» Капитан Косби слышал истории о том, как потерпевшие кораблекрушение сходили с ума, когда им приходилось пить морскую воду, но желание напиться ею он понимал. Вода и в самом деле выглядела манящей, не менее соблазнительной, чем многие другие на земле вещи.
Первыми отстали камышовые лодки, потом фелюги, затем в их собственные лодки посадили лоцманов (так и не прекративших до самого конца кричать и размахивать руками) и отправили назад в порт. Наконец перестали следовать за «Альседо» и последние местные любопытные суденышки, и он остался один на один с морем. Капитан Косби занялся текущими делами на капитанском мостике. Он снова командует, больше не будет специальной вахты для охраны этих ящиков (до следующего захода в порт) и никаких особых указаний для команды.
Корабль будет спокойно продолжать свой нетрудный путь вдоль африканского побережья, и машины будут мерно выстукивать свою непрерывную песню. Кочегары будут шуровать уголь, словно повара, разогревающие плиту; постели будут готовиться, и в них будут спать, а потом их снова будут убирать; будут открывать и закрывать занавески, менять скатерти на столах, а палубные кресла будут осторожно поворачивать, когда сидящие в них пассажиры начнут зевать или болтать между собой, решат вздремнуть или задумчиво смотреть на завораживающее пространство моря. Эта картина сделала капитана Косби моряком. Во всем мире нет более соблазнительного зрелища.
– Курс нормальный, сэр? – спросил помощник – немногословный человек.
– Все отлично, – ответил капитан Косби. В рулевой рубке стояла тишина, здесь никто не будет докучать другому и нарушать покой, который опускается на корабль в открытом море, как снег на лужайку.
Юджиния стояла около сходного трапа, чуть откинувшись назад, и легкий ветер играл ее юбкой и шалью. По воде пробегали серые блики, свет не хотел расставаться с морем и цеплялся за волны, как капризничавший ребенок, которого отправляют в кровать, а он старается задержаться под любым предлогом. Потом наступила темнота, усилился ветер, и Юджиния поплотнее закуталась в шаль. «Там, в главном салоне, все собираются к ужину, – сказала она себе, – начнут вспоминать чудесные виды и сценки в Тунисе – в самом городе, в Энфиде и Кайруане, и сосать сырные палочки и есть маринованную сельдь на тостах. Начнут изощряться в словесных вывертах, которые превращают голые слова в подобие чувств, в нечто знакомое и безопасное. А я в это время стою на ночном ветру и жду, не случится ли что-нибудь».
Внезапно Юджиния вспомнила, как болела в детстве и как целых три недели ее заставляли есть одну только вареную картошку и не пить ничего, кроме воды. Какой несбыточной мечтой казались ей тогда обыкновенный суп или яйцо всмятку! Она улыбнулась, вспомнив первый восхитительный обед после картофельной диеты. «Что я тогда попросила? – пыталась вспомнить Юджиния. – Томатный суп-пюре, который готовила Катерина, и сардины на тостах. Я все еще чувствую их вкус на языке. Вкуснее я ничего никогда не ела.
А кто тогда спрятал мятные леденцы в комоде, стоящем в чьей-то спальне, и ждал, пока откуда-нибудь потянет запахом мяты, чтобы потом забраться по выдвинутым ящикам на верхнюю полку комода и добыть запретный плод. Мятные помадки, томатные супы, маленькие рыбки на тостах – где теперь эти скромные желания? – подумала Юджиния. – Как же легко было их удовлетворить».
Ветер крепчал, он рвал ее юбки и хлестал по лицу. Он нес мельчайшие капельки влаги, вроде мелкого дождика или густого тумана, но когда Юджиния попробовала, то это оказалось солью. Она облизала губы, подошла к поручням, смахнула воду с деревянной поверхности и сунула пальцы в рот. Соль, острая, как память, и въедливая, как вера. У нее был удивительный вкус.
ГЛАВА 10
Лейтенант Браун стоял в трюме «Альседо», глядя прямо перед собой и с трудом изображая на лице предельное внимание. Висевший на одном из бимсов фонарь покачивался в ритме движения корабля, но свет, который он отбрасывал на лицо Брауна то слева, то справа, не обнаруживал на нем никаких изменений. Можно было подумать, будто оно вылито из свинца.
– …Вас не было целый день… – Огден Бекман начал говорить негромко, но постепенно переходил почти на крик. – Наверное, вы думаете, что становитесь светским человеком… что можете бросать свой пост, как только вам заблагорассудится… что вы теперь один из богатеев…
Нотация продолжалась уже довольно долго. Браун следил за тем, как покачивался его гамак, и думал, сколько же узлов делает сейчас корабль, двигаясь вдоль берега Северной Африки. Потом он задумался, сможет ли узнать какие-то места там, где они сейчас находились.
