Поль вздохнул и попробовал угомониться.
Теперь они стояли на коленях:
– Господь всемогущий, всемилостивый отец наш, мы, твои недостойные слуги, покорно и от всего сердца приносим тебе благодарность…
А теперь все стояли. Потом сидели. Доктор Дюплесси начал что-то читать, миссис Дюплесси громко высморкалась, и тут Поль вспомнил про своих солдатиков. Его теперь занимала проблема, как бы вытащить из кармана двух самых любимых, но так, чтобы никто не заметил.
Перед церковной службой у них был страшный бой, и они, как было хорошо известно Полю, рвались продолжить его. Они так и прыгали в кармане. Очень медленно и осторожно он сунул руку в карман и вынул майора Брауна, которого назвал этим именем в честь своего героя, лейтенанта Брауна, а потом полез за его врагом Неверным Али. Али – жестокий человек, у него куча рабов и в зубах кинжал. Он турецкий сарацин.
– …тысячи падут перед Тобой, десятки тысяч от Твоей десницы…
…и встанешь Ты против льва и змеи ядовитой, и наступишь ногой на льва молодого и шею дракона…
Доктор Дюплесси произносил слова так, что вместо «ноги» у него получалось «нууги», а вместо «дракона» – «дуракона». Поль решил, что Неверный Али скачет на «дураконе» и что тот дышит огнем и дымом и питается пятилетними мальчиками.
Небрежение к службе, которое проявил Поль, заметила Джинкс. Она смотрела, как брат вынул игрушки из кармана, и у нее от зависти прищурились глаза. «Это же несправедливо, – решила она. – Мама все спускает Полю, и вот вам, нате, он играет в церкви!»
– Поль! – зашипела Джинкс.
Поль не шевельнулся, но весь сжался и насторожился, потом на лице у него появилось упрямое, решительное выражение.
– Поль! – еще громче зашептала Джинкс, раскусившая его притворство, когда он прикинулся глухим и с невинной младенческой улыбкой обернулся к ней:
– Что?
– Поль! – Джинкс преисполнилась решимостью заставить брата ответить и ткнула его локтем под ребро. И крепко.
Поль сидел, нахохлившись, он не мог позволить себе пошевелиться: не мог убрать солдатиков и не мог спрятать так, чтобы их не было видно. Всеми фибрами своей души он сейчас ненавидел сестру – эту «надоедливую бабу». Однажды вечером папа так назвал миссис Дюплесси, и Поль запомнил эти слова. Ему очень понравилось, как они звучали.
– Надоедливая баба, – огрызнулся Поль.
– Ну, это тебе так не пройдет! – вполголоса злорадно проговорила Джинкс, но получилось довольно громко, и Поль краешком глаза посмотрел, не слышала ли мама.
«Все в порядке, не слышала». И все же малыш принялся прятать майора Брауна и Неверного Али, зажав обе фигурки в потных, разгоряченных ладошках, но последнее слово осталось за Джинкс: она исподтишка победно показала ему язык.
Этого Поль перенести не мог. Солдатики полетели на пол, Поль вскочил со своего места, стараясь лягнуть сестру, да так, чтобы остался грязный след на ее только что начищенных белых туфлях.
Мысли Юджинии были далеко-далеко, когда начали ссориться ее дети, – как бы наблюдение за ними не стимулировало ее фантазии, не облегчало ей грез наяву, она не всегда видела, чем они заняты. Порой ей просто было все равно, иногда она слишком погружалась в собственные мысли. Сейчас она слушала шум машин, и их успокаивающий гул навел ее на мысль, какой же покойной должна быть такая во всем определенная жизнь: ты выполняешь свою работу, крутишь, и крутишь, и крутишь, а за это тебя моют в масле, чистят и полируют, разговаривают с тобой (по крайней мере, так ведет себя главный механик) и носятся с тобой, как с новорожденным. Стук упавших солдатиков Поля вернул ее в реальность.
Даже увлеченный растолковыванием своей пастве самой поучительной из библейских историй, Джордж обратил внимание, что между двумя его младшими отпрысками назревает скандал. За время, пока доктор Дюплесси читал псалом, Джордж понял, что катастрофы не избежать. Он обозлился на Юджинию: «Ну куда она смотрит, почему не может быть потверже». Он был уверен, что она видела, как Поль и Джинкс затевают перепалку, просто ей все равно. Он подумал, что она нарочно пытается сорвать службу, так же как добивается того же, когда слишком громко поет или начинает плакать во время службы.
«Богема, – выходил из себя Джордж. – Мои дети сделаются никчемными художниками и будут жить в мансардах без водопровода. Или из них вырастут марксисты, и они будут разводить демагогию о союзах и «открытых цехах», будут у всех на глазах вещать с ящиков из-под мыла на Деланси-стрит, и обо мне станут говорить, как о папаше идиотов». Сидя в одиночестве рядом с самодельным алтарем и во главе своей хмурой паствы, Джордж все больше и больше распалялся.
