Шофер молча наклонил голову: «Понял, товарищ майор».
Когда машина остановилась и Хаиткулы собрался выходить, резчик вдруг толкнул свою дверцу и бросился в темноту. Скрылся среди тех домов, гда жил Хаиткулы. Шофер смотрел на открытую дверцу, в глазах его был немой вопрос: он что, взбесился, или мы ему надоели?
— Наверняка кого-то увидел, подождем,— сделал предположение Хаиткулы и придвинулся к окну.
Шофер захлопнул переднюю дверцу и принял самостоятельное решение.
— То, что увидел он, должны видеть и мы, товарищ майор.— С этими словами он развернул машину, включил дальний свет. Сноп света выхватил из темноты забор, сарай, какие-то будки.
Они ждали. Хаиткулы не ошибся. Резчик возвращался не один, но с кем — понять было трудно: человек закрывал обеими руками лицо, ослепленное светом фар. Когда они подошли ближе, первое, что узнал Хаиткулы,— шапку с отвислыми ушами. Хотя на рисулке одно ухо было оттопырено, он узнал ее сразу. Увидев воротник — тот же самый, который изобразил резчик, и шарф, конец которого болтался сейчас на животе у пьяницы,— Хаиткулы не сомневался: пойман один из настоящих авторов трафарета «высокое напряжение».
— Это он, та самая свинья, которая заставила нас мотаться по городу.
Резчик подвел пойманного к задней дверце, около которой стоял Хаиткулы, но майор в темноте не мог разглядеть ,го лица. Он пожалел, что не захватил фонарик.
— Точно он? Не ошибаетесь?
— Я же вам говорил, мне на человека надо один раз посмотреть, чтобы на тысячу лет запомнить.
Хаиткулы уловил тошнотворный запах перегара.
— Повернитесь ко мне, пожалуйста. Кто вы? Что здесь делаете в такой поздний час в нетрезвом виде?
— Иду домой! Й-я, й-я... А ты кто? Какого черта здесь шляешься?
— Я из милиции.— Хаиткулы уже узнал этого человека.
— Мы должны будем вас задержать.
— Домой? И-и-или... куда?
— Сначала в отделение милиции, а потом посмотрим, домой или не, домой. Фамилия, гражданин?
— Т-т-товарищ... Я — Хаитбаев. Ат-ат... Атабай.
— Очень хорошо. Вот и познакомились, Атабай Хаитбаев. Мы вас долго искали, а вы, оказывается, прогуливаетесь здесь...
— Й-я, й-я... я сказал; иду к себе домой!
Сдав, пьяного дежурному и попросив наблюдать за ним — не натворил бы беды,— Хаиткулы крепко пожал руку резчику:
— Еще раз спасибо за помощь. Скоро увидимся. Шофер вас отвезет домой. Спокойной ночи!
Утром, придя на работу, Хаиткулы сразу же вызвал Ха-итбаева. Было холодно, но он открыл форточку, заварил чай и стал ждать.
Хаитбаев понятия не имел, где он находится и кто сидит перед ним. Он не помнил, ничего, что было накануне. Хаиткулы сначала объяснил все, потом вытащил из-под настольного стекла фотокопию рисунка, сделанного резчиком, положил ее на край стола:
— Вы знаете этого человека?
Хаитбаев взял снимок и положил на прежнее место:
— Не знаю.
Пока хозяин кабинета молча разливал чай в две пиалы, Хаитбаев осторожно, словно драгоценность, опять взял снимок, поднес к глазам, спросил:
— Как к вам попала моя фотография?
— Выпейте чаю...
Ему хотелось пить, он взял двумя руками пиалу, но пальцы так дрожали, что половину пиалы расплескал, пока поднес ко рту. Сделал несколько глотков.
— Почему меня привели к вам? Я что-нибудь плохое... товарищ начальник?
