— спросил Фантомас. Его сиплый голос прозвучал очень громко, в прокопченной кибитке будто труба прогремела.
Прежде, чем ответить, Саран откатил в сторону пустую бутылку,. вынул из хорджуна1 новую, поставил ее на середину ковра.
— Товарищ Ходжакгаев, у меня и прежний подпасок был мастер печь ишлекли. Повар был что надо... Ох и дьявол, так выпекал, что палец откусишь!.. А как играл на дутаре! — Саран взял бутылку.—Хороший был парень, с юмором. А женился — всё! Удержать в коше нельзя было, хоть к колу привязывай. Как-то приехал и спрашивает: «Что делать? Слух по селу идет: завфермой пристает к жене...» Она у него дояркой была. Совета моего не послушал, работу забросил уехал домой. Узнаю потом: подрался с зав-фермой... Прислали другого подпаска — парня, не поступившего в институт а его, наверно, аллах проклял: ничего делать не умел, ни чай приготовить, ни чурек испечь... Я попросил правление колхоза не присылать мне первых попавшихся, а чтоб дали помощником комсомольца, но не такого, что только об институте думает... Уважили просьбу... — Чабан словно умышленно тянул с ответом. Раскупорив бутылку, он не торопясь разлил ее содержимое поровну в четыре пиалы. Подпасок к своей не притронулся. Поднимем! — Саран приподнял пиалу над сачаком, потом выпил и перевернул ее вверх дном. Он посмотрел на Ходжакгаева. — Сами скоро убедитесь, какой он мастер готовить ишлекли. Сейчас займется тестом, а заколоть барана — это уж мое дело. Будем живы-здоровы, я и его обучу, станет настоящим кас-сапом...
Подняв одну руку и пробормотав: «Омин!» — Саран встал. Когда он поднял тяжелую занавеску из кошмы, прикрывавшую дверь, за его спиной раздался властный голос:
— Стой, Саран!
Чабан обернулся. Слова, жесткие и нелюбезные, посыпались на него из того угла, где сидел старик.
— Саран, ежели после нашего отъезда ты захочешь списать барана на волков: задрали-де его, то не спеши это делать. Считай, что мы ели твоего личного барана! Если и правда хочешь угостить нас ишлекли, обязательно возьмешь с нас стоимость барана. Мы приехали не для того, чтобы транжирить колхозное добро. Обижайся не обижайся, это твое дело. Ходжакгаев пошутил, когда спросил про подпаска — может ли он делать ишлекли. Не принимай его слова всерьез. Знай, что Ходжакгаев и Уруссемов приехали по заданию. Или возьмешь рыночную стоимость за барана, или никаких ишлекли-пишлекли... Пусть твой подпасок скажет, правильно я говорю или нет?
Подпасок сидел теперь вместе со всеми, ведь и ему чабан налил водки. Ничего не оставалось, как отвечать:
— Саран-ага, товарищ Уруссемов правильно говорит. Если всем, кто приезжает, резать по барану, то колхозу скоро не нужны будут ни чабаны, ни подпаски. Товарищ Уруссемов хорошо сказал: довольно того, чтобы гость не остался голодным. Если говорить правду, к нам редко приезжают такие гости, как товарищ Уруссемов. Однако,— он говорил теперь, обратившись прямо к Уруссемову, — мы имеем право ежемесячно резать одного барана, товарищ Уруссемов. Кроме того, Саран-ага всегда принимает гостей за свой счет. В конце года ему дали премию — двадцать ягнят! Если вы уедете, не попробовав нашего ишлекли, не только Саран-ага обидится, но и я сам. Меня тоже не считайте бедным. У меня тоже есть десять ягнят. Это мой пай из премии Саран-аги, он мне их сам выделил!
Все трое смотрели на подпаска. У лежавшего на подстилке Хаджакгаева чуть шевельнулись бесцветные губы.
— Тебе, Саран-ага, повезло с подпаском! Мне по душе, что он сказал. Надо будет рассказать об этом руководству района. Молодец, сынок! Когда приедешь в Ашхабад, обязательно зайди к нам, выдадим тебе книжку внештатного инспектора.
После этих слов у подпаска полегчало на душе. Теперь и старик перестал его пугать, и Фантомас не казался таким странным, особенно когда нахлобучил шапку.
Гости, увидев, что Саран уходит, поднялись — иначе они уронили бы достоинство гостей, оставшись надолго одни без хозяина,— набросив на плечи пальто, вышли за чабаном.
Они ушли, а подпасок быстро замесил в миске тесто, потом, поливая себе из кувшина, вымыл руки, спустил засученные рукава, застегнул пуговки на них. Он сдвинул в сторону сачак, постелил на его месте клеенку, рядом положил деревянные дощечки для рубки мяса, стал точить о брусок длинный нож с цветной рукояткой. Проведя большим пальцем по лезвию от рукоятки до кончика, убедился, что нож хорошо заточен.