– Так вот, позвольте заверить вас, мистер, вы не… Голос Бекмана скрипел, как сломанная машина, он звякал и шипел, к этому привыкаешь и перестаешь замечать. Вольно или невольно научаешься видеть проблемы. Ты живешь с ними.
– …И никогда не будете! Как бы вы ни подружились с мадам…
Бекман произнес слово «подружились» с такими неприятным подтекстом, чтобы оно прозвучало, как самый отвратительный на свете грех. Точно так же прозвучало слово «мадам». И гадать тут не приходилось, это была издевка.
– …Вам нужно выполнять свою работу… или вы забыли? Отвечайте, черт побери!
– Отчего же, не забыл, – спокойно, почти скучающим тоном ответил Браун и перевел взгляд на фонарь.
– Ну и что же вы подумали, когда изволили спуститься сюда? Вы заметили, что в один из ящиков залезали?
– Я не посмотрел, – ответил Браун.
– Не… не… – Слова буквально душили Бекмана.
– Посмотрел, – подсказал Браун.
Опешивший Бекман несколько секунд не мог произнести ни слова. Ему хотелось убить этого человека, схватить за горло и удавить так, чтобы у него вылезли глаза и рожа покрылась синими пятнами. Представившаяся ему картина несколько успокоила его, и он смог продолжить:
– Я полагал, что нанимал вас для этого, – произнес Бекман, подчеркивая каждое слово.
– Ящик был вскрыт. Вы же видели это… Лейтенант Браун не дал ему договорить, но даже не повел при этом глазом, продолжая смотреть в темноту трюма, как будто там было что-то, что видели только они.
– Я видел это, потому что был здесь, – взорвался Бекман. – Потому что я не бросал все, чтобы поучаствовать в маленьких экстельмовских приключениях. Потому что я помню, почему мы участвуем в этих роскошных каникулах. Потому что я не прикидываюсь другом Джорджа или Юджинии…
– Ну так как, к винтовкам притрагивались или нет? – спросил Браун, хотя ответ ему был уже известен.
– Послушайте, лейтенант, – Бекман решил зайти с другого конца. Он будет более сдержанным, чем его оппонент-«лейтенант», за словом в карман не полезет. – Вопрос не в том, трогали винтовки или нет, а в том, что вы ничего не заметили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Первыми отстали камышовые лодки, потом фелюги, затем в их собственные лодки посадили лоцманов (так и не прекративших до самого конца кричать и размахивать руками) и отправили назад в порт. Наконец перестали следовать за «Альседо» и последние местные любопытные суденышки, и он остался один на один с морем. Капитан Косби занялся текущими делами на капитанском мостике. Он снова командует, больше не будет специальной вахты для охраны этих ящиков (до следующего захода в порт) и никаких особых указаний для команды.
Корабль будет спокойно продолжать свой нетрудный путь вдоль африканского побережья, и машины будут мерно выстукивать свою непрерывную песню. Кочегары будут шуровать уголь, словно повара, разогревающие плиту; постели будут готовиться, и в них будут спать, а потом их снова будут убирать; будут открывать и закрывать занавески, менять скатерти на столах, а палубные кресла будут осторожно поворачивать, когда сидящие в них пассажиры начнут зевать или болтать между собой, решат вздремнуть или задумчиво смотреть на завораживающее пространство моря. Эта картина сделала капитана Косби моряком. Во всем мире нет более соблазнительного зрелища.
– Курс нормальный, сэр? – спросил помощник – немногословный человек.
– Все отлично, – ответил капитан Косби. В рулевой рубке стояла тишина, здесь никто не будет докучать другому и нарушать покой, который опускается на корабль в открытом море, как снег на лужайку.
Юджиния стояла около сходного трапа, чуть откинувшись назад, и легкий ветер играл ее юбкой и шалью. По воде пробегали серые блики, свет не хотел расставаться с морем и цеплялся за волны, как капризничавший ребенок, которого отправляют в кровать, а он старается задержаться под любым предлогом. Потом наступила темнота, усилился ветер, и Юджиния поплотнее закуталась в шаль. «Там, в главном салоне, все собираются к ужину, – сказала она себе, – начнут вспоминать чудесные виды и сценки в Тунисе – в самом городе, в Энфиде и Кайруане, и сосать сырные палочки и есть маринованную сельдь на тостах. Начнут изощряться в словесных вывертах, которые превращают голые слова в подобие чувств, в нечто знакомое и безопасное. А я в это время стою на ночном ветру и жду, не случится ли что-нибудь».
