В его воображении замелькали образы дерзких и смелых поступков, которые он мог бы совершить. Вот он титан промышленности, средневековый князь, ученый, вот он любящий родитель, рискующий жизнью ради спасения семьи в какой-то Богом забытой пустыне. Вот его высаживают на необитаемый остров…
Джордж поглубже уселся в кресле, будучи не в силах оторвать взгляда от янтарной жидкости, плескавшейся в его стакане.
В это время Бекман находился в трюме, осматривая ящики, принадлежавшие «Экстельму и компании». Пригнувшись, чтобы не ударяться о бимсы и балки, вытянув перед собой руку с керосиновым фонарем, он всматривался в ящики, тщательно маркируя каждый из них. Он проверял, прочно ли они закреплены и нет ли следов повреждений. Ящики испускали стоны и вздыхали, их свежее дерево скрипело под давлением веревок, но привязаны они были намертво. Совершенно намертво.
Он правильно поступил, проявив несговорчивость и настояв на своем, решил Бекман. Особые подставки поднимали каждый ящик на несколько дюймов над уровнем пола. Невзирая на неоднократные заверения капитана Косби, что трюмы «Альсадо» абсолютно сухие, Бекман стоял на своем:
– Нам нужно сделать деревянные подставки, капитан. Уверяю вас, мистер Экстельм не потерпит, чтобы это оборудование получило повреждения. Соленая вода для него губительна.
– Мистер Джордж предложил просто хороший, добротный… – запротестовал было капитан.
– Я имею в виду не мистера Джорджа, капитан! – прорычал Бекман. – Я говорю о мистере Экстельме-старшем.
Это все решило. Бекман перевел луч фонаря в дальний угол, чтобы в последний раз осмотреть помещение.
За его спиной, прислонившись к изогнутой стене, сложив на груди руки и поворачиваясь лицом за лучом фонаря, стоял Браун, наблюдавший за осмотром, но пальцем не пошевеливший, чтобы помочь.
– Вам следует проводить здесь как можно больше времени, столько, сколько это возможно, не вызывая подозрений. – Бекман не посчитал нужным повернуться к Брауну. – Я заказал гамак. Придумайте какую-нибудь причину. Вы не хотите расставаться с привычками, выработанными на военной службе… Богатая каюта противоречит вашим спартанским идеалам… Гражданские постели слишком мягкие… Мне все равно. Помните только одно: ни одна живая душа не должна дотрагиваться до этих ящиков. Вас наняли на эту работу, и я хотел бы видеть, что деньги потрачены не зря.
– Вы это уже говорили.
Бекман остановился, медленно выпрямился и посмотрел на Брауна. Что-то в тоне Брауна ему не понравилось.
– Я это говорил, лейтенант. – Бекман с издевкой нажал на слово лейтенант.
«Наш» «офицер» ведет себя слишком нахально, – решил Бекман, – но я найду способ поставить его на место». Он повернулся на каблуках, поднялся по трапу и направился на встречу с Джорджем.
Юджиния закончила одеваться к ужину. Ей никак не удавалось заставить Олив оставить ее одну. Та все время хотела еще что-то поправить, подтянуть, разгладить; наконец после многочисленных книксенов она ушла, и Юджиния на несколько восхитительных мгновений оказалась предоставленной самой себе. Она неторопливо вытащила из бархатного футляра ожерелье и покачала его перед шеей. Алые рубины и звездные сапфиры очень шли к ее новому лиловому платью. Юджиния посмотрелась в зеркало. Пробежав пальцами по прохладным круглым камням и защелкнув золотой замочек, она подумала: «Да, это главное для сегодняшнего наряда. Переливчатый шелк очень хорошо сочетается с розовым, фиолетовым и темно-синим цветами камней».
Юджиния отступила на шаг от зеркала и бросила на себя последний оценивающий взгляд. «Тридцать два года, – сказала она себе, – трое детей, но я все еще красивая женщина. Я выгляжу почти так же, как в девятнадцать. Нет, лучше, – поправила она себя, – эти платья намного элегантнее и гораздо больше к лицу, чем все, что у меня было в молодости».
Юджиния вспомнила гранатовое ожерелье тетушки Салли Ван Ренсело. Какое удовольствие доставляло ей одалживать эту нитку камней в филигранной оправе! А мамина камея! Ее преподнес Юджинии гордый отец накануне их с Джорджем свадьбы!
«Бедная мама, – подумала Юджиния, – бедная тетушка Салли Ван, бедная бабуля». В горле встал комок, и Юджиния почувствовала себя ненужной и жалкой, неспособной помочь людям, которые в свое время любили ее. «Их всех уже нет», – подумала она, но больше всего она грустила о матери.
– Я никогда ничего ей не давала, – вслух произнесла Юджиния. И потом напомнила себе: «Не копаться!» Так всегда говорила старая Катерина.
