а к ним много? У Гарагол-аги орденов не меньше, чем у других, а уж овец пасет лучше, это точно! И отара у них не больше нашей, если не меньше. Мне все интересно, почему так, но ума не хватает понять. Хотел спросить у старшего брата, но боюсь—обидится от такого вопроса: «Чего, мол, пустяками занимаешься...» Знакомств, я так думаю, должно быть больше, у кого больше авторитета. Выходит, у нас их должно быть больше. Знаете, портрет Гарагол-аги висит в райцентре на главной улице, а портрета Саран-аги там не повесили,— наверно, у него нет такого авторитета?
— Зачем много гостей? — Талхат решил его успокоить и снова вернуть разговор в нужное русло.— Гости приезжают, и у тебя сразу прибавляется, работы, да еще какой! Варишь, чай готовишь, ишлекли в песке печешь. А если Каждому гостю еще и барана резать, сам останешься голодным.
— Гости к нам не за мясом приезжают, да мы для них колхозного барана никогда не заколем... ни-ни. Правление нам ежемесячно одного барана на убой выделяет, но мы и его не режем. У нас есть свои личные десять — пятнадцать овец, так полагается. Когда гости приезжают, мы их и колем. Вот и сейчас Гарагол-ага с шофером пошли резать ширбаза1.
Талхат не понял, что такое ширбаз, но уточнять не стал.
— Ну-ка щелкни себя еще раз по лбу, не вспомнишь, как звали тех, кто приезжал к Саран-аге пересчитывать овец?
Только имена, и, считай, нам с тобой этого достаточно...
— Вах, как же я сразу не сказал! Работает голова! Имен у лих не было, сказал подпасок. Только фамилии. Одного звали Уруссемов. Это я точно запомнил. Другого — Хакгаев или... Акгаев... Нет! Оджагаев. Нет... Ходжакгаев. Точно! Уруссемов и Ходжакгаев. Мы смеялись, что у них фамилии интересные. Мы... с Акы Доврановым.— Лицо подпаска снова помрачнело.
— У этого колодца кроме вашей отары еще сколько отар бывает?
— Пять.Всего пять...
— Они все далеко от вас находятся?
— Ближе всего отара Саран-аги. Если хотите туда пойти, можем после ужина сходить вместе. Можно на ишаке, можно на машине. Только на машине очень кружная дорога получается. Если пешком, то все прямо и прямо через барханы! Недалеко еще отара, за. ней еще... А другие очень далеко... А у вас почему мало звездочек? Наверное, кто долго работает, у тех больше звездочек. Вы еще мало служите? Верно?
— Аййи.
— Что это?
— Это значит — да, так...— Талхат смутился.
— Ага... понятно.
— Ужинать будем все вместе, но время еще есть. Может, пока сходим с тобой в другие коши?
— Тесто надо месить, Талхат-ага! Мы решили испечь ишлекли. Иначе...
— Никуда не денется твой ишлекли, испечется как-нибудь. Пойдем!
— А, ладно! — Подпасок махнул рукой. Муратберды набросил полушубок и пошел за Талхатом.
Инспектор не привык ходить по барханам, поэтому быстро выдохся. Еле передвигал ноги от усталости, а почти бегом бежавшему впереди подпаску все было нипочем. «Где кош?» — «Вон за тем барханом», или: «Вон за той горкой». «Вон за тем» или «за той» равнялись нескольким километрам. Когда они вышли из своего коша, погода показалась Талхату даже приятной, но после ходьбы от коша к кошу, от отары к отаре она уже не радовала.
Стиснув зубы, Талхат решил вынестд. все трудности, чтобы сегодня к вечеру закончить обход всех интересовавших его людей. А приходишь к ним, хочешь не хочешь, надо пить чай. Это еще и ритуал знакомства. Если прийти, пусть даже в форме, и сразу начать спрашивать: «Вы, такой-то, что можете сказать о том-то», могут подумать: уж не спятил ли человек? Или сразу отрежут: «Нет!» — и будут сидеть набрав в рот воды.
Люди, живущие в песках,—особые людщ со своим этикетом, со своими нравами. Их гостеприимство известно по всему Востоку. В свою четырехстворчатую юрту они могут вместить столько гостей, сколько не войдет в городскую
четырехкомнатную квартиру. Душа их открыта, а слово крепко. Кому-то они могут показаться грубоватыми, но это не так. Они бывают наивны, бесхитростны, но никогда не кривят душой. Несмотря на внешнюю суровость, для обитателей пустыни нет большей радости, как хорошо встретить гостя. Потому-То от этих радушных людей сразу никогда не хочется уходить.