— У меня, как у всех, есть имя. Мне оно кажется не хуже других... Хаиткулы. Зови меня по имени. Ладно, Атабай? — Хаиткулы, усердно дуя на свой чай, снизу бросил взгляд на Хаитбаева.— Возможно, мы с тобой одногодки...
— Я с тридцать восьмого, Хаиткулы... Хаиткулы-ага,— Дряблые щеки Хаитбаева задрожали.
— Вы старше меня. Я должен звать вас «ага», а вы имеете полное право называть меня запросто — Хаиткулы.
Хаитбаев протянул двумя руками пустую пиалу, Хаиткулы налил в нее чай, а тот так и продолжал держать ее на весу: мысли его витали неизвестно где. Потом опомнился, сделал глоток.
— Вы на год больше, чем я, ели хлеб из джугары1. Мы с вами были бы благодарны, если бы джугаре поставили памятник, ведь она нас в войну спасла от голода... Не правда ли?.. Кстати, старики в городе?
— Хотите узнать, есть ли у меня родители?.. Да, у меня и отец и мать живы.
— Вы счастливый человек, Атабай!
— Зато отец и мать несчастные... Их проклятья не действуют на меня. Мне бы умереть...— У Хаитбаева выступили слезы, он побледнел, закрыл лицо шапкой.— Да, да... Чем так жить, лучше умереть.
— Того, кто делает несчастными своих родителей, и земля не принимает. Видно, родители ваши по-настоящему вас еще не проклинают, жалеют... Чем смерти себе желать, лучше позаботьтесь,, чтобы им было хорошо. Я думаю, не только они вами недовольны.
— Вы уже все знаете?
— Ничего не знаю. Я вас вижу второй раз. Мы давно начали вас разыскивать, но, кроме этого рисунка, у нас никаких сведений о вас не было.
— Как же вы узнали, что у меня нет больше семьи, моей милой супруги, детей?
— После того, как посмотрел на рисунок. Да все это написано и на вашем лице...
— На лице? — Он, захлебываясь, допил остававшийся в пиале чай.— Ничего на нем нет... Зачем вы, Хаиткулы-ага, сейчас сказали мне, что я счастливый? Зачем? Чтобы сделать меня еще несчастнее? Да?!
Хаиткулы закурил. Глубоко затягиваясь, молча смотрел на Хаитбаева,
— Не ковыряйтесь в моей душе! — взвизгнул тот.
Они оба замолчали надолго.
...Читателю трудно догадаться, почему Хаиткулы замолчал после так энергично начатой им беседы.. Автор откроет причину: в левой стороне груди майор почувствовал нестерпимую боль. Он и прежде ощущал покалывания в сердце, но сейчас это было совсем другое: как будто кто-то сжал его сердце своей ладонью и не хочет отпускать. Хаиткулы почувствовал, как тяжелеет его затылок, пот выступил на лбу. Он нашел силы загасить сигарету, забыв о Хаитбаеве, закрыл глаза. Физически состояние их сейчас было примерно одинаковым, и если бы Хаитбаев не был бы так равнодушен ко. всему окружающему, он удивился бы потерянному виду своего собеседника. Но он ничего не замечал. А Хаиткулы? Хаиткулы через несколько мучительных минут почувствовал, что,та ладонь, милостиво отпускает его сердце...
Он взял себя в руки. Посмотрел на Хаитбаева — тот как сидел, опустив голову на грудь, так и продолжал сидеть. Спокойно, Хаиткулы! Будь начеку! Здоровье тебе еще пригодится, иначе делать тебе в милиции нечего... И этого человека ты не зря сюда вызвал.
А может быть, зря? Ведь он не только растратил свое здоровье, но почти утратил человеческий облик. За бутылку водки пойдет на преступление. Чего он тут лепетал? Ему ли жаловаться на судьбу, если он сам поставил на ней крест? Ты что его жалеешь? Ты прав — он в чем-то счастливей тебя. С ним рядом находятся мать и отец, а ты рос без отца. Долг свой перед тобой мать выполнила. Но одного она не могла сделать — заменить тебе отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Когда машина остановилась и Хаиткулы собрался выходить, резчик вдруг толкнул свою дверцу и бросился в темноту. Скрылся среди тех домов, гда жил Хаиткулы. Шофер смотрел на открытую дверцу, в глазах его был немой вопрос: он что, взбесился, или мы ему надоели?