«Слезами горю не поможешь, – бывало произносила она, стоя у плиты, в которой потрескивали поленья. – Пора бы это понять».
В то время эти слова казались не такими важными, как необыкновенно вкусно приготовленный заварной крем. Катерина старалась не ударить лицом в грязь и, поглощенная этим важным делом, даже не поворачивалась к своей подопечной, непрерывным потоком изливая свою ирландскую мудрость.
Юджинии вспомнилось, каким милым местом была кухня в отцовском доме – просыпанной тут и там мукой, паром над чайником, шипеньем, бульканьем и позвякиванием чугунных кастрюлек и сковородок. Это было место, где негромкое тиканье часов на стене действовало как самое сильное успокоительное, а запахи мускатного ореха, имбиря и жарящегося масла заставляли забыть про все на свете.
– Не копаться, – повторила Юджиния. – Прошлое есть прошлое.
«Как бы там ни было, у меня есть все, что хочется, – напомнила она себе. – Это то, о чем я всегда мечтала. Я помню школьные дни и то, как тратились деньги, которых вечно не хватало. Время от времени принадлежность к семье, в жилах которой течет голубая кровь, подводила, ведь так? Новых перчаток не купишь на заверение, что прадедушка в былые времена был важной личностью».
Юджиния посмотрела на свой ларец с драгоценностями, где вперемешку лежало все, что только можно вообразить: бриллиантовое колье, броши, нитки жемчуга – все, чтобы украсить любое платье. «И я счастлива, – сказал она себе. – Очень счастлива и очень удачлива. И сегодняшний вечер удастся на славу».
Юджиния попробовала соблазнительно улыбнуться в зеркало, но отражение устыдило ее. Она испытывала неловкость и чувствовала себя необыкновенно глупой. «Я даже не… – подумала она, – ведь я ровным счетом ничего не знаю… потому что мы с Джорджем… и мы никогда… Ну и что, – сказала она себе. – Ну и что. Мне уже пора быть опытной женщиной, и я буду».
Неожиданно в комнату ворвались Джинкс и Лиззи, за ними вошла улыбающаяся Прю.
– Мама, – заявила Джинкс, – я сказала Прю, что ты расчешешь мне волосы. Ты расчешешь? Ну пожалуйста!
– А почему, мадам, вам не может расчесать волосы Прю? – Поддразнивая дочь, Юджиния протерла руки одеколоном и побрызгала им на запястья – проще было поддержать игру, чем продолжать бороться со своими сомнениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Джордж поглубже уселся в кресле, будучи не в силах оторвать взгляда от янтарной жидкости, плескавшейся в его стакане.
В это время Бекман находился в трюме, осматривая ящики, принадлежавшие «Экстельму и компании». Пригнувшись, чтобы не ударяться о бимсы и балки, вытянув перед собой руку с керосиновым фонарем, он всматривался в ящики, тщательно маркируя каждый из них. Он проверял, прочно ли они закреплены и нет ли следов повреждений. Ящики испускали стоны и вздыхали, их свежее дерево скрипело под давлением веревок, но привязаны они были намертво. Совершенно намертво.
Он правильно поступил, проявив несговорчивость и настояв на своем, решил Бекман. Особые подставки поднимали каждый ящик на несколько дюймов над уровнем пола. Невзирая на неоднократные заверения капитана Косби, что трюмы «Альсадо» абсолютно сухие, Бекман стоял на своем:
– Нам нужно сделать деревянные подставки, капитан. Уверяю вас, мистер Экстельм не потерпит, чтобы это оборудование получило повреждения. Соленая вода для него губительна.
– Мистер Джордж предложил просто хороший, добротный… – запротестовал было капитан.
– Я имею в виду не мистера Джорджа, капитан! – прорычал Бекман. – Я говорю о мистере Экстельме-старшем.
Это все решило. Бекман перевел луч фонаря в дальний угол, чтобы в последний раз осмотреть помещение.
За его спиной, прислонившись к изогнутой стене, сложив на груди руки и поворачиваясь лицом за лучом фонаря, стоял Браун, наблюдавший за осмотром, но пальцем не пошевеливший, чтобы помочь.
– Вам следует проводить здесь как можно больше времени, столько, сколько это возможно, не вызывая подозрений. – Бекман не посчитал нужным повернуться к Брауну. – Я заказал гамак. Придумайте какую-нибудь причину. Вы не хотите расставаться с привычками, выработанными на военной службе… Богатая каюта противоречит вашим спартанским идеалам… Гражданские постели слишком мягкие… Мне все равно. Помните только одно: ни одна живая душа не должна дотрагиваться до этих ящиков. Вас наняли на эту работу, и я хотел бы видеть, что деньги потрачены не зря.
– Вы это уже говорили.
Бекман остановился, медленно выпрямился и посмотрел на Брауна. Что-то в тоне Брауна ему не понравилось.
– Я это говорил, лейтенант. – Бекман с издевкой нажал на слово лейтенант.
«Наш» «офицер» ведет себя слишком нахально, – решил Бекман, – но я найду способ поставить его на место». Он повернулся на каблуках, поднялся по трапу и направился на встречу с Джорджем.
Юджиния закончила одеваться к ужину. Ей никак не удавалось заставить Олив оставить ее одну. Та все время хотела еще что-то поправить, подтянуть, разгладить; наконец после многочисленных книксенов она ушла, и Юджиния на несколько восхитительных мгновений оказалась предоставленной самой себе. Она неторопливо вытащила из бархатного футляра ожерелье и покачала его перед шеей. Алые рубины и звездные сапфиры очень шли к ее новому лиловому платью. Юджиния посмотрелась в зеркало. Пробежав пальцами по прохладным круглым камням и защелкнув золотой замочек, она подумала: «Да, это главное для сегодняшнего наряда. Переливчатый шелк очень хорошо сочетается с розовым, фиолетовым и темно-синим цветами камней».
Юджиния отступила на шаг от зеркала и бросила на себя последний оценивающий взгляд. «Тридцать два года, – сказала она себе, – трое детей, но я все еще красивая женщина. Я выгляжу почти так же, как в девятнадцать. Нет, лучше, – поправила она себя, – эти платья намного элегантнее и гораздо больше к лицу, чем все, что у меня было в молодости».
Юджиния вспомнила гранатовое ожерелье тетушки Салли Ван Ренсело. Какое удовольствие доставляло ей одалживать эту нитку камней в филигранной оправе! А мамина камея! Ее преподнес Юджинии гордый отец накануне их с Джорджем свадьбы!
«Бедная мама, – подумала Юджиния, – бедная тетушка Салли Ван, бедная бабуля». В горле встал комок, и Юджиния почувствовала себя ненужной и жалкой, неспособной помочь людям, которые в свое время любили ее. «Их всех уже нет», – подумала она, но больше всего она грустила о матери.
– Я никогда ничего ей не давала, – вслух произнесла Юджиния. И потом напомнила себе: «Не копаться!» Так всегда говорила старая Катерина.
«Слезами горю не поможешь, – бывало произносила она, стоя у плиты, в которой потрескивали поленья. – Пора бы это понять».
В то время эти слова казались не такими важными, как необыкновенно вкусно приготовленный заварной крем. Катерина старалась не ударить лицом в грязь и, поглощенная этим важным делом, даже не поворачивалась к своей подопечной, непрерывным потоком изливая свою ирландскую мудрость.
Юджинии вспомнилось, каким милым местом была кухня в отцовском доме – просыпанной тут и там мукой, паром над чайником, шипеньем, бульканьем и позвякиванием чугунных кастрюлек и сковородок. Это было место, где негромкое тиканье часов на стене действовало как самое сильное успокоительное, а запахи мускатного ореха, имбиря и жарящегося масла заставляли забыть про все на свете.
– Не копаться, – повторила Юджиния. – Прошлое есть прошлое.
«Как бы там ни было, у меня есть все, что хочется, – напомнила она себе. – Это то, о чем я всегда мечтала. Я помню школьные дни и то, как тратились деньги, которых вечно не хватало. Время от времени принадлежность к семье, в жилах которой течет голубая кровь, подводила, ведь так? Новых перчаток не купишь на заверение, что прадедушка в былые времена был важной личностью».
Юджиния посмотрела на свой ларец с драгоценностями, где вперемешку лежало все, что только можно вообразить: бриллиантовое колье, броши, нитки жемчуга – все, чтобы украсить любое платье. «И я счастлива, – сказал она себе. – Очень счастлива и очень удачлива. И сегодняшний вечер удастся на славу».
Юджиния попробовала соблазнительно улыбнуться в зеркало, но отражение устыдило ее. Она испытывала неловкость и чувствовала себя необыкновенно глупой. «Я даже не… – подумала она, – ведь я ровным счетом ничего не знаю… потому что мы с Джорджем… и мы никогда… Ну и что, – сказала она себе. – Ну и что. Мне уже пора быть опытной женщиной, и я буду».
Неожиданно в комнату ворвались Джинкс и Лиззи, за ними вошла улыбающаяся Прю.
– Мама, – заявила Джинкс, – я сказала Прю, что ты расчешешь мне волосы. Ты расчешешь? Ну пожалуйста!
– А почему, мадам, вам не может расчесать волосы Прю? – Поддразнивая дочь, Юджиния протерла руки одеколоном и побрызгала им на запястья – проще было поддержать игру, чем продолжать бороться со своими сомнениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175