Внезапно Юджиния вспомнила, как болела в детстве и как целых три недели ее заставляли есть одну только вареную картошку и не пить ничего, кроме воды. Какой несбыточной мечтой казались ей тогда обыкновенный суп или яйцо всмятку! Она улыбнулась, вспомнив первый восхитительный обед после картофельной диеты. «Что я тогда попросила? – пыталась вспомнить Юджиния. – Томатный суп-пюре, который готовила Катерина, и сардины на тостах. Я все еще чувствую их вкус на языке. Вкуснее я ничего никогда не ела.
А кто тогда спрятал мятные леденцы в комоде, стоящем в чьей-то спальне, и ждал, пока откуда-нибудь потянет запахом мяты, чтобы потом забраться по выдвинутым ящикам на верхнюю полку комода и добыть запретный плод. Мятные помадки, томатные супы, маленькие рыбки на тостах – где теперь эти скромные желания? – подумала Юджиния. – Как же легко было их удовлетворить».
Ветер крепчал, он рвал ее юбки и хлестал по лицу. Он нес мельчайшие капельки влаги, вроде мелкого дождика или густого тумана, но когда Юджиния попробовала, то это оказалось солью. Она облизала губы, подошла к поручням, смахнула воду с деревянной поверхности и сунула пальцы в рот. Соль, острая, как память, и въедливая, как вера. У нее был удивительный вкус.
ГЛАВА 10
Лейтенант Браун стоял в трюме «Альседо», глядя прямо перед собой и с трудом изображая на лице предельное внимание. Висевший на одном из бимсов фонарь покачивался в ритме движения корабля, но свет, который он отбрасывал на лицо Брауна то слева, то справа, не обнаруживал на нем никаких изменений. Можно было подумать, будто оно вылито из свинца.
– …Вас не было целый день… – Огден Бекман начал говорить негромко, но постепенно переходил почти на крик. – Наверное, вы думаете, что становитесь светским человеком… что можете бросать свой пост, как только вам заблагорассудится… что вы теперь один из богатеев…
Нотация продолжалась уже довольно долго. Браун следил за тем, как покачивался его гамак, и думал, сколько же узлов делает сейчас корабль, двигаясь вдоль берега Северной Африки. Потом он задумался, сможет ли узнать какие-то места там, где они сейчас находились.
– Так вот, позвольте заверить вас, мистер, вы не… Голос Бекмана скрипел, как сломанная машина, он звякал и шипел, к этому привыкаешь и перестаешь замечать. Вольно или невольно научаешься видеть проблемы. Ты живешь с ними.
– …И никогда не будете! Как бы вы ни подружились с мадам…
Бекман произнес слово «подружились» с такими неприятным подтекстом, чтобы оно прозвучало, как самый отвратительный на свете грех. Точно так же прозвучало слово «мадам». И гадать тут не приходилось, это была издевка.
– …Вам нужно выполнять свою работу… или вы забыли? Отвечайте, черт побери!
– Отчего же, не забыл, – спокойно, почти скучающим тоном ответил Браун и перевел взгляд на фонарь.
– Ну и что же вы подумали, когда изволили спуститься сюда? Вы заметили, что в один из ящиков залезали?
– Я не посмотрел, – ответил Браун.
– Не… не… – Слова буквально душили Бекмана.
– Посмотрел, – подсказал Браун.
Опешивший Бекман несколько секунд не мог произнести ни слова. Ему хотелось убить этого человека, схватить за горло и удавить так, чтобы у него вылезли глаза и рожа покрылась синими пятнами. Представившаяся ему картина несколько успокоила его, и он смог продолжить:
– Я полагал, что нанимал вас для этого, – произнес Бекман, подчеркивая каждое слово.
– Ящик был вскрыт. Вы же видели это… Лейтенант Браун не дал ему договорить, но даже не повел при этом глазом, продолжая смотреть в темноту трюма, как будто там было что-то, что видели только они.
– Я видел это, потому что был здесь, – взорвался Бекман. – Потому что я не бросал все, чтобы поучаствовать в маленьких экстельмовских приключениях. Потому что я помню, почему мы участвуем в этих роскошных каникулах. Потому что я не прикидываюсь другом Джорджа или Юджинии…
– Ну так как, к винтовкам притрагивались или нет? – спросил Браун, хотя ответ ему был уже известен.
– Послушайте, лейтенант, – Бекман решил зайти с другого конца. Он будет более сдержанным, чем его оппонент-«лейтенант», за словом в карман не полезет. – Вопрос не в том, трогали винтовки или нет, а в том, что вы ничего не заметили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175