роман
ЧАРДЖОУ
Глаза у него слипались, он изо всех сил боролся со сном: знал — поездка вот-вот кончится. Он удивлялся, почему они так долго едут и почему еще не сделали того, ради чего он бросил и чабана, и кош, и вообще забыл про все на свете. Времени для этого было достаточно, но они кружили по городу, пока, видно, совсем не потеряли нужный дом. Он вдруг начал догадываться, что это делается с каким-то умыслом. И ему стало страшно, еще страшнее, чем утром. И сразу как-то по-иному он посмотрел на своих спутников: тот, который сидел рядом, такой разговорчивый сначала, а теперь мрачневший все больше и больше, перестал ему нравиться, а шофер, который не перекинулся с ними ни одним словом, показался ему знакомым. Он встречался с ним раньше. Но где? Когда?
Была глубокая ночь, редкие фонари освещали улицу, дувалы и домики, стоявшие почти вплотную к дороге. Шофер нажал на тормоза, и у него мелькнула отчаянная мысль: «Бежать!» Он кинулся наружу, не чувствуя ни холода, ни снега, бившего в лицо. Заметил калитку в ограде, бросился к ней. Машина загудела громче, едва не ударила в спину, его догнали и отшвырнули к стене домика. И снова он услышал надрывный рев мотора. Сноп света от обеих фар ослепил его, но он успел увидеть такое, что привело его в ужас: борода у шофера, вцепившегося обеими руками в баранку, съехала набок — он узнал этого человека!
Руки шарилл по земле, наткнулись на кирпичи. Он повернулся навстречу машине — шофера не увидел, перед ним была стена света. С силой швырнул в нее кирпич, услы-
шал звон разбитого стекла, замахнулся еще раз... Но в это время все — и снег, и свет, и рев мотора — надвинулось на него разом, в груди что-то треснуло, и он потерял сознание...
Свет пробился из-за неплотно сдвинутых штор и упал на широкий лоб Хаиткулы. Часто ли удается начальнику уголовного розыска насладиться утренним сном? А сегодня вокруг царит какая-то особая тишина. Тихо в доме, тихо и на улице, даже не слышно привычного лая бродячих собак и мяуканья беспризорных кошек.
Марал уже встала, но смотрела на мужа в нерешительности: будить или не будить? Надо будить! Иначе ее кто-нибудь опередит: или маленькая Солмаз проснется и обязательно растормошит отца, или эта черная змея — телефон, молчавший с вечера, зазвонит пронзительно и разбудит его раньше, чем это сделает она... Разве он имеет право спать в такое утро? Она склонилась над мужем и прижалась губами к его губам.
Хаиткулы сразу же проснулся. Решив, что жена разбудила, чтобы он ответил на телефонный звонок, попробовал вытащить руку из-под одеяла, но Марал прижалась к нему, и его обдало жаром ее тела. Он обнял, привлек ее к себе...
Хаиткулы лежал на спине с закрытыми глазами — притворился, что снова заснул,— и думал о Марал. «Наверное, есть какая-то причина для этого порыва», — пронеслось в голове... С первого же дня женитьбы, будучи необычайно преданными друг другу, они, однако, не испытывали того, что называется «неистовой страстью». Любовь их была ровной, скрытой от посторонних. В этой, сдержанности, по-видимому, были повинны их характеры, во многом очень схожие. Если в окружающей их. жизни, а чаще на телеэкране, они и видели, как другие бурно выражают свои чувства, это не коробило их, фальши в этом они не замечали, но свои, ровные, чувства ценили выше. В них им виделся залог прочности отношений, А все то печальное, что было в жизни Марал, и повседневные нелегкие служебные обязанности Хаиткулы еще больше принуждали их к сдержанности в эмоциях.
Марал никогда не слышала от мужа возвышенных слов: «душа моя», «свет мой», «не могу жить без тебя»... Да и заветное слово «любимая» он после их свадьбы произнес всего-то два-три раза. Когда его охватывал приступ нежности, он говорил только: «Моя Марал» — и слегка прижимал ее к себе. Марал тоже не баловала его ласковыми словами.
Самому же Хаиткулы достаточно было улыбки Марал, неожиданного прикосновения головы к его плечу, чтобы удостовериться в ее чувствах. Можно и без слов, по одним глазам узнать главное:
Но тоска по нежности, наверно, всегда живет в человеке, и он ищет повода, чтобы накапливаемые неделями и месяцами слова прорвались наконец сквозь барьеры. Сегодня их сломала Марал... До того как у них родилась Солмаз, Хаиткулы часто будил жену своими ласками. Когда появилась на, свет дочь, невысыпавшуюся Марал по ночам стала будить свекровь. Марал кормила Солмаз и снова засыпала, а Хаиткулы рано утром, выскользнув из-под одеяла, осторожно шел на кухню, пил чай и тихо, незаметно уходил на работу. Пока жена спала, колыбель качала его мать.
