Уверенно, самодовольно.
Карл не ответил. «Меня отец выбрал воспреемником, – сердито думал Карл. – Не Тони, не Мартина. Меня. Это я у него мальчик на побегушках, а не они. Они могут иметь модные дома и модных друзей, а я сын, который ему нужен».
«Завтра мы уедем из Ньюпорта, Карл… – говорит он мне. – Договорись, чтобы последний поезд встретил наш вагон на Центральном вокзале. Тогда задержи шестичасовой на Питсбург»… или «одиннадцатичасовой на Марблхед», или «дневной на Вашингтон». Сделай то, сделай это. И я тут как тут, так ведь? Не успевают высохнуть чернила, а я уже бегу, одна нога здесь, другая там. Если старый козел добивается именно этого, то у него это получается всякий раз».
Карл со злостью уставился на ковер, потом перевел взгляд на подставку для ног, стоявшую у отцовского кресла.
«Ну какой толк рассуждать сейчас о Маниле? – задавал он себе вопрос. – Какое кому дело до старика Пейна, или генерала Вудса, вообще до любого из этих старых перечниц? Кому нужны Филиппины?»
– Больше никаких стоящих сообщений, Карл? Никаких проблем по поводу аннексии царем Маньчжурии? – пробурчал Турок, затем с наслаждением сделал еще одну затяжку. Лицо его окуталось дымом, и он для всего мира исчез.
Карл ничего не слышал.
«Или вот та ситуация с Карнеги, – рассуждал он, подливая масла в огонь, – то, что отец называл «нежелательным маленьким представлением в Алтуне…» Я-то помню все эти лекции: профсоюзы, менеджеры, чертов «открытый цех», десятипроцентное увеличение зарплаты и прочий треп. А ведь я сижу у ног великого человека и жду его подаяния, хотя бы доброго слова. И что получаю за все мои труды? Каково конечное вознаграждение? Пинок в зад. Вот что я получаю!»
Карл вдруг наклонился вперед и сгорбился, в голове родилось решение, и он почувствовал себя новым человеком. Он почувствовал себя сильным и решительным.
«Пускай братья растрачиваются на семьи и на жен, пускай тратят энергию, пускай прожигают жизнь. Эта дорога не для меня».
Турок лениво стряхнул пепел с сигары и внимательно посмотрел на сына. В хрустальной пепельнице шевельнулся завиток пепла и тут же рассыпался в пыль, отдельные табачные пряди смешались с другими и распались, как металлические опилки без магнита.
– Как ты думаешь, будет дождь или не будет? – спросил он, и переход к светской теме означал, что ничто больше не подлежит обсуждению, что все уже расставлено по своим местам, как было задумано загодя.
Турок посмотрел на окна с тяжелыми ставнями. С ближайших деревьев доносилась разноголосица галок.
Они передрались между собой и пронзительно кричали, качая листьями и ветками. Турок прислушался к их драке. «Август и Пенсильвания, – подумал он с удовольствием, – одно из моих любимых времен года. Время расположиться поудобнее и дожидаться окончания лета, оглянуться на проделанную работу и ее плоды».
Птицы становились все нахальнее, одна застучала клювом по навесу над окном. В комнату ворвался легкий ветерок. Он развеял по комнате остатки пепла из пепельницы. Турок повернул голову и понюхал, какие запахи принес с собой ветер.
– Собирается дождь, тебе не кажется, Карл? – спросил он, не обращая внимания на молчание сына. У Турка собственные планы в голове. Он посмотрел и окно. Небо заволокло темно-серыми облаками, и остатки солнечного света разбросали горчичного цвета пятна но листьям растущих поблизости деревьев, а на другой стороне лужайки увесистые Ветви платанов и буков вдруг стали совершенно белесыми, когда ветер задрал вверх листву. То же произошло и вдоль подъездной аллеи, около пруда и аллеи с розами, повсюду листья пришли в движение, повсюду на сухих и запыленных листьях напряженное ожидание влаги.
Турок закрыл глаза и попробовал представить себе, какой будет дождевая вода.
– Я бы и сам не отказался от летнего душа, – сказал он. – Очень люблю слушать дождь в этом доме.
ГЛАВА 8
Тунис, порт Тунис. Французский лоцман, высланный навстречу «Альседо» из порта Тунис-ла-Гулетт, медленно вел корабль вперед, буквально каждые несколько футов делая замеры глубины, следуя по длинному узкому каналу, отделявшему город от Средиземного моря. Капитан Косби стоял в рулевой рубке рядом с лоцманом, наблюдая, как тот проводит его судно в гавань. «Альседо» впервые понадобился местный лоцман, и Косби не получал удовольствия от этой процедуры. Он смотрел на капитанский мостик, на карты, вахтенный журнал, секстант, кронциркуль, рулевое колесо и молча поносил арабский порт, арабов, французов, назвавших этот спящий город своим домом, и особенно человека, от которого зависело благополучие «Альседо», – лоцмана.