Когда Талхат с подпаском возвращались в свой кош, на пески спустились сумерки. Так ли это на самом деле или нет, но Талхату показалось, что день в пустыне короче, чем в городе. Только стемнело, и сразу же как будто черную кошму опустили сверху на землю. За первым же барханом на обратном пути Талхат потерял бы дорогу, если бы не верный его провожатый. «Как находишь тропу?» — спросил подпаска Талхат в полной темноте. «Разве не чуете — навозом пахнет? Это ветер дует от нашей кошары»,— отвечал мальчик.
Погода в пустыне с таким же характером, как у скотоводов,— всегда определенная: или хмурая, или ясная, бывает, и гневается так же грозно, как они. Ветер то ласковый, то суровый, каждый час меняет направление, то дождем обдаст, то песком, то снегом, а умчится — и на все живое упадут щедрые лучи солнца. А ночью сквозь дыры в небесной кошме светят, яркие звезды.
Сейчас звезды им не светили. Подпасок шел так же быстро, как и днем. Талхат учуял запах навоза. Тропки, по которым они шли, тоже были усыпаны овечьим навозом. Талхат вспомнил, что маленькие дети чабанов собирают этот навоз корзинами: высушишь — будет отличное топливо.
В кибитке их ждал накрытый сачак с чаем и ишлекли, который испек сам Гарагол. Талхат ел и не мог насытиться, взял один кусок, а рука уже тянулась за другим. На ночь не надо бы наедаться, да остановиться трудно. И лучший здесь помощник желудку — зеленый чай, помогает переваривать самую тяжелую пищу. Не жалей за трапезой чая, пей как можно больше, ведь не зря бытует выражение: «Агры ашдан...»
Талхат проснулся рано, и первое, что почувствовал,— голод. Быстро оделся и вышел из кибитки в кителе и без шапки. Но домашнее тепло быстро выветривал крепкий
утренний мороз. Чувствуя, что зябнет, Талхат сделал пробежку.В это время из кибитки вышел шофер, а со стороны коша пришел подпасок. А Гарагол появился в кибитке к самому концу чаепития.
— Яшулы, вы рано встаете! — Талхат подвинулся, давая ему место рядом с собой.
— Не особенно. Я ушел перед тем, как вы проснулись. Отару загнал в кошару, дал корму. Теперь будут лежать и спокойно жевать.
Чабан взял кумган с теплой водой, вышел из кибитки, чтобы: вымыть руки. Вернулся и сел, скрестив ноги, не снимая верхней одежды и не разуваясь, хотя внутри было очень тепло. В большую пиалу налил себе чаю.
— Сарану я. уже сказал: один человек собирается к тебе, государственный человек. Он сказал, что сегодня далеко не уйдет. «Пусть придет»,— сказал.
После этих слов чабана Талхат, собиравшийся уже встать, чтобы иди к Сарану, налил себе еще пиалу и не спеша выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Зачем много гостей? — Талхат решил его успокоить и снова вернуть разговор в нужное русло.— Гости приезжают, и у тебя сразу прибавляется, работы, да еще какой! Варишь, чай готовишь, ишлекли в песке печешь. А если Каждому гостю еще и барана резать, сам останешься голодным.
— Гости к нам не за мясом приезжают, да мы для них колхозного барана никогда не заколем... ни-ни. Правление нам ежемесячно одного барана на убой выделяет, но мы и его не режем. У нас есть свои личные десять — пятнадцать овец, так полагается. Когда гости приезжают, мы их и колем. Вот и сейчас Гарагол-ага с шофером пошли резать ширбаза1.
Талхат не понял, что такое ширбаз, но уточнять не стал.
— Ну-ка щелкни себя еще раз по лбу, не вспомнишь, как звали тех, кто приезжал к Саран-аге пересчитывать овец?
Только имена, и, считай, нам с тобой этого достаточно...
— Вах, как же я сразу не сказал! Работает голова! Имен у лих не было, сказал подпасок. Только фамилии. Одного звали Уруссемов. Это я точно запомнил. Другого — Хакгаев или... Акгаев... Нет! Оджагаев. Нет... Ходжакгаев. Точно! Уруссемов и Ходжакгаев. Мы смеялись, что у них фамилии интересные. Мы... с Акы Доврановым.— Лицо подпаска снова помрачнело.
— У этого колодца кроме вашей отары еще сколько отар бывает?
— Пять.Всего пять...
— Они все далеко от вас находятся?
— Ближе всего отара Саран-аги. Если хотите туда пойти, можем после ужина сходить вместе. Можно на ишаке, можно на машине. Только на машине очень кружная дорога получается. Если пешком, то все прямо и прямо через барханы! Недалеко еще отара, за. ней еще... А другие очень далеко... А у вас почему мало звездочек? Наверное, кто долго работает, у тех больше звездочек. Вы еще мало служите? Верно?
— Аййи.
— Что это?
— Это значит — да, так...— Талхат смутился.
— Ага... понятно.
