разбудить в нем доброжелательность, вовлечь в поиск автора опасных художеств.
— Я очень уважаю труд живописца и жалею, что мы незнакомы, живя в одном городе,— вкрадчиво заговорил Хаиткулы.— Постараюсь устранить этот пробел и по-накомлюсь с вашими работами. Художника не каждый моет понять. Не думайте, что я из таких, я ведь тоже не-ного знаком с вашим ремеслом. Я в школе рисовал. Помню, ак писал маслом автопортрет. Любил рисовать природу,
Амударью, ее берега, заросли. Это были, как вы выражаетесь, мои темы!.. Заголовки стенных газет поручали писать только мне. Как только праздник, меня по району ищут писать лозунги. Знаете — белилами по красной ткани; Рай-комовские работники даже приносили ко мне домой материал и там ждали, пока я закончу... Мне почему-то кажется, если бы я к вам пришел не как представитель власти, а как художник-любитель, вы, наверное, по-другому приняли бы меня.
Лицо художника стало мягче. Он бережно собрал разбросанные по столу снимки и, уже по-другому рассматривая их, сказал:
— Вы бывший художник и не догадались, как сделан этот рисунок?.. По трафарету!
Хаиткулы давно догадался об этом, но ему хотелось проверить свою смекалку.
— Товарищ художник, кто может изготовить такой трафарет? Набивший в этом деле руку?.. Или любой пацан, как вы сказали?
— Любой способный пацан, товарищ милиционер. Это я хотел сказать.
Весьма наивное обращение «товарищ художник», которое употребил Хаиткулы, на глазах преобразило руководителя мастерской. От прежней сухости не осталось и следа. Он уже корил себя, что даже не поздоровался с неожиданным визитером... Поинтересовался, нельзя ли увидеть в натуре эту «наскальную живопись». Когда Хаиткулы сказал, что рисунки, кажется, уже вытравлены, он об этом пожалел. .
— Знаете, товарищ милиционер, у каждого автора, даже у автора трафарета, есть свой почерк.,. Если вы мне доверяете, оставьте один рисунок. Завтра встретимся. Или я к вам приду, или вы ко мне. Меня зовут Ярмамед...
Хаиткулы оставил ему номер своего домашнего телефона, попросил звонить в любое время. Они тепло попрощались.
С работы Хаиткулы сразу же позвонил домой, спросил, приходили ли обивщики дверей. Оказалось, приходили и быстро обили дверь новым слоем дерматина. Он позвонил подполковнику Джуманазарову: выяснилось, что и тому обновили обивку. Хаиткулы проявил упорство, разыскал мастера, обивавшего двери. Тот признался, что на двух дверях, Мовлямбердыева и Хасянова, рисунок остался под новым слоем дерматина. «Скоблили, скоблили, не отходит...»
Хаиткулы молниеносно совершил обратный рейс в мастерскую. Художник был на месте и сразу же предложил отобедать у него дома. Хаиткулы решил не отказываться от приглашения. Пешком они дошли до его четырехэтажного дома на той улице, которая, пересекая улицу Карла Маркса, берет начало у летней эстрады в городском парке. Пока пили чай, Хаиткулы ни словом не обмолвился о том, что рисунки целы. Но в конце обеда сказал, почему вернулся к нему, пригласил к себе домой.
Снять новый слой дерматина оказалось пустяковым делом. Художник, как профессиональный оперативный работник, внимательно осмотрел рисунок — сначала издалека, потом приблизившись вплотную. Соскоблил ножом несколько черных кусочков, положил на ладонь, понюхал, потом завернул в бумажку кусочек краски, отдал Хаиткулы — на экспертизу. Хаиткулы проводил его на служебной машине до мастерской. Ехали молча, и только у самых дверей мастерской художник сделал первое, но весьма важное для сопровождавшего его майора заключение:
— Тот, кто пачкал вашу дверь, никакого отношения не имеет ни к краске, ни к трафарету. Не знаю, кто это. Но имя того, кто сделал трафарет, сказать смогу. А если после работы не пойдете домой, то сможем навестить его.
Ради такого дела Хаиткулы готов был не только задержаться, но и заночевал бы там, куда его звал художник. Вернувшись на работу, он заглянул к инспектору, собиравшему материалы о докторе, пригласил его к себе.
- Знаешь, я внимательно изучил все письма пациентов к доктору, они заставили меня серьезно задуматься: очень они похожи одно на другое. Я подчеркнул в них некоторые строчки. Давай я буду читать одно письмо, а ты следи по этому.— Он дал другое письмо инспектору, стал читать вслух: — «Доктор лечит своих пациентов не только лекарствами, но и чутким отношением к больному. Некоторые врачи грубым обращением с нами сводят на нет результаты, которых они добились с помощью препаратов. С нашим доктором этого- не бывает. Природа наградила его золотым сердцем и доброй душой. Это счастье для больных. Я ему благодарен по гроб „жизни...» Ну как?
