— ...Или же парень целился в того, кто сидел за рулем, промахнулся и угодил в фару. Фара раскололась, кирпич упал на землю. Должен быть здесь. Некуда ему деваться. Найдем.
— А если не найдем, значит, он попал в цель. Верно?
— Цель? Какая цель?! Шофер, стекло, фара? У него, возможно, было много целей... А как узнать одну...
Хаиткулы вдруг разозлился на Тамакаева, захотелось выругаться. Ребенку же ясно, что фара раскололась от удара. Но как всегда, он и на этот раз сдержался.
— Если на вас бросается собака, а в руке у вас камень, вы куда его кинете? В собаку или в осла?
Тамакаеву было безразлично, как с ним говорят — спокойно или раздраженно, главное — докажи свою правоту. Он не обратил внимания на тон Хаиткулы.
— Где искать еще одну половину кирпича, написано под этим снегом, мы сейчас л будем там читать. Если вы не решили аннулировать вызов ГАИ — мы бы и без них справились,— то поторопитесь... Давайте вместе искать ту половинку кирпича, которую парень швырнул в цель. И вы помогайте.— Он посмотрел на стоявших рядом шофера и участкового, нагнулся, стал бережно горстями отбрасывать снег.— Вами, Хаиткулы Мовлямбердыевич, скажу откровенно, я доволен. Хорошо запомните то, что сейчас скажу! Если я умру, то завещаю вам не только свою должность, но и эту немодную шляпу, и мое любимое, древнего покроя пальто. Только вам, никому другому! — Он улыбнулся, показав крупные зубы.
Эта улыбка тронула Хаиткулы, он понял, что суровый Тамакаев действительно доверяет ему.
— К тому времени от вашей шляпы, как и от пальто, ничего не останется. Желаю вам еще несколько таких шляп сносить и несколько пальто тоже... Это раз. Должность уже не будет вашей после того, как уйдете на пенсию. Это два. Что же достанется мне? Может быть, кувшин какой-нибудь, который в землю закопаете?
— С вами серьезно, а вы, товарищ капитан...— Тамакаев снова улыбнулся.
Они так и не нашли то, что искали,— еще одну половинку кирпича. Брослв это занятие, пошли к следователю Нокерову, вглядывавшемуся в обнажившиеся следы протекторов машины.
Неожиданно перед Хаиткулы вырос Талхат:
— Товарищ капитан, есть новости! В спальне у молодухи под кроватью нашлись полбутылки водки и пепельница, полная окурков. А под подушкой — мужской носовой платок. Видно, тот был простужен, если носовой платок держит под
подушкой...
— Старуха знает об этих находках?
— Нет. Она же заперлась у себя, а я с понятыми все это разыскал у молодой.
— Что та говорит? Как все объясняет?
— Хитрит. Плачет, и все. Хочет следы замести.
— Каким образом?
— Говорит, с позавчерашнего дня от кого-то осталось. Неправда... Скрывает что-та. Ее немного прижать...
— ...Немного прижать! Талхат! — Хаиткулы помрачнел.— Не узнаю вас. Столько улик, а вы глупости говорите... прижать. Что-нибудь о себе рассказала?
Ответ Талхата Хаиткулы слушал уже по дороге в тот же дом: муж осужден на большой срок, но через полгода должен вернуться, сама молодуха работает уборщицей в больнице.
...Женщина все еще плакала; капитан, придвинув к ней поближе стул, сел, задал первый вопрос:
— Кто был у вас ночью?
Женщина продолжала плакать, но сейчас ее слезы не могли разжалобить Хаиткулы.
— Хватит рыдать! Давайте поговорим по-человечески. Под вашими окнами убит не воробей... То, как вы ведете себя сейчас, вызывает разные подозрения. Их надо рассеять, и это в ваших же интересах. Все, что нашли здесь, будет отправлено на экспертизу сию же минуту. Чтобы определить, когда была открыта бутылка и выпита водка, когда курились папиросы, на это нам не надо много времени. Найдем и пившего, и курившего. Вот тогда-то гарантировать, что имя этого человека останется между мной и вами, я не смогу... Если же скажете сейчас, кто курил и кто пил, чей носовой платок под подушкой, то... даю вам слово...
Женщина перестала плакать:
— Честное слово, тот, кто приходил сюда, не имеет никакого отношения к случившемуся. Поверьте мне, совсем никакого. Пусть меня накажет аллах, если я говорю ложь. Пришел он поздно вечером. Примерно около десяти... А после того, как за окном все стихло... ну, когда машина умчалась, ушел. Сказал: «Нас хоть пусть не впутывают в это дело». Разрази меня аллах, еели вру.
— Он хромой? — Талхат склонился к женщине, чтобы лучше слышать ее.