Между капитанским мостиком «Альседо» и маленьким проржавевшим буксиром, ожидавшим своей очереди у правого борта яхты, шла какая-то ошалелая перекличка на жуткой смеси французского и арабского. По идее, буксир должен был помочь «Альседо» войти в порт, но, по существу, один удар носа яхты мог превратить буксир в кучу металлолома. Капитан Косби негромким голосом отдал приказ своему помощнику, а тот в свою очередь передал его на нос корабля. Там сбросили по правому борту несколько дополнительных, завязанных толстыми узлами канатов: в случае столкновения с буксиром капитану Косби не хотелось попортить белую краску на безупречном корпусе корабля.
Проблемой в Тунисе была, конечно же, песчаная отмель, знаменитая песчаная отмель. Она меняла положение ежедневно, ни один лоцман не мог сказать с какой-либо степенью точности, куда может внезапно кинуться песчаная коса: утром отмель вдруг уйдет вбок и разнесет нос английского фрегата, на следующий день вспучится под местным торговым судном. У песчаной отмели нет сознания, нет национальной гордости, ей все равно, откуда его жертва или кто породил ее.
– Да, эфенди, – бормотал лоцман, не понятно кому, то ли капитану Косби, то ли кому-то еще. – Нет, эфенди.
– Ну кто может сказать наверняка в такое трудное время, mon capitain, сэр. – Лоцман покачивался на каблуках, пожимая плечами и медленно поводя головой из стороны в сторону. – Нам нужно нащупывать здесь дорогу, capitain, эфенди, сэр.
Извинения никак не обнадеживали капитана Косби, особенно потому, что лоцман то и дело бросался к дверям рубки, и тогда поднимался неимоверный гвалт, на смеси французского с арабским и непрерывная смена противоречивых команд – то тянуть вперед, то толкать назад.
Как только ход «Альседо» снизился до черепашьего шага, мальчишки-попрошайки, крутившиеся в утлых лодчонках вокруг корабля, по давно установившейся традиции, пошли на приступ, в это же время целые семьи на фелюгах подплывали вплотную к борту и во всю мочь выпрашивали подачки, а их пузатые детишки пыряли в вонючую воду залива или выплывали на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Карл не ответил. «Меня отец выбрал воспреемником, – сердито думал Карл. – Не Тони, не Мартина. Меня. Это я у него мальчик на побегушках, а не они. Они могут иметь модные дома и модных друзей, а я сын, который ему нужен».
«Завтра мы уедем из Ньюпорта, Карл… – говорит он мне. – Договорись, чтобы последний поезд встретил наш вагон на Центральном вокзале. Тогда задержи шестичасовой на Питсбург»… или «одиннадцатичасовой на Марблхед», или «дневной на Вашингтон». Сделай то, сделай это. И я тут как тут, так ведь? Не успевают высохнуть чернила, а я уже бегу, одна нога здесь, другая там. Если старый козел добивается именно этого, то у него это получается всякий раз».
Карл со злостью уставился на ковер, потом перевел взгляд на подставку для ног, стоявшую у отцовского кресла.
«Ну какой толк рассуждать сейчас о Маниле? – задавал он себе вопрос. – Какое кому дело до старика Пейна, или генерала Вудса, вообще до любого из этих старых перечниц? Кому нужны Филиппины?»
– Больше никаких стоящих сообщений, Карл? Никаких проблем по поводу аннексии царем Маньчжурии? – пробурчал Турок, затем с наслаждением сделал еще одну затяжку. Лицо его окуталось дымом, и он для всего мира исчез.
Карл ничего не слышал.
«Или вот та ситуация с Карнеги, – рассуждал он, подливая масла в огонь, – то, что отец называл «нежелательным маленьким представлением в Алтуне…» Я-то помню все эти лекции: профсоюзы, менеджеры, чертов «открытый цех», десятипроцентное увеличение зарплаты и прочий треп. А ведь я сижу у ног великого человека и жду его подаяния, хотя бы доброго слова. И что получаю за все мои труды? Каково конечное вознаграждение? Пинок в зад. Вот что я получаю!»
Карл вдруг наклонился вперед и сгорбился, в голове родилось решение, и он почувствовал себя новым человеком. Он почувствовал себя сильным и решительным.
«Пускай братья растрачиваются на семьи и на жен, пускай тратят энергию, пускай прожигают жизнь. Эта дорога не для меня».
Турок лениво стряхнул пепел с сигары и внимательно посмотрел на сына. В хрустальной пепельнице шевельнулся завиток пепла и тут же рассыпался в пыль, отдельные табачные пряди смешались с другими и распались, как металлические опилки без магнита.