Инспектор удивился:
— Слова по-разному расставлены, а содержание то же самое, как две половинки яблока.
— Сравни и с другими письмами!
Инспектор просмотрел еще несколько писем.
— Выходит, товарищ майор, доктор оказывает помощь пациентам и в составлении писем... Вы тоже так считаете?
Хаиткулы улыбнулся:
— Мне кажется, он и конверты для писем сам покупал. Разговор с инспектором закончился. Хаиткулы открыл лежавшую перед ним папку, другую папку — с персональным делом коллеги, которое завтра должно рассматриваться на собрании первичной партийной организации. Но одни мысли мешали другим. Он закурил. Полсигареты выкурил, ни о чем не думая, потом, загасив сигарету, открыл дело. На работника ОБХСС написали анонимную жалобу: проводя ревизию на базе, поддался уговорам директора, помог скрыть недостачу... Как всегда в таких случаях, пошли разговоры среди сотрудников. Хаиткулы этих пересудов не терпел: сллетня как дым, который ест глаза, а пожара за ним не видно. У хорошего огня мало дыма, здесь надо тушить пожар, и все, поменьше болтать. Дело ему уже было ясно, мнение он составил, а так как рабочий день кончался, близилась новая встреча с художником, он занес папку парторгу.
— Ну как? — секретарь парторганизации выжидающе смотрел на него.
Что он мог ему ответить?. Хотя факты, приводимые в анонимном письме, не подтвердились — работник ОБХСС, например, не брал взяток, как там было сказано,— было очевидно, что ревизия проводилась спустя рукава: Хаиткулы не мог не согласиться с выводами тех, кто проверял этот случай: недостойны работать в органах милиции те, кто относится к делу формально, попустительствуя нечистоплотным на руку людям. Остается пожалеть, что среди строго отбираемых в органы, лиц еще встречаются подобные... Хаиткулы ничего не ответил парторгу, поджав губы, молча отдал ему папку, вышел. Это молчание было красноречивее любых слов.
Всегда ходивший прямо, с поднятой головой, Хаиткулы вошел в мастерскую подавленный. Ярмамед это сразу заметил:
— Вижу, вам испортили настроение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Я очень уважаю труд живописца и жалею, что мы незнакомы, живя в одном городе,— вкрадчиво заговорил Хаиткулы.— Постараюсь устранить этот пробел и по-накомлюсь с вашими работами. Художника не каждый моет понять. Не думайте, что я из таких, я ведь тоже не-ного знаком с вашим ремеслом. Я в школе рисовал. Помню, ак писал маслом автопортрет. Любил рисовать природу,
Амударью, ее берега, заросли. Это были, как вы выражаетесь, мои темы!.. Заголовки стенных газет поручали писать только мне. Как только праздник, меня по району ищут писать лозунги. Знаете — белилами по красной ткани; Рай-комовские работники даже приносили ко мне домой материал и там ждали, пока я закончу... Мне почему-то кажется, если бы я к вам пришел не как представитель власти, а как художник-любитель, вы, наверное, по-другому приняли бы меня.
Лицо художника стало мягче. Он бережно собрал разбросанные по столу снимки и, уже по-другому рассматривая их, сказал:
— Вы бывший художник и не догадались, как сделан этот рисунок?.. По трафарету!
Хаиткулы давно догадался об этом, но ему хотелось проверить свою смекалку.
— Товарищ художник, кто может изготовить такой трафарет? Набивший в этом деле руку?.. Или любой пацан, как вы сказали?
— Любой способный пацан, товарищ милиционер. Это я хотел сказать.
Весьма наивное обращение «товарищ художник», которое употребил Хаиткулы, на глазах преобразило руководителя мастерской. От прежней сухости не осталось и следа. Он уже корил себя, что даже не поздоровался с неожиданным визитером... Поинтересовался, нельзя ли увидеть в натуре эту «наскальную живопись». Когда Хаиткулы сказал, что рисунки, кажется, уже вытравлены, он об этом пожалел. .
— Знаете, товарищ милиционер, у каждого автора, даже у автора трафарета, есть свой почерк.,. Если вы мне доверяете, оставьте один рисунок. Завтра встретимся. Или я к вам приду, или вы ко мне. Меня зовут Ярмамед...
Хаиткулы оставил ему номер своего домашнего телефона, попросил звонить в любое время. Они тепло попрощались.