За стенкой кибитки раздались голоса. Подпасок одним прыжком оказался у выхода, отодвинул кошму, распахнул обе створки двери. Первым вошел Саран, несший тушу барана на животе — так обычно носят бурдюки с вином. Он прошел прямо к клеенке, бросил на нее тушу. По пятам за ним шли оба гостя. Лица их раскраснелись на морозе. Старик был с пустыми руками, а Фантомас — Ходжакгаев — держал в обеих ладонях бараньи ножки и голову. Приподняв ее за уши, спросил подпаска:
— А это куда, башлык?
Подпаска никто еще, конечно, не называл башлыком. Так у них обращаются разве только к одному председателю колхоза. Услышав такое обращение, он даже оглянулся, нет ли кого за спиной, почувствовал, что язык пристал к гортани. Не ответив Фантомасу, он выхватил у него из рук ножки и голову, выбежал из кибитки, а вернулся с большой охапкой саксаула. Пока приготовят мясо, дрова должны прогореть так, чтоб остались одни угли. Саран начал крошить мясо упитанного барашка, гости, каждый со своим ножом, занялись тем же.
— Ну и молодец вы, Саран-ага! — Уруссемов отрезал от задней ноги солидный кусок, разрезал его на ломти, потом стал мелко-мелко сечь каждый ломоть на кусочки. — Всего за пятнадцать минут поймали, стреножили, закололи и освежевали барана. Здорово... А я, когда был маленьким, не мог видеть, как режут баранов, и мяса ихнего не мог есть. Чего там — есть! Смотреть на него не мог. Скажу честно, я бы и сейчас не мог заколоть овцу. Если бы сказали: «Иди работай мясником или помрешь с голоду», я бы лучше умер... А вы, наверно, привыкли? Для вас это что с ишака седло снять, точно?
У Сарана, ловко крошившего мясо и сало, одновременно перемешивая их, промелькнула горькая усмешка. Он вытер платком свой длинный нож, которым и верблюда можно было зарезать, прищурившись, посмотрел на старика:
— Освежевать барана для меня — даже не работа. Необходимость. Никуда тут не денешься. Я и правда привык. Если за неделю не заколю барана, начинаю скучать. Хотя не так, как раньше, когда работал на бойне. Там у меня до болезни дошло. Забивали скот без счета, кровь пили пиалами— полезно для здоровья...—Саран увидел, как испуганно оглянулся на него подпасок, сидевший у печи на корточках. Он подмигнул гостям и кивнул на подпаска: — Непривычный еще, но я обучу... Расскажу, как бросил свое занятие. В привычку вошло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Прежде, чем ответить, Саран откатил в сторону пустую бутылку,. вынул из хорджуна1 новую, поставил ее на середину ковра.
— Товарищ Ходжакгаев, у меня и прежний подпасок был мастер печь ишлекли. Повар был что надо... Ох и дьявол, так выпекал, что палец откусишь!.. А как играл на дутаре! — Саран взял бутылку.—Хороший был парень, с юмором. А женился — всё! Удержать в коше нельзя было, хоть к колу привязывай. Как-то приехал и спрашивает: «Что делать? Слух по селу идет: завфермой пристает к жене...» Она у него дояркой была. Совета моего не послушал, работу забросил уехал домой. Узнаю потом: подрался с зав-фермой... Прислали другого подпаска — парня, не поступившего в институт а его, наверно, аллах проклял: ничего делать не умел, ни чай приготовить, ни чурек испечь... Я попросил правление колхоза не присылать мне первых попавшихся, а чтоб дали помощником комсомольца, но не такого, что только об институте думает... Уважили просьбу... — Чабан словно умышленно тянул с ответом. Раскупорив бутылку, он не торопясь разлил ее содержимое поровну в четыре пиалы. Подпасок к своей не притронулся. Поднимем! — Саран приподнял пиалу над сачаком, потом выпил и перевернул ее вверх дном. Он посмотрел на Ходжакгаева. — Сами скоро убедитесь, какой он мастер готовить ишлекли. Сейчас займется тестом, а заколоть барана — это уж мое дело. Будем живы-здоровы, я и его обучу, станет настоящим кас-сапом...
Подняв одну руку и пробормотав: «Омин!» — Саран встал. Когда он поднял тяжелую занавеску из кошмы, прикрывавшую дверь, за его спиной раздался властный голос:
— Стой, Саран!
Чабан обернулся. Слова, жесткие и нелюбезные, посыпались на него из того угла, где сидел старик.
— Саран, ежели после нашего отъезда ты захочешь списать барана на волков: задрали-де его, то не спеши это делать. Считай, что мы ели твоего личного барана! Если и правда хочешь угостить нас ишлекли, обязательно возьмешь с нас стоимость барана. Мы приехали не для того, чтобы транжирить колхозное добро. Обижайся не обижайся, это твое дело. Ходжакгаев пошутил, когда спросил про подпаска — может ли он делать ишлекли. Не принимай его слова всерьез. Знай, что Ходжакгаев и Уруссемов приехали по заданию. Или возьмешь рыночную стоимость за барана, или никаких ишлекли-пишлекли... Пусть твой подпасок скажет, правильно я говорю или нет?