— На кой ляд мне сдался хромой! — Глаза ее округлились, но, сразу же поняв, что сказала лишнее, снова изобразила на лице страдание.— Он тихий человек. Ничего не видел, как и мы, шум слышал, и все. Пусть аллах меня накажет...
— Его фамилия? Адрес? Место работы? — Хаиткулы встал, направился к двери. — Если он не виноват, ни один волос с его головы не упадет.
— 3-з-з-а-акройте дверь,— молодуха была готова снова зарыдать,— пусть свекровь не слышит. Если узнает, ее сын с меня семь шкур снимет и каждую саманом1 набьет!
Хаиткулы, попросив Талхата тщательно записать все, что сообщит женщина, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Вокруг следов, оставленных колесами ночной машины, суетились его коллеги. Не успел Хаиткулы расспросить их, как появился Талхат:
— Товарищ капитан, все в порядке! Марыйская, дом номер... Врач он!
— Едем.
Дежурная машина выехала на одну из периферийных магистралей, проскочила железнодорожный мост, свернула направо и помчалась по Марыйской улице.
Подъехав к дому, Хаиткулы стукнул в калитку, она сразу же открылась.
Стоявший в ночной пижаме человек, увидев милицейскую машину, побледнел, произнес скороговоркой:
— Так и знал... Знал, что приедете. Только вы на меня зря время потратите, это же я предупредил сторожа. Всё! Больше ничего не знаю.
Хаиткулы, выслушав его, сказал:
— Оденьтесь, пожалуйста, так, как вы были одеты вчера поздно вечером, и обувь ту же наденьте...
Мужчина пошел в дом; работники милиции, глядя ему вслед, так и не поняли, хромает он или нет. Он быстро вернулся, и Хаиткулы убедился, что он был в тех же галошах, в каких шел по снегу от дома, в котором жили две одинокие женщины.
Машина тронулась. Когда переехали мост, а потом очутились на перекрестке улиц Пушкина и Карла Маркса, шо-
фер вопросительно посмотрел на Хаиткулы. Если ехать в милицию, то перед перекрестком надо свернуть налево. Хаиткулы сказал: «Прямо».
Через десять минут они снова были возле злополучного домика.Приободрившийся было в машине врач — работники милиции вели себя безукоризненно вежливо, — увидев теперь еще больше этих суровых людей в серых фуражках, снова, что называется, скис.
— Свой след узнаете?
Ему показали на четыре нитки следов, ведущие к складам.Врач секунду помедлил, потом показал:
— Эти мои.
Хаиткулы. тут же включил магнитофон, который по его просьбе привез Нокеров, поднес микрофон поближе к губам доктора:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— А если не найдем, значит, он попал в цель. Верно?
— Цель? Какая цель?! Шофер, стекло, фара? У него, возможно, было много целей... А как узнать одну...
Хаиткулы вдруг разозлился на Тамакаева, захотелось выругаться. Ребенку же ясно, что фара раскололась от удара. Но как всегда, он и на этот раз сдержался.
— Если на вас бросается собака, а в руке у вас камень, вы куда его кинете? В собаку или в осла?
Тамакаеву было безразлично, как с ним говорят — спокойно или раздраженно, главное — докажи свою правоту. Он не обратил внимания на тон Хаиткулы.
— Где искать еще одну половину кирпича, написано под этим снегом, мы сейчас л будем там читать. Если вы не решили аннулировать вызов ГАИ — мы бы и без них справились,— то поторопитесь... Давайте вместе искать ту половинку кирпича, которую парень швырнул в цель. И вы помогайте.— Он посмотрел на стоявших рядом шофера и участкового, нагнулся, стал бережно горстями отбрасывать снег.— Вами, Хаиткулы Мовлямбердыевич, скажу откровенно, я доволен. Хорошо запомните то, что сейчас скажу! Если я умру, то завещаю вам не только свою должность, но и эту немодную шляпу, и мое любимое, древнего покроя пальто. Только вам, никому другому! — Он улыбнулся, показав крупные зубы.
Эта улыбка тронула Хаиткулы, он понял, что суровый Тамакаев действительно доверяет ему.
— К тому времени от вашей шляпы, как и от пальто, ничего не останется. Желаю вам еще несколько таких шляп сносить и несколько пальто тоже... Это раз. Должность уже не будет вашей после того, как уйдете на пенсию. Это два. Что же достанется мне? Может быть, кувшин какой-нибудь, который в землю закопаете?
— С вами серьезно, а вы, товарищ капитан...— Тамакаев снова улыбнулся.
Они так и не нашли то, что искали,— еще одну половинку кирпича. Брослв это занятие, пошли к следователю Нокерову, вглядывавшемуся в обнажившиеся следы протекторов машины.
Неожиданно перед Хаиткулы вырос Талхат:
— Товарищ капитан, есть новости! В спальне у молодухи под кроватью нашлись полбутылки водки и пепельница, полная окурков. А под подушкой — мужской носовой платок. Видно, тот был простужен, если носовой платок держит под
подушкой...