Сейчас Хаиткулы был на седьмом небе от нахлынувших чувств. Не чудо ли, что его будят поцелуем, а руки жены ласкают его, и он слышит целый поток нежных слов?.. Их отношения были сдержанными еще и потому, что в доме жила мать Хаиткулы. Как тут лишний раз полюбезничаешь с супругой — можно обидеть маму„. Хаиткулы прислушался: «Что она там лепечет? «Поздравляю, поздравляю...» С чем? Ах, да!..»
Марал отодвинулась от него, дотянулась до тумбочки, открыла дверцу.
— Теперь, мой капитан, закрой глаза и дай руки. Хаиткулы подчинился.
Открыв глаза, увидел на каждой ладони по звездочке, которые прикрепляют к погонам.
— Что это такое, моя Марал?
— Не только это, но и...— Марал показала на шкаф, дверь которого была приоткрыта.
Хаиткулы вгляделся и увидел новенький коричневый плащ. Вспомнил слова жены: «Твой плащ износился, только ты один ходишь в таком...» Он посмотрел на звездочки, на плащ, на жену, улыбнулся:
— Ничего не понимаю... Эти звездочки, этот... За что все эти награды?
Марал откинула голову назад, будто пышная копна волос перетягивала ее, звонко рассмеялась и сразу притихла, закрыла рот ладонью. Повернув голову к двери, шепотом спросила:
— Вдруг оиа все слышала?..— Помолчала немного, потом снова повернулась к мужу и тихо сказала: — Все это еще надо заслужить. Это пока аванс...
— Ну вот, а я-то думал...
— Э! Уже расстроился... Доверчивый, как ребенок, ничего не стоит обмануть.— Марал расправила пальцами складку, собравшуюся на его лбу, нежно прикоснулась к ней губа-
ми.— Ты все это давно заслужил, родной мой. Сегодня тебе исполнилось тридцать лет, ты это знаешь. Желаю тебе долгой-долгой и счастливой жизни.— Голос ее опять изменился, стал «официальным».— Пусть волосы твои никогда не седеют, пусть будет у тебя девять сыновей и девять дочерей! Желаю дослужиться до генеральского чина! Хаиткулы обнял жену:
— Вах-хей, понимаю, откуда звездочка, но им придется еще полежать, пока министр не подпишет приказ.
— Приказ уже подписан, мой единственный в мире майор!
В тон жене Хаиткулы торжественно провозгласил:
— Клянусь исполнять отныне в полтора раза больше ваших желаний! Беру дополнительное обязательство — довести число наших сыновей до четырнадцати, а дочерей — до тринадцати!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
ЧАРДЖОУ
Глаза у него слипались, он изо всех сил боролся со сном: знал — поездка вот-вот кончится. Он удивлялся, почему они так долго едут и почему еще не сделали того, ради чего он бросил и чабана, и кош, и вообще забыл про все на свете. Времени для этого было достаточно, но они кружили по городу, пока, видно, совсем не потеряли нужный дом. Он вдруг начал догадываться, что это делается с каким-то умыслом. И ему стало страшно, еще страшнее, чем утром. И сразу как-то по-иному он посмотрел на своих спутников: тот, который сидел рядом, такой разговорчивый сначала, а теперь мрачневший все больше и больше, перестал ему нравиться, а шофер, который не перекинулся с ними ни одним словом, показался ему знакомым. Он встречался с ним раньше. Но где? Когда?
Была глубокая ночь, редкие фонари освещали улицу, дувалы и домики, стоявшие почти вплотную к дороге. Шофер нажал на тормоза, и у него мелькнула отчаянная мысль: «Бежать!» Он кинулся наружу, не чувствуя ни холода, ни снега, бившего в лицо. Заметил калитку в ограде, бросился к ней. Машина загудела громче, едва не ударила в спину, его догнали и отшвырнули к стене домика. И снова он услышал надрывный рев мотора. Сноп света от обеих фар ослепил его, но он успел увидеть такое, что привело его в ужас: борода у шофера, вцепившегося обеими руками в баранку, съехала набок — он узнал этого человека!
Руки шарилл по земле, наткнулись на кирпичи. Он повернулся навстречу машине — шофера не увидел, перед ним была стена света. С силой швырнул в нее кирпич, услы-
шал звон разбитого стекла, замахнулся еще раз... Но в это время все — и снег, и свет, и рев мотора — надвинулось на него разом, в груди что-то треснуло, и он потерял сознание...
Свет пробился из-за неплотно сдвинутых штор и упал на широкий лоб Хаиткулы. Часто ли удается начальнику уголовного розыска насладиться утренним сном? А сегодня вокруг царит какая-то особая тишина. Тихо в доме, тихо и на улице, даже не слышно привычного лая бродячих собак и мяуканья беспризорных кошек.
Марал уже встала, но смотрела на мужа в нерешительности: будить или не будить? Надо будить! Иначе ее кто-нибудь опередит: или маленькая Солмаз проснется и обязательно растормошит отца, или эта черная змея — телефон, молчавший с вечера, зазвонит пронзительно и разбудит его раньше, чем это сделает она... Разве он имеет право спать в такое утро? Она склонилась над мужем и прижалась губами к его губам.