— Наверняка кого-то увидел, подождем,— сделал предположение Хаиткулы и придвинулся к окну.
Шофер захлопнул переднюю дверцу и принял самостоятельное решение.
— То, что увидел он, должны видеть и мы, товарищ майор.— С этими словами он развернул машину, включил дальний свет. Сноп света выхватил из темноты забор, сарай, какие-то будки.
Они ждали. Хаиткулы не ошибся. Резчик возвращался не один, но с кем — понять было трудно: человек закрывал обеими руками лицо, ослепленное светом фар. Когда они подошли ближе, первое, что узнал Хаиткулы,— шапку с отвислыми ушами. Хотя на рисулке одно ухо было оттопырено, он узнал ее сразу. Увидев воротник — тот же самый, который изобразил резчик, и шарф, конец которого болтался сейчас на животе у пьяницы,— Хаиткулы не сомневался: пойман один из настоящих авторов трафарета «высокое напряжение».
— Это он, та самая свинья, которая заставила нас мотаться по городу.
Резчик подвел пойманного к задней дверце, около которой стоял Хаиткулы, но майор в темноте не мог разглядеть ,го лица. Он пожалел, что не захватил фонарик.
— Точно он? Не ошибаетесь?
— Я же вам говорил, мне на человека надо один раз посмотреть, чтобы на тысячу лет запомнить.
Хаиткулы уловил тошнотворный запах перегара.
— Повернитесь ко мне, пожалуйста. Кто вы? Что здесь делаете в такой поздний час в нетрезвом виде?
— Иду домой! Й-я, й-я... А ты кто? Какого черта здесь шляешься?
— Я из милиции.— Хаиткулы уже узнал этого человека.
— Мы должны будем вас задержать.
— Домой? И-и-или... куда?
— Сначала в отделение милиции, а потом посмотрим, домой или не, домой. Фамилия, гражданин?
— Т-т-товарищ... Я — Хаитбаев. Ат-ат... Атабай.
— Очень хорошо. Вот и познакомились, Атабай Хаитбаев. Мы вас долго искали, а вы, оказывается, прогуливаетесь здесь...
— Й-я, й-я... я сказал; иду к себе домой!
Сдав, пьяного дежурному и попросив наблюдать за ним — не натворил бы беды,— Хаиткулы крепко пожал руку резчику:
— Еще раз спасибо за помощь. Скоро увидимся. Шофер вас отвезет домой. Спокойной ночи!
Утром, придя на работу, Хаиткулы сразу же вызвал Ха-итбаева. Было холодно, но он открыл форточку, заварил чай и стал ждать.
Хаитбаев понятия не имел, где он находится и кто сидит перед ним. Он не помнил, ничего, что было накануне. Хаиткулы сначала объяснил все, потом вытащил из-под настольного стекла фотокопию рисунка, сделанного резчиком, положил ее на край стола:
— Вы знаете этого человека?
Хаитбаев взял снимок и положил на прежнее место:
— Не знаю.
Пока хозяин кабинета молча разливал чай в две пиалы, Хаитбаев осторожно, словно драгоценность, опять взял снимок, поднес к глазам, спросил:
— Как к вам попала моя фотография?
— Выпейте чаю...
Ему хотелось пить, он взял двумя руками пиалу, но пальцы так дрожали, что половину пиалы расплескал, пока поднес ко рту. Сделал несколько глотков.
— Почему меня привели к вам? Я что-нибудь плохое... товарищ начальник?
— У меня, как у всех, есть имя. Мне оно кажется не хуже других... Хаиткулы. Зови меня по имени. Ладно, Атабай? — Хаиткулы, усердно дуя на свой чай, снизу бросил взгляд на Хаитбаева.— Возможно, мы с тобой одногодки...
