– Вы слышите меня, Юджиния? – проговорил Дюплесси.
«Да», – хотела ответить Юджиния, но слово показалось ей таким длинным, что никак не укладывалось на языке. Пока она пыталась сложить его, у нее хватило времени подумать. Она думала о комнате Поля дома и о том, как наполнялась она солнечным светом. Она видела сидевшие рядком на подоконниках плюшевые игрушки, они походили на греющихся на весеннем солнышке людей. Видела преломление света в пузыристом оконном стекле – от него получалась маленькая радуга, которая перепрыгивала через кресло на кровать. Потом она услышала пение птиц и увидела, как ласточка пытается построить гнездышко под крышей. Комната была солнечной, а дети – что? Два и семь, и… три и восемь, или?.. Сколько им лет?
– М-м-м-м… – удалось наконец промычать Юджинии, и она открыла глаза.
– Слава Богу, – выдохнула миссис Дюплесси. – Она жива.
– А никто и не сомневался, что она жива, Джейн, – мягко напомнил ей доктор Дюплесси. – Правда, Юджиния? – Он похлопал ее по руке. – Как мы себя чувствуем? Есть переломы?
– М-м-м-м… – Юджиния попыталась покачать головой.
– Я шучу, моя дорогая. Ничего не сломано. Как голова?
– Жутко! – неожиданно засмеялась Юджиния.
Ее голос изменился до неузнаваемости. Можно было подумать, что говорит кто-то другой. Но она знала, что это ее голос и что где-то позади остался тихий, уютный мир.
– Очень неудачно вы упали. Напугали всех нас до смерти, – улыбнулся доктор Дюплесси, а жена запричитала:
– Я знала, я была уверена, что вы придете в себя! Слава Богу! – и потом засуетилась. – Пойду за девочками. Они так обрадуются!
– Ну, погоди чуточку, Джейн, – негромким голосом остановил ее доктор Дюплесси. – Дай Юджинии немного собраться с силами. Нет, скажи им, что с мамой все в порядке, если уж так хочется. Что очень скоро она поднимется. А потом можете все вместе открыть ту последнюю банку леденцов. Джейн вконец избалует ваших девочек, если вы не поторопитесь выздороветь, Юджиния, – подмигнул пациентке доктор Дюплесси.
– Я их совершенно не балую, Густав. Ты же сам знаешь. Бедняжки так перепугались и так беспокоились о своей мамочке, что я должна была…
– Знаю, знаю, дорогая. А теперь давай быстренько. Девочки ждут.
Доктор Дюплесси посмотрел вслед уходившей жене. Юджиния подумала, что он хочет сказать еще что-то, но он только встал и произнес:
– Легкое сотрясение мозга, не более. От этого, да еще от ветра вы и потеряли сознание.
«Где Джеймс?» – хотелось спросить Юджинии, но она не смела. Она оглядывала комнату, видела все, видела стул, на который Джеймс бросал свою куртку, и скамеечку, под которую он ставил ботинки. Чтобы как-то успокоиться, она медленно провела рукой по простыне.
Словно прочитав ее мысли, доктор Дюплесси сказал:
– Ваш лейтенант Браун поскакал в Найроби узнать насчет поезда. Он считает, что лучше всего было бы перевезти вас на яхту, и чем раньше, тем лучше.
Затем доктор посмотрел на нее, забрал свой саквояж со стола и медленно пошел к двери.
– Позовите меня, если я вам понадоблюсь, Юджиния, – сказал он напоследок. – Я всегда поблизости. Что бы вы ни хотели сказать мне.
Юджиния молча смотрела, как он уходил. Ей хотелось вернуться в свой безмолвный мир, хотелось, чтобы рядом был Джеймс, чтобы он был вместе с ней в постели, и потом ей захотелось поскакать галопом вместе с детьми. Со всеми детьми, не только с девочками. Со всеми.
Юджиния повернула голову. Двигаться было очень больно. Но подушка пахла приятно, от нее веяло теплом, пахло телом Джеймса и ее собственным телом. Пахло травой, полями и желтыми колосьями пшеницы.
«Я должна сообщить тебе довольно печальное известие, – сказала тогда бабушка. – Но я хочу, чтобы ты была храброй девочкой».
Юджиния проснулась, точно кто-то толкнул ее. Сон был таким страшным, что о нем невозможно думать. Она потянулась к лампе на ночном столике, но она не зажигалась. Трут, наверное, подмок, или слишком короток фитиль. Пытаясь зажечь лампу, она ударилась рукой о столик и потом лежала, уставившись в лежащую у нее в ногах ночь.
В комнате находилось что-то ужасное, что-то, чему она не находила названия. Это что-то имело остренькое лицо и глаза, мертвые, как влажные камни. Юджинии хотелось заплакать, но она знала, что эта штука все еще смотрит на нее. Она натянула на плечи простыню, вытянула ноги и стала ждать.
«Что это было?» – гадала она. Ей снился Поль. Но Поль был кроликом или котенком, чем-то белым и маленьким, и жалобно мяукал, лежа на лесной тропинке. Она наклонилась, чтобы поднять его – то ли кролика, то ли котенка, но у него был полон рот крови, и она знала, что ничего сделать нельзя. Потом она сама стала маленькой и лежала на карнизе городского дома, скребясь в окно. Потом она упала и разбилась насмерть.
Это-то падение и разбудило ее. Но когда она уже касалась земли, или просыпалась, или умирала, то еще раз отчетливо увидела Поля, Поля в матроске, окруженного туземцами, оруженосцами, носильщиками. Они находились на какой-то поляне, где растительность была буйно-зеленой, как бывает в чаще джунглей. Поль увидел бананы и райских птиц и побежал, но тут увидел маму. Это были его последние шаги.
Юджиния крепко зажмурилась. «Это же только сон. Сон и только», – предостерегающе сказала она себе. Юджиния постаралась сесть, но страшно заболела голова, к горлу подступила тошнота, и она была вынуждена снова откинуться на подушку.
«Скоро наступит рассвет, – решила она. – Лагерь придет в движение, я позову Джозефа, и мы с ним посоветуемся. Организовать еще одну экспедицию не так долго. Мы найдем Джорджа около Виктории-Ньянза или еще где-нибудь. Где-нибудь в тех местах. Джозеф знает.
Возьму с собой девочек, мы посмотрим водопады. Девочки умеют ездить в седле, возьмем с собой сайке, мне, конечно, придется лежать в повозке, но Джеймс может… Джеймс может…»
Всплывшее в ее сознании имя вдруг что-то разладило в ней, заставило прекратить рассуждения о планах и, крепко обхватив себя холодными руками, разрыдаться. Юджиния открыла рот и подумала, что сейчас закричит. Но сколько бы горячих слез ни стекало по ее щекам и как бы отчаянно она ни закрывала глаза, ей никак не удавалось стереть из памяти картины: маленькое тельце ее сына падает между листьями бананового дерева. С листьев капает, капли сливаются в струйки, струйки образуют поток, и земля разбухает в губчатую массу, которая делается цвета свернувшейся темной крови, а поток пробивает через нее путь к океану, далеко-далеко от этого места.
– О мама! – заплакала она. – О мама, о мама! О Джеймс!..
ГЛАВА 19
И снова добрый старый «Альседо», – подумал Джордж. – Слава тебе, Господи. Скоро выходим в море. Благодарю тебя, Господи, еще раз».
Джордж расхаживал по своему кабинету, ища утешения в стоящих, как на параде, книжных полках, идеальном порядке на письменном столе, пресс-папье, панелях на стенах, подвесном потолке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175