И потом все в миг расползлось по швам, как он и ожидал: Поль и Джинкс подрались. И это в самой середине молитвы!
– Поль! – вскочил на ноги Джордж, только на миг отстав от сына.
– Джинкс! – произнесла Юджиния на секунду позже, зная наверняка, кто главный виновник происшедшего.
– Ты не должен… – громко проговорил Джордж, а Юджиния сказала:
– Оставь брата в покое.
Что же касается Джинкс и Поля, то они, оказавшись в центре всеобщего внимания, сидели, не шелохнувшись, как два кролика, забравшиеся на поле к фермеру, который направил на них фонарь.
Миссис Дюплесси была возмущена и не преминула сказать об этом. Ее муж не имел ни малейшего представления о том, что произошло; он уставился в свой молитвенник, как будто из него вдруг выросли рога. Уит ухмыльнулся и подмигнул Полю, чтобы поддразнить его, а Прю вскочила с места, чтобы вывести обоих детей из комнаты. Лиззи сделала вид, будто знать не знает ни того, ни другого преступника, а родители подогревали друг у друга раздражение тем, что бессмысленно и упрямо поддерживали враждующие стороны.
– Если ты только… – проговорил Джордж.
– Как ты можешь требовать от них, чтобы они сидели тихо, когда… – парировала Юджиния.
– Никто ничего не требует, по-моему! В мое время делали…
– Что тебе говорят? Я это знаю!
– Ну, знаете ли, я вижу в этом смысл… – запыхтела миссис Дюплесси, собравшись с силами для спора.
– Но что случилось, дорогая? Это я так читал?.. – огорченно посмотрел на рассерженные лица доктор Дюплесси.
– О, Густав! Порой ты такой бестолковый!
Вся комната, которая должна была бы являть собой образец мира и покоя, бурлила. Никто ни с кем не соглашался, и все были виноваты. Можно было подумать, что среди них оказался злодей, который нарочно выпустил в комнате змею. Затем произошло нечто ужасное. Прошло минуты две, пока все услышали этот звук. На корабле все замерло.
Дети взглянули друг на друга и со всех ног кинулись на палубу. За ними намеренно неторопливым шагом направилась Юджиния. Миссис Дюплесси заволновалась:
– Что такое? Что такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Теперь они стояли на коленях:
– Господь всемогущий, всемилостивый отец наш, мы, твои недостойные слуги, покорно и от всего сердца приносим тебе благодарность…
А теперь все стояли. Потом сидели. Доктор Дюплесси начал что-то читать, миссис Дюплесси громко высморкалась, и тут Поль вспомнил про своих солдатиков. Его теперь занимала проблема, как бы вытащить из кармана двух самых любимых, но так, чтобы никто не заметил.
Перед церковной службой у них был страшный бой, и они, как было хорошо известно Полю, рвались продолжить его. Они так и прыгали в кармане. Очень медленно и осторожно он сунул руку в карман и вынул майора Брауна, которого назвал этим именем в честь своего героя, лейтенанта Брауна, а потом полез за его врагом Неверным Али. Али – жестокий человек, у него куча рабов и в зубах кинжал. Он турецкий сарацин.
– …тысячи падут перед Тобой, десятки тысяч от Твоей десницы…
…и встанешь Ты против льва и змеи ядовитой, и наступишь ногой на льва молодого и шею дракона…
Доктор Дюплесси произносил слова так, что вместо «ноги» у него получалось «нууги», а вместо «дракона» – «дуракона». Поль решил, что Неверный Али скачет на «дураконе» и что тот дышит огнем и дымом и питается пятилетними мальчиками.
Небрежение к службе, которое проявил Поль, заметила Джинкс. Она смотрела, как брат вынул игрушки из кармана, и у нее от зависти прищурились глаза. «Это же несправедливо, – решила она. – Мама все спускает Полю, и вот вам, нате, он играет в церкви!»
– Поль! – зашипела Джинкс.
Поль не шевельнулся, но весь сжался и насторожился, потом на лице у него появилось упрямое, решительное выражение.
– Поль! – еще громче зашептала Джинкс, раскусившая его притворство, когда он прикинулся глухим и с невинной младенческой улыбкой обернулся к ней:
– Что?
– Поль! – Джинкс преисполнилась решимостью заставить брата ответить и ткнула его локтем под ребро. И крепко.
Поль сидел, нахохлившись, он не мог позволить себе пошевелиться: не мог убрать солдатиков и не мог спрятать так, чтобы их не было видно. Всеми фибрами своей души он сейчас ненавидел сестру – эту «надоедливую бабу». Однажды вечером папа так назвал миссис Дюплесси, и Поль запомнил эти слова. Ему очень понравилось, как они звучали.