Подпасок сидел теперь вместе со всеми, ведь и ему чабан налил водки. Ничего не оставалось, как отвечать:
— Саран-ага, товарищ Уруссемов правильно говорит. Если всем, кто приезжает, резать по барану, то колхозу скоро не нужны будут ни чабаны, ни подпаски. Товарищ Уруссемов хорошо сказал: довольно того, чтобы гость не остался голодным. Если говорить правду, к нам редко приезжают такие гости, как товарищ Уруссемов. Однако,— он говорил теперь, обратившись прямо к Уруссемову, — мы имеем право ежемесячно резать одного барана, товарищ Уруссемов. Кроме того, Саран-ага всегда принимает гостей за свой счет. В конце года ему дали премию — двадцать ягнят! Если вы уедете, не попробовав нашего ишлекли, не только Саран-ага обидится, но и я сам. Меня тоже не считайте бедным. У меня тоже есть десять ягнят. Это мой пай из премии Саран-аги, он мне их сам выделил!
Все трое смотрели на подпаска. У лежавшего на подстилке Хаджакгаева чуть шевельнулись бесцветные губы.
— Тебе, Саран-ага, повезло с подпаском! Мне по душе, что он сказал. Надо будет рассказать об этом руководству района. Молодец, сынок! Когда приедешь в Ашхабад, обязательно зайди к нам, выдадим тебе книжку внештатного инспектора.
После этих слов у подпаска полегчало на душе. Теперь и старик перестал его пугать, и Фантомас не казался таким странным, особенно когда нахлобучил шапку.
Гости, увидев, что Саран уходит, поднялись — иначе они уронили бы достоинство гостей, оставшись надолго одни без хозяина,— набросив на плечи пальто, вышли за чабаном.
Они ушли, а подпасок быстро замесил в миске тесто, потом, поливая себе из кувшина, вымыл руки, спустил засученные рукава, застегнул пуговки на них. Он сдвинул в сторону сачак, постелил на его месте клеенку, рядом положил деревянные дощечки для рубки мяса, стал точить о брусок длинный нож с цветной рукояткой. Проведя большим пальцем по лезвию от рукоятки до кончика, убедился, что нож хорошо заточен.
За стенкой кибитки раздались голоса. Подпасок одним прыжком оказался у выхода, отодвинул кошму, распахнул обе створки двери. Первым вошел Саран, несший тушу барана на животе — так обычно носят бурдюки с вином. Он прошел прямо к клеенке, бросил на нее тушу. По пятам за ним шли оба гостя. Лица их раскраснелись на морозе. Старик был с пустыми руками, а Фантомас — Ходжакгаев — держал в обеих ладонях бараньи ножки и голову. Приподняв ее за уши, спросил подпаска:
— А это куда, башлык?
Подпаска никто еще, конечно, не называл башлыком. Так у них обращаются разве только к одному председателю колхоза. Услышав такое обращение, он даже оглянулся, нет ли кого за спиной, почувствовал, что язык пристал к гортани. Не ответив Фантомасу, он выхватил у него из рук ножки и голову, выбежал из кибитки, а вернулся с большой охапкой саксаула. Пока приготовят мясо, дрова должны прогореть так, чтоб остались одни угли. Саран начал крошить мясо упитанного барашка, гости, каждый со своим ножом, занялись тем же.
— Ну и молодец вы, Саран-ага! — Уруссемов отрезал от задней ноги солидный кусок, разрезал его на ломти, потом стал мелко-мелко сечь каждый ломоть на кусочки. — Всего за пятнадцать минут поймали, стреножили, закололи и освежевали барана. Здорово... А я, когда был маленьким, не мог видеть, как режут баранов, и мяса ихнего не мог есть. Чего там — есть! Смотреть на него не мог. Скажу честно, я бы и сейчас не мог заколоть овцу. Если бы сказали: «Иди работай мясником или помрешь с голоду», я бы лучше умер... А вы, наверно, привыкли? Для вас это что с ишака седло снять, точно?
У Сарана, ловко крошившего мясо и сало, одновременно перемешивая их, промелькнула горькая усмешка. Он вытер платком свой длинный нож, которым и верблюда можно было зарезать, прищурившись, посмотрел на старика:
— Освежевать барана для меня — даже не работа. Необходимость. Никуда тут не денешься. Я и правда привык. Если за неделю не заколю барана, начинаю скучать. Хотя не так, как раньше, когда работал на бойне. Там у меня до болезни дошло. Забивали скот без счета, кровь пили пиалами— полезно для здоровья...—Саран увидел, как испуганно оглянулся на него подпасок, сидевший у печи на корточках. Он подмигнул гостям и кивнул на подпаска: — Непривычный еще, но я обучу... Расскажу, как бросил свое занятие. В привычку вошло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71