— Я с тридцать восьмого, Хаиткулы... Хаиткулы-ага,— Дряблые щеки Хаитбаева задрожали.
— Вы старше меня. Я должен звать вас «ага», а вы имеете полное право называть меня запросто — Хаиткулы.
Хаитбаев протянул двумя руками пустую пиалу, Хаиткулы налил в нее чай, а тот так и продолжал держать ее на весу: мысли его витали неизвестно где. Потом опомнился, сделал глоток.
— Вы на год больше, чем я, ели хлеб из джугары1. Мы с вами были бы благодарны, если бы джугаре поставили памятник, ведь она нас в войну спасла от голода... Не правда ли?.. Кстати, старики в городе?
— Хотите узнать, есть ли у меня родители?.. Да, у меня и отец и мать живы.
— Вы счастливый человек, Атабай!
— Зато отец и мать несчастные... Их проклятья не действуют на меня. Мне бы умереть...— У Хаитбаева выступили слезы, он побледнел, закрыл лицо шапкой.— Да, да... Чем так жить, лучше умереть.
— Того, кто делает несчастными своих родителей, и земля не принимает. Видно, родители ваши по-настоящему вас еще не проклинают, жалеют... Чем смерти себе желать, лучше позаботьтесь,, чтобы им было хорошо. Я думаю, не только они вами недовольны.
— Вы уже все знаете?
— Ничего не знаю. Я вас вижу второй раз. Мы давно начали вас разыскивать, но, кроме этого рисунка, у нас никаких сведений о вас не было.
— Как же вы узнали, что у меня нет больше семьи, моей милой супруги, детей?
— После того, как посмотрел на рисунок. Да все это написано и на вашем лице...
— На лице? — Он, захлебываясь, допил остававшийся в пиале чай.— Ничего на нем нет... Зачем вы, Хаиткулы-ага, сейчас сказали мне, что я счастливый? Зачем? Чтобы сделать меня еще несчастнее? Да?!
Хаиткулы закурил. Глубоко затягиваясь, молча смотрел на Хаитбаева,
— Не ковыряйтесь в моей душе! — взвизгнул тот.
Они оба замолчали надолго.
...Читателю трудно догадаться, почему Хаиткулы замолчал после так энергично начатой им беседы.. Автор откроет причину: в левой стороне груди майор почувствовал нестерпимую боль. Он и прежде ощущал покалывания в сердце, но сейчас это было совсем другое: как будто кто-то сжал его сердце своей ладонью и не хочет отпускать. Хаиткулы почувствовал, как тяжелеет его затылок, пот выступил на лбу. Он нашел силы загасить сигарету, забыв о Хаитбаеве, закрыл глаза. Физически состояние их сейчас было примерно одинаковым, и если бы Хаитбаев не был бы так равнодушен ко. всему окружающему, он удивился бы потерянному виду своего собеседника. Но он ничего не замечал. А Хаиткулы? Хаиткулы через несколько мучительных минут почувствовал, что,та ладонь, милостиво отпускает его сердце...
Он взял себя в руки. Посмотрел на Хаитбаева — тот как сидел, опустив голову на грудь, так и продолжал сидеть. Спокойно, Хаиткулы! Будь начеку! Здоровье тебе еще пригодится, иначе делать тебе в милиции нечего... И этого человека ты не зря сюда вызвал.
А может быть, зря? Ведь он не только растратил свое здоровье, но почти утратил человеческий облик. За бутылку водки пойдет на преступление. Чего он тут лепетал? Ему ли жаловаться на судьбу, если он сам поставил на ней крест? Ты что его жалеешь? Ты прав — он в чем-то счастливей тебя. С ним рядом находятся мать и отец, а ты рос без отца. Долг свой перед тобой мать выполнила. Но одного она не могла сделать — заменить тебе отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71