— Старуха знает об этих находках?
— Нет. Она же заперлась у себя, а я с понятыми все это разыскал у молодой.
— Что та говорит? Как все объясняет?
— Хитрит. Плачет, и все. Хочет следы замести.
— Каким образом?
— Говорит, с позавчерашнего дня от кого-то осталось. Неправда... Скрывает что-та. Ее немного прижать...
— ...Немного прижать! Талхат! — Хаиткулы помрачнел.— Не узнаю вас. Столько улик, а вы глупости говорите... прижать. Что-нибудь о себе рассказала?
Ответ Талхата Хаиткулы слушал уже по дороге в тот же дом: муж осужден на большой срок, но через полгода должен вернуться, сама молодуха работает уборщицей в больнице.
...Женщина все еще плакала; капитан, придвинув к ней поближе стул, сел, задал первый вопрос:
— Кто был у вас ночью?
Женщина продолжала плакать, но сейчас ее слезы не могли разжалобить Хаиткулы.
— Хватит рыдать! Давайте поговорим по-человечески. Под вашими окнами убит не воробей... То, как вы ведете себя сейчас, вызывает разные подозрения. Их надо рассеять, и это в ваших же интересах. Все, что нашли здесь, будет отправлено на экспертизу сию же минуту. Чтобы определить, когда была открыта бутылка и выпита водка, когда курились папиросы, на это нам не надо много времени. Найдем и пившего, и курившего. Вот тогда-то гарантировать, что имя этого человека останется между мной и вами, я не смогу... Если же скажете сейчас, кто курил и кто пил, чей носовой платок под подушкой, то... даю вам слово...
Женщина перестала плакать:
— Честное слово, тот, кто приходил сюда, не имеет никакого отношения к случившемуся. Поверьте мне, совсем никакого. Пусть меня накажет аллах, если я говорю ложь. Пришел он поздно вечером. Примерно около десяти... А после того, как за окном все стихло... ну, когда машина умчалась, ушел. Сказал: «Нас хоть пусть не впутывают в это дело». Разрази меня аллах, еели вру.
— Он хромой? — Талхат склонился к женщине, чтобы лучше слышать ее.
— На кой ляд мне сдался хромой! — Глаза ее округлились, но, сразу же поняв, что сказала лишнее, снова изобразила на лице страдание.— Он тихий человек. Ничего не видел, как и мы, шум слышал, и все. Пусть аллах меня накажет...
— Его фамилия? Адрес? Место работы? — Хаиткулы встал, направился к двери. — Если он не виноват, ни один волос с его головы не упадет.
— 3-з-з-а-акройте дверь,— молодуха была готова снова зарыдать,— пусть свекровь не слышит. Если узнает, ее сын с меня семь шкур снимет и каждую саманом1 набьет!
Хаиткулы, попросив Талхата тщательно записать все, что сообщит женщина, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Вокруг следов, оставленных колесами ночной машины, суетились его коллеги. Не успел Хаиткулы расспросить их, как появился Талхат:
— Товарищ капитан, все в порядке! Марыйская, дом номер... Врач он!
— Едем.
Дежурная машина выехала на одну из периферийных магистралей, проскочила железнодорожный мост, свернула направо и помчалась по Марыйской улице.
Подъехав к дому, Хаиткулы стукнул в калитку, она сразу же открылась.
Стоявший в ночной пижаме человек, увидев милицейскую машину, побледнел, произнес скороговоркой:
— Так и знал... Знал, что приедете. Только вы на меня зря время потратите, это же я предупредил сторожа. Всё! Больше ничего не знаю.
Хаиткулы, выслушав его, сказал:
— Оденьтесь, пожалуйста, так, как вы были одеты вчера поздно вечером, и обувь ту же наденьте...
Мужчина пошел в дом; работники милиции, глядя ему вслед, так и не поняли, хромает он или нет. Он быстро вернулся, и Хаиткулы убедился, что он был в тех же галошах, в каких шел по снегу от дома, в котором жили две одинокие женщины.
Машина тронулась. Когда переехали мост, а потом очутились на перекрестке улиц Пушкина и Карла Маркса, шо-
фер вопросительно посмотрел на Хаиткулы. Если ехать в милицию, то перед перекрестком надо свернуть налево. Хаиткулы сказал: «Прямо».
Через десять минут они снова были возле злополучного домика.Приободрившийся было в машине врач — работники милиции вели себя безукоризненно вежливо, — увидев теперь еще больше этих суровых людей в серых фуражках, снова, что называется, скис.
— Свой след узнаете?
Ему показали на четыре нитки следов, ведущие к складам.Врач секунду помедлил, потом показал:
— Эти мои.
Хаиткулы. тут же включил магнитофон, который по его просьбе привез Нокеров, поднес микрофон поближе к губам доктора:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71