– Как ты думаешь, будет дождь или не будет? – спросил он, и переход к светской теме означал, что ничто больше не подлежит обсуждению, что все уже расставлено по своим местам, как было задумано загодя.
Турок посмотрел на окна с тяжелыми ставнями. С ближайших деревьев доносилась разноголосица галок.
Они передрались между собой и пронзительно кричали, качая листьями и ветками. Турок прислушался к их драке. «Август и Пенсильвания, – подумал он с удовольствием, – одно из моих любимых времен года. Время расположиться поудобнее и дожидаться окончания лета, оглянуться на проделанную работу и ее плоды».
Птицы становились все нахальнее, одна застучала клювом по навесу над окном. В комнату ворвался легкий ветерок. Он развеял по комнате остатки пепла из пепельницы. Турок повернул голову и понюхал, какие запахи принес с собой ветер.
– Собирается дождь, тебе не кажется, Карл? – спросил он, не обращая внимания на молчание сына. У Турка собственные планы в голове. Он посмотрел и окно. Небо заволокло темно-серыми облаками, и остатки солнечного света разбросали горчичного цвета пятна но листьям растущих поблизости деревьев, а на другой стороне лужайки увесистые Ветви платанов и буков вдруг стали совершенно белесыми, когда ветер задрал вверх листву. То же произошло и вдоль подъездной аллеи, около пруда и аллеи с розами, повсюду листья пришли в движение, повсюду на сухих и запыленных листьях напряженное ожидание влаги.
Турок закрыл глаза и попробовал представить себе, какой будет дождевая вода.
– Я бы и сам не отказался от летнего душа, – сказал он. – Очень люблю слушать дождь в этом доме.
ГЛАВА 8
Тунис, порт Тунис. Французский лоцман, высланный навстречу «Альседо» из порта Тунис-ла-Гулетт, медленно вел корабль вперед, буквально каждые несколько футов делая замеры глубины, следуя по длинному узкому каналу, отделявшему город от Средиземного моря. Капитан Косби стоял в рулевой рубке рядом с лоцманом, наблюдая, как тот проводит его судно в гавань. «Альседо» впервые понадобился местный лоцман, и Косби не получал удовольствия от этой процедуры. Он смотрел на капитанский мостик, на карты, вахтенный журнал, секстант, кронциркуль, рулевое колесо и молча поносил арабский порт, арабов, французов, назвавших этот спящий город своим домом, и особенно человека, от которого зависело благополучие «Альседо», – лоцмана.
Между капитанским мостиком «Альседо» и маленьким проржавевшим буксиром, ожидавшим своей очереди у правого борта яхты, шла какая-то ошалелая перекличка на жуткой смеси французского и арабского. По идее, буксир должен был помочь «Альседо» войти в порт, но, по существу, один удар носа яхты мог превратить буксир в кучу металлолома. Капитан Косби негромким голосом отдал приказ своему помощнику, а тот в свою очередь передал его на нос корабля. Там сбросили по правому борту несколько дополнительных, завязанных толстыми узлами канатов: в случае столкновения с буксиром капитану Косби не хотелось попортить белую краску на безупречном корпусе корабля.
Проблемой в Тунисе была, конечно же, песчаная отмель, знаменитая песчаная отмель. Она меняла положение ежедневно, ни один лоцман не мог сказать с какой-либо степенью точности, куда может внезапно кинуться песчаная коса: утром отмель вдруг уйдет вбок и разнесет нос английского фрегата, на следующий день вспучится под местным торговым судном. У песчаной отмели нет сознания, нет национальной гордости, ей все равно, откуда его жертва или кто породил ее.
– Да, эфенди, – бормотал лоцман, не понятно кому, то ли капитану Косби, то ли кому-то еще. – Нет, эфенди.
– Ну кто может сказать наверняка в такое трудное время, mon capitain, сэр. – Лоцман покачивался на каблуках, пожимая плечами и медленно поводя головой из стороны в сторону. – Нам нужно нащупывать здесь дорогу, capitain, эфенди, сэр.
Извинения никак не обнадеживали капитана Косби, особенно потому, что лоцман то и дело бросался к дверям рубки, и тогда поднимался неимоверный гвалт, на смеси французского с арабским и непрерывная смена противоречивых команд – то тянуть вперед, то толкать назад.
Как только ход «Альседо» снизился до черепашьего шага, мальчишки-попрошайки, крутившиеся в утлых лодчонках вокруг корабля, по давно установившейся традиции, пошли на приступ, в это же время целые семьи на фелюгах подплывали вплотную к борту и во всю мочь выпрашивали подачки, а их пузатые детишки пыряли в вонючую воду залива или выплывали на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175