маленький сундучок, стоявший возле мешков.
— Этого мало,— с трудом выдавил Бронек.
— Это наше личное оружие,— сказал Анджей.— Мое и Губерта. Мы берегли его для себя.
— Получите другое.
— Возможно,— сказал Анджей.— Но это оружие Губерта. Еще с «Капсюля».
Бронек усмехнулся.
— Это позабавило бы моего отца.
— Да,— Анджей почему-то смутился,— так уж получилось.
— Ну ладно,— сказал Бронек,— а как ты сюда пробрался?
— Это длинная история. Я расскажу ее тебе там, на воле.
— Хороша воля,— Бронек не вникал в смысл слов Анджея,— ничего себе воля!
— Не философствуй,— вдруг встрепенулся Анджей.— Отнеси оружие своим и возвращайся. Я подожду.
Бронек пожал плечами.
— Подождешь? Чего подождешь? Пока мы не начнем стрелять? Слишком торопишься.
Анджей приблизился к Бронеку. Его слова прозвучали как признание:
— Геленка прислала меня за тобой. Я должен привести тебя. Бронек отступил на шаг и с минуту смотрел Анджею в глаза.
— Геленка? Кто это такая? — спросил он. Анджею стало не по себе.
— Не паясничай. Сейчас не время,— вспыхнул он. Снова приблизился к Злотому. Хотел взять его за руку.
— Не прикасайся ко мне,— сказал Бронек.— От меня воняет.
И в самом деле Анджей уже почувствовал, что от Бронека несло потом и калом, застоявшейся сыростью и тем, что французы называют запахом бедняков. И сквозь все эти миазмы пробивался не сильный, но стойкий, тяжелый смрад тлена и гари.
— Дурак,— гневно проговорил Анджей,— мы все смердим в неволе. Ступай отнеси оружие и возвращайся. Уже наступил комендантский час. Мы проберемся на Брацкую. У меня есть ключ от ворот. В центре патрулей немного. А тут, может, проскочим. Я должен отвести тебя на Брацкую. Убежище тебе приготовлено в Отвоцке, где-то там. Губерт устроил. Ну, пошевеливайся.
Бронек вдруг опустился на мешок с картошкой.
— Знаешь, я устал,— произнес он совсем просто.— Не привык стрелять: чертовски болит рука и отбил плечо. Боюсь, что стреляю в белый свет.
Анджей присел па другой мешок.
— Скажи,— обратился к нему Бронек,— что у вас слышно? Как мама, как Геленка?
— Представь себе,— Анджей и сам не заметил, как заговорил,— я ничего не знал об этом. Губерт пришел только во время концерта, к вечеру... А я с утра был на военных занятиях.
— Какого концерта? — спросил Бронек с любопытством.
— Знаешь, Эльжбета пела. У себя в кабаке. Мама хотела, чтобы я пошел с ней.
— Мама хорошо себя чувствует?
— Недурно. Об Аптеке совсем не вспоминает.
— Вон что. Значит, она постоянно думает о нем.
— Пожалуй, да. Мама любила его больше, чем меня.
— Это тебе кажется. А что пела пани Эльжбета?
— Шопена, Монюшко, Эдгара. Здорово пела.
— А что пела Эдгара?
— Знаешь, недавно нашли какие-то две его неизвестные песни. На слова Кохановского из псалма: «На реках Вавилонских».
Бронек рассмеялся:
— На реках Вавилонских! Вечно эти евреи! Анджей пошевелился.
— Не уходи, погоди немного,— как-то очень естественно и просто сказал Бронек.— Мы так хорошо разговариваем.
Анджей усмехнулся.
— Ну, знаешь ли...— сказал он.
— А еще что? Ты ходишь на свои военные занятия? Приятное времяпрепровождение. Сегодня как будто великолепный денек, верно? Вот я вышел, а кругом все уже такое весеннее, хоть у нас не видно ни листика.
Анджей потянулся к карману.
— Смотри,— он протянул на ладони маленький зеленый листок,— я сорвал его в парке Красинских. Правда, красивый?
— Дай,— сказал Бронек.
Анджей отдал ему листок. Бронек с минуту рассматривал его, потом спрятал в карман.
— А может, ты с кем-нибудь играешь в зелень? — полушутливо, полусерьезно спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170