С работы Хаиткулы сразу же позвонил домой, спросил, приходили ли обивщики дверей. Оказалось, приходили и быстро обили дверь новым слоем дерматина. Он позвонил подполковнику Джуманазарову: выяснилось, что и тому обновили обивку. Хаиткулы проявил упорство, разыскал мастера, обивавшего двери. Тот признался, что на двух дверях, Мовлямбердыева и Хасянова, рисунок остался под новым слоем дерматина. «Скоблили, скоблили, не отходит...»
Хаиткулы молниеносно совершил обратный рейс в мастерскую. Художник был на месте и сразу же предложил отобедать у него дома. Хаиткулы решил не отказываться от приглашения. Пешком они дошли до его четырехэтажного дома на той улице, которая, пересекая улицу Карла Маркса, берет начало у летней эстрады в городском парке. Пока пили чай, Хаиткулы ни словом не обмолвился о том, что рисунки целы. Но в конце обеда сказал, почему вернулся к нему, пригласил к себе домой.
Снять новый слой дерматина оказалось пустяковым делом. Художник, как профессиональный оперативный работник, внимательно осмотрел рисунок — сначала издалека, потом приблизившись вплотную. Соскоблил ножом несколько черных кусочков, положил на ладонь, понюхал, потом завернул в бумажку кусочек краски, отдал Хаиткулы — на экспертизу. Хаиткулы проводил его на служебной машине до мастерской. Ехали молча, и только у самых дверей мастерской художник сделал первое, но весьма важное для сопровождавшего его майора заключение:
— Тот, кто пачкал вашу дверь, никакого отношения не имеет ни к краске, ни к трафарету. Не знаю, кто это. Но имя того, кто сделал трафарет, сказать смогу. А если после работы не пойдете домой, то сможем навестить его.
Ради такого дела Хаиткулы готов был не только задержаться, но и заночевал бы там, куда его звал художник. Вернувшись на работу, он заглянул к инспектору, собиравшему материалы о докторе, пригласил его к себе.
- Знаешь, я внимательно изучил все письма пациентов к доктору, они заставили меня серьезно задуматься: очень они похожи одно на другое. Я подчеркнул в них некоторые строчки. Давай я буду читать одно письмо, а ты следи по этому.— Он дал другое письмо инспектору, стал читать вслух: — «Доктор лечит своих пациентов не только лекарствами, но и чутким отношением к больному. Некоторые врачи грубым обращением с нами сводят на нет результаты, которых они добились с помощью препаратов. С нашим доктором этого- не бывает. Природа наградила его золотым сердцем и доброй душой. Это счастье для больных. Я ему благодарен по гроб „жизни...» Ну как?
Инспектор удивился:
— Слова по-разному расставлены, а содержание то же самое, как две половинки яблока.
— Сравни и с другими письмами!
Инспектор просмотрел еще несколько писем.
— Выходит, товарищ майор, доктор оказывает помощь пациентам и в составлении писем... Вы тоже так считаете?
Хаиткулы улыбнулся:
— Мне кажется, он и конверты для писем сам покупал. Разговор с инспектором закончился. Хаиткулы открыл лежавшую перед ним папку, другую папку — с персональным делом коллеги, которое завтра должно рассматриваться на собрании первичной партийной организации. Но одни мысли мешали другим. Он закурил. Полсигареты выкурил, ни о чем не думая, потом, загасив сигарету, открыл дело. На работника ОБХСС написали анонимную жалобу: проводя ревизию на базе, поддался уговорам директора, помог скрыть недостачу... Как всегда в таких случаях, пошли разговоры среди сотрудников. Хаиткулы этих пересудов не терпел: сллетня как дым, который ест глаза, а пожара за ним не видно. У хорошего огня мало дыма, здесь надо тушить пожар, и все, поменьше болтать. Дело ему уже было ясно, мнение он составил, а так как рабочий день кончался, близилась новая встреча с художником, он занес папку парторгу.
— Ну как? — секретарь парторганизации выжидающе смотрел на него.
Что он мог ему ответить?. Хотя факты, приводимые в анонимном письме, не подтвердились — работник ОБХСС, например, не брал взяток, как там было сказано,— было очевидно, что ревизия проводилась спустя рукава: Хаиткулы не мог не согласиться с выводами тех, кто проверял этот случай: недостойны работать в органах милиции те, кто относится к делу формально, попустительствуя нечистоплотным на руку людям. Остается пожалеть, что среди строго отбираемых в органы, лиц еще встречаются подобные... Хаиткулы ничего не ответил парторгу, поджав губы, молча отдал ему папку, вышел. Это молчание было красноречивее любых слов.
Всегда ходивший прямо, с поднятой головой, Хаиткулы вошел в мастерскую подавленный. Ярмамед это сразу заметил:
— Вижу, вам испортили настроение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71