Хаиткулы сразу же проснулся. Решив, что жена разбудила, чтобы он ответил на телефонный звонок, попробовал вытащить руку из-под одеяла, но Марал прижалась к нему, и его обдало жаром ее тела. Он обнял, привлек ее к себе...
Хаиткулы лежал на спине с закрытыми глазами — притворился, что снова заснул,— и думал о Марал. «Наверное, есть какая-то причина для этого порыва», — пронеслось в голове... С первого же дня женитьбы, будучи необычайно преданными друг другу, они, однако, не испытывали того, что называется «неистовой страстью». Любовь их была ровной, скрытой от посторонних. В этой, сдержанности, по-видимому, были повинны их характеры, во многом очень схожие. Если в окружающей их. жизни, а чаще на телеэкране, они и видели, как другие бурно выражают свои чувства, это не коробило их, фальши в этом они не замечали, но свои, ровные, чувства ценили выше. В них им виделся залог прочности отношений, А все то печальное, что было в жизни Марал, и повседневные нелегкие служебные обязанности Хаиткулы еще больше принуждали их к сдержанности в эмоциях.
Марал никогда не слышала от мужа возвышенных слов: «душа моя», «свет мой», «не могу жить без тебя»... Да и заветное слово «любимая» он после их свадьбы произнес всего-то два-три раза. Когда его охватывал приступ нежности, он говорил только: «Моя Марал» — и слегка прижимал ее к себе. Марал тоже не баловала его ласковыми словами.
Самому же Хаиткулы достаточно было улыбки Марал, неожиданного прикосновения головы к его плечу, чтобы удостовериться в ее чувствах. Можно и без слов, по одним глазам узнать главное:
Но тоска по нежности, наверно, всегда живет в человеке, и он ищет повода, чтобы накапливаемые неделями и месяцами слова прорвались наконец сквозь барьеры. Сегодня их сломала Марал... До того как у них родилась Солмаз, Хаиткулы часто будил жену своими ласками. Когда появилась на, свет дочь, невысыпавшуюся Марал по ночам стала будить свекровь. Марал кормила Солмаз и снова засыпала, а Хаиткулы рано утром, выскользнув из-под одеяла, осторожно шел на кухню, пил чай и тихо, незаметно уходил на работу. Пока жена спала, колыбель качала его мать.
Сейчас Хаиткулы был на седьмом небе от нахлынувших чувств. Не чудо ли, что его будят поцелуем, а руки жены ласкают его, и он слышит целый поток нежных слов?.. Их отношения были сдержанными еще и потому, что в доме жила мать Хаиткулы. Как тут лишний раз полюбезничаешь с супругой — можно обидеть маму„. Хаиткулы прислушался: «Что она там лепечет? «Поздравляю, поздравляю...» С чем? Ах, да!..»
Марал отодвинулась от него, дотянулась до тумбочки, открыла дверцу.
— Теперь, мой капитан, закрой глаза и дай руки. Хаиткулы подчинился.
Открыв глаза, увидел на каждой ладони по звездочке, которые прикрепляют к погонам.
— Что это такое, моя Марал?
— Не только это, но и...— Марал показала на шкаф, дверь которого была приоткрыта.
Хаиткулы вгляделся и увидел новенький коричневый плащ. Вспомнил слова жены: «Твой плащ износился, только ты один ходишь в таком...» Он посмотрел на звездочки, на плащ, на жену, улыбнулся:
— Ничего не понимаю... Эти звездочки, этот... За что все эти награды?
Марал откинула голову назад, будто пышная копна волос перетягивала ее, звонко рассмеялась и сразу притихла, закрыла рот ладонью. Повернув голову к двери, шепотом спросила:
— Вдруг оиа все слышала?..— Помолчала немного, потом снова повернулась к мужу и тихо сказала: — Все это еще надо заслужить. Это пока аванс...
— Ну вот, а я-то думал...
— Э! Уже расстроился... Доверчивый, как ребенок, ничего не стоит обмануть.— Марал расправила пальцами складку, собравшуюся на его лбу, нежно прикоснулась к ней губа-
ми.— Ты все это давно заслужил, родной мой. Сегодня тебе исполнилось тридцать лет, ты это знаешь. Желаю тебе долгой-долгой и счастливой жизни.— Голос ее опять изменился, стал «официальным».— Пусть волосы твои никогда не седеют, пусть будет у тебя девять сыновей и девять дочерей! Желаю дослужиться до генеральского чина! Хаиткулы обнял жену:
— Вах-хей, понимаю, откуда звездочка, но им придется еще полежать, пока министр не подпишет приказ.
— Приказ уже подписан, мой единственный в мире майор!
В тон жене Хаиткулы торжественно провозгласил:
— Клянусь исполнять отныне в полтора раза больше ваших желаний! Беру дополнительное обязательство — довести число наших сыновей до четырнадцати, а дочерей — до тринадцати!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71