— Ужинать будем все вместе, но время еще есть. Может, пока сходим с тобой в другие коши?
— Тесто надо месить, Талхат-ага! Мы решили испечь ишлекли. Иначе...
— Никуда не денется твой ишлекли, испечется как-нибудь. Пойдем!
— А, ладно! — Подпасок махнул рукой. Муратберды набросил полушубок и пошел за Талхатом.
Инспектор не привык ходить по барханам, поэтому быстро выдохся. Еле передвигал ноги от усталости, а почти бегом бежавшему впереди подпаску все было нипочем. «Где кош?» — «Вон за тем барханом», или: «Вон за той горкой». «Вон за тем» или «за той» равнялись нескольким километрам. Когда они вышли из своего коша, погода показалась Талхату даже приятной, но после ходьбы от коша к кошу, от отары к отаре она уже не радовала.
Стиснув зубы, Талхат решил вынестд. все трудности, чтобы сегодня к вечеру закончить обход всех интересовавших его людей. А приходишь к ним, хочешь не хочешь, надо пить чай. Это еще и ритуал знакомства. Если прийти, пусть даже в форме, и сразу начать спрашивать: «Вы, такой-то, что можете сказать о том-то», могут подумать: уж не спятил ли человек? Или сразу отрежут: «Нет!» — и будут сидеть набрав в рот воды.
Люди, живущие в песках,—особые людщ со своим этикетом, со своими нравами. Их гостеприимство известно по всему Востоку. В свою четырехстворчатую юрту они могут вместить столько гостей, сколько не войдет в городскую
четырехкомнатную квартиру. Душа их открыта, а слово крепко. Кому-то они могут показаться грубоватыми, но это не так. Они бывают наивны, бесхитростны, но никогда не кривят душой. Несмотря на внешнюю суровость, для обитателей пустыни нет большей радости, как хорошо встретить гостя. Потому-То от этих радушных людей сразу никогда не хочется уходить.
Когда Талхат с подпаском возвращались в свой кош, на пески спустились сумерки. Так ли это на самом деле или нет, но Талхату показалось, что день в пустыне короче, чем в городе. Только стемнело, и сразу же как будто черную кошму опустили сверху на землю. За первым же барханом на обратном пути Талхат потерял бы дорогу, если бы не верный его провожатый. «Как находишь тропу?» — спросил подпаска Талхат в полной темноте. «Разве не чуете — навозом пахнет? Это ветер дует от нашей кошары»,— отвечал мальчик.
Погода в пустыне с таким же характером, как у скотоводов,— всегда определенная: или хмурая, или ясная, бывает, и гневается так же грозно, как они. Ветер то ласковый, то суровый, каждый час меняет направление, то дождем обдаст, то песком, то снегом, а умчится — и на все живое упадут щедрые лучи солнца. А ночью сквозь дыры в небесной кошме светят, яркие звезды.
Сейчас звезды им не светили. Подпасок шел так же быстро, как и днем. Талхат учуял запах навоза. Тропки, по которым они шли, тоже были усыпаны овечьим навозом. Талхат вспомнил, что маленькие дети чабанов собирают этот навоз корзинами: высушишь — будет отличное топливо.
В кибитке их ждал накрытый сачак с чаем и ишлекли, который испек сам Гарагол. Талхат ел и не мог насытиться, взял один кусок, а рука уже тянулась за другим. На ночь не надо бы наедаться, да остановиться трудно. И лучший здесь помощник желудку — зеленый чай, помогает переваривать самую тяжелую пищу. Не жалей за трапезой чая, пей как можно больше, ведь не зря бытует выражение: «Агры ашдан...»
Талхат проснулся рано, и первое, что почувствовал,— голод. Быстро оделся и вышел из кибитки в кителе и без шапки. Но домашнее тепло быстро выветривал крепкий
утренний мороз. Чувствуя, что зябнет, Талхат сделал пробежку.В это время из кибитки вышел шофер, а со стороны коша пришел подпасок. А Гарагол появился в кибитке к самому концу чаепития.
— Яшулы, вы рано встаете! — Талхат подвинулся, давая ему место рядом с собой.
— Не особенно. Я ушел перед тем, как вы проснулись. Отару загнал в кошару, дал корму. Теперь будут лежать и спокойно жевать.
Чабан взял кумган с теплой водой, вышел из кибитки, чтобы: вымыть руки. Вернулся и сел, скрестив ноги, не снимая верхней одежды и не разуваясь, хотя внутри было очень тепло. В большую пиалу налил себе чаю.
— Сарану я. уже сказал: один человек собирается к тебе, государственный человек. Он сказал, что сегодня далеко не уйдет. «Пусть придет»,— сказал.
После этих слов чабана Талхат, собиравшийся уже встать, чтобы иди к Сарану, налил себе еще пиалу и не спеша выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71