– Надоедливая баба, – огрызнулся Поль.
– Ну, это тебе так не пройдет! – вполголоса злорадно проговорила Джинкс, но получилось довольно громко, и Поль краешком глаза посмотрел, не слышала ли мама.
«Все в порядке, не слышала». И все же малыш принялся прятать майора Брауна и Неверного Али, зажав обе фигурки в потных, разгоряченных ладошках, но последнее слово осталось за Джинкс: она исподтишка победно показала ему язык.
Этого Поль перенести не мог. Солдатики полетели на пол, Поль вскочил со своего места, стараясь лягнуть сестру, да так, чтобы остался грязный след на ее только что начищенных белых туфлях.
Мысли Юджинии были далеко-далеко, когда начали ссориться ее дети, – как бы наблюдение за ними не стимулировало ее фантазии, не облегчало ей грез наяву, она не всегда видела, чем они заняты. Порой ей просто было все равно, иногда она слишком погружалась в собственные мысли. Сейчас она слушала шум машин, и их успокаивающий гул навел ее на мысль, какой же покойной должна быть такая во всем определенная жизнь: ты выполняешь свою работу, крутишь, и крутишь, и крутишь, а за это тебя моют в масле, чистят и полируют, разговаривают с тобой (по крайней мере, так ведет себя главный механик) и носятся с тобой, как с новорожденным. Стук упавших солдатиков Поля вернул ее в реальность.
Даже увлеченный растолковыванием своей пастве самой поучительной из библейских историй, Джордж обратил внимание, что между двумя его младшими отпрысками назревает скандал. За время, пока доктор Дюплесси читал псалом, Джордж понял, что катастрофы не избежать. Он обозлился на Юджинию: «Ну куда она смотрит, почему не может быть потверже». Он был уверен, что она видела, как Поль и Джинкс затевают перепалку, просто ей все равно. Он подумал, что она нарочно пытается сорвать службу, так же как добивается того же, когда слишком громко поет или начинает плакать во время службы.
«Богема, – выходил из себя Джордж. – Мои дети сделаются никчемными художниками и будут жить в мансардах без водопровода. Или из них вырастут марксисты, и они будут разводить демагогию о союзах и «открытых цехах», будут у всех на глазах вещать с ящиков из-под мыла на Деланси-стрит, и обо мне станут говорить, как о папаше идиотов». Сидя в одиночестве рядом с самодельным алтарем и во главе своей хмурой паствы, Джордж все больше и больше распалялся.
И потом все в миг расползлось по швам, как он и ожидал: Поль и Джинкс подрались. И это в самой середине молитвы!
– Поль! – вскочил на ноги Джордж, только на миг отстав от сына.
– Джинкс! – произнесла Юджиния на секунду позже, зная наверняка, кто главный виновник происшедшего.
– Ты не должен… – громко проговорил Джордж, а Юджиния сказала:
– Оставь брата в покое.
Что же касается Джинкс и Поля, то они, оказавшись в центре всеобщего внимания, сидели, не шелохнувшись, как два кролика, забравшиеся на поле к фермеру, который направил на них фонарь.
Миссис Дюплесси была возмущена и не преминула сказать об этом. Ее муж не имел ни малейшего представления о том, что произошло; он уставился в свой молитвенник, как будто из него вдруг выросли рога. Уит ухмыльнулся и подмигнул Полю, чтобы поддразнить его, а Прю вскочила с места, чтобы вывести обоих детей из комнаты. Лиззи сделала вид, будто знать не знает ни того, ни другого преступника, а родители подогревали друг у друга раздражение тем, что бессмысленно и упрямо поддерживали враждующие стороны.
– Если ты только… – проговорил Джордж.
– Как ты можешь требовать от них, чтобы они сидели тихо, когда… – парировала Юджиния.
– Никто ничего не требует, по-моему! В мое время делали…
– Что тебе говорят? Я это знаю!
– Ну, знаете ли, я вижу в этом смысл… – запыхтела миссис Дюплесси, собравшись с силами для спора.
– Но что случилось, дорогая? Это я так читал?.. – огорченно посмотрел на рассерженные лица доктор Дюплесси.
– О, Густав! Порой ты такой бестолковый!
Вся комната, которая должна была бы являть собой образец мира и покоя, бурлила. Никто ни с кем не соглашался, и все были виноваты. Можно было подумать, что среди них оказался злодей, который нарочно выпустил в комнате змею. Затем произошло нечто ужасное. Прошло минуты две, пока все услышали этот звук. На корабле все замерло.
Дети взглянули друг на друга и со всех ног кинулись на палубу. За ними намеренно неторопливым шагом направилась Юджиния. Миссис Дюплесси заволновалась:
– Что такое? Что такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175