Заодно проглотил пару
заначенных табеток парацетамола. Стало тепло, озноб прошел, тяжелый сон
давай обхватывать и обкладывать мои глаза, уши, мозги.
И тут я вспомнил - волки. Посмотрел, а голубчики уже до десяти шагов
дистанцию вежливости сократили, скалятся радостно. Заразили, значит,
какой-то лихоманкой, а теперь собираются поживиться моей ланькой... Да и
мной самим закусят. Елки - как я раньше не догадался, что они имеют виды на
меня! Из последних сил, натужно одолевая сон, я навел ствол на животных и,
как добрый доктор Айболит, который никогда не жалел пилюль, дал очередь. За
двадцать шестой съезд! Четверых, по-моему, уложил на месте, три твари,
получив ранения разной степени тяжести, с визгом и скулежом поползли в
кусты... Ну что, поняли, зловреды, как иметь дело с майором
госбезопасности? В магазине осталось только тринадцать патронов, это была
последняя здравая мысль, что проползла в моем разгоряченном мозгу. Затем он
переключился совсем на другое, нездравое.
На сон. Наверное, это можно было назвать сном, в котором я единовременно
был зрителем - вернее, множеством зрителей, а также действующей силой -
если точнее, множеством действующих сил.
Я видел свое тело чуть ли не со всех сторон, будто мой глаз был размером с
полянку. Потом пространство многократно сложилось, образовав стопку, и тот
же огромный глаз просматривал сразу несколько фрагментов местности: кусочек
болота, кочку, торфяной островок, лужок, кустарник... Фрагменты резко,
скачками, меняли прозрачность, и суперглаз наблюдал, как в калейдоскопе, то
человека, бредущего по болоту, то людей, покуривающих на кочке, то мужчину
и женщину, обследующих торфяной островок, то парня, взволнованно бегущего
по лужайке, то труп, несуетно лежащий в кустарнике. Большинство из этих
личностей было мне знакомо. Остапенко, Маков, Хасан, Лиза Розенштейн,
американцы, виденные мной когда-то в деревне, а затем на надувной лодке,
мертвый Серега Колесников.
Потом я, пройдя через какую-то многоцветную завесу, раздулся облаком и
окутал всех этих недрузей-нетоварищей. Мой чувствующий полюс стал иметь
отношение ко всем этим живым и мертвым душам. Он стал точь-точь, как
электрон в валентном кристалле, что кружится почти одновременно вокруг
множества атомных ядер.
Я, будучи Ильей Петровичем, размышлял о фактически проваленном задании и
том, как все-таки достать шельму Фролова, где его проклятые следы, не от
него ли донесся звук выстрелов... Я, являясь Колей Маковым, на бегу
прикидывал, как бы половчее доложить товарищу подполковнику о том, почему
враги грохнули товарища старшего лейтенанта, а прапорщика оставили целым...
Я, как Хасан, искал вход туда, где его встретит небесный избранник Яхья и
напоит Живой Водой из Манда-ди-Хайя... Я, в шкуре охранника Джоди Коновера,
думал, что все это мероприятие не стоит тех монет, которые отстегивают в
Корпусе Мира, и неплохо бы в укромном уголке все-таки трахнуть докторицу
Лиззи... Я, будучи Лизой Розенштейн, прикидывал, был ли тот русский, что
одним метким выстрелом утопил их лодку, тем придурковатым гебистом, который
помог ей выкарабкаться из Большого Дома и Союза ССР...
Эти разномастные личности послушались моего приказа - вернее, какого-то
веления, прошедшего сквозь меня и облачившегося в их мысли,- что непременно
надо двигаться к той самой канаве и обязательно перебираться через нее.
...Ведь шельма Фролов побаловался стрельбой где-то на другой стороне
канавы...
Если товарища подполковника тут нигде не видно, значит он ушел в западном
направлении...
За канавой можно будет встретить феллахов и обо всем обстоятельно
распросить...
Там, наконец, получится прикупить жратвы и курева, а также обнаружить
проселочную дорогу, которая ведет в Эн-Насирию. В жопу всю эту
экспедицию...
Где-то за канавой стоит Яхья-избранник в благоухающем облаке, воссиявшем от
Источника Познания и Жизни, там найдется разгадка всему и ключ к
бессмертию...
Я стал даже мертвым Серегой.
Это было сложнее всего. В отличие от других персон, которые неохотно
принимали мой "электрон", заслоняясь сверкающими жгучими завесами, Серега
лопнул, как пузырь, и я сразу оказался в мрачной пустоте, тянущей из меня
силы.
Его приходилось поднимать и вести самому. Половина мышц уже не отвечала, но
оставшиеся я должен был контролировать и насыщать энергией. Приходилось
даже рассчитывать мышечную мощность, подводимую к костям. Серега был
подпорченной силовой схемой, к ней я должен был подать напряжение. И я
чувствовал его присутствие, как помеху; он напоминал кровососа, впившегося
под лопатку, которого и согнать никак.
Все эти люди, живые и неживые, перлись сознательно и бессознательно к
канаве, переходили через нее, далее перелезали через стену... А потом
валентный кристалл распался, я некой силой упругости был вышвырнут сразу
изо всех "ячеек" и вернулся в свое тело. Причем, измучился так сильно, что
из оживленного бреда сразу переместился в глубокий плотный сон.
Когда открыл глаза, занимался уже следующий день. Костерок давно погас, и
удивительно, что за это время меня никто не съел, не покусал, не поцарапал
и даже не облизал. Хотя на трупах волков прямо сейчас сидело несколько птиц
с хищным выражением на "лицах". Голова казалась более-менее ясной, и жар
вроде бы прошел. Зато, как выяснилось, зудела кожа на боку, на бедре, на
руке - в общем, на той стороне тела, которой я лежал на поверхности земли.
Вернее на траве. Я приподнялся и глянул, что там случилось... "Эбэна мать",
как выражается мой друг Хасан.
Кожа покраснела, покрылась волдырями, которые местами уже обратились в
отслаивающиеся струпья. Я провел правой рукой по левой - особенных болевых
ощущений никаких, просто отслоившаяся "шелуха" с легким кружением упала на
траву. И тут я заметил, что падают струпики на мелкие-мелкие соцветия с
остренькими пестиками и моментально там рассыпаются. После такой дележки
крохотные кусочки мертвой кожи проваливаются в бутоны, которые сразу
закрываются словно довольные рты. Да эта подлая растительность "бьет
лежачего", компенсируя свою кожно-нарывную деятельность введением
транквилизаторов! А сейчас, когда я оторвал бок от "травушки-муравушки",
успокаивающие средства переставали действовать. Проникший яд жег эпидерму с
все возрастающим садизмом, и унять его было никак. Не имел я в заначке
целительных мазей и лекарств-"тормозов" - ведь сбежал с "Василисы", как
говорится, в чем лежал.
Глубоким йоговским дыханием я отвлек себя от гадких ощущений, затем
заставил двигаться. Запад сейчас четко выделялся зоной сумрака на
горизонте. Почва под ногами вскоре увлажнилась, стала давать четкий след -
это мне не слишком нравилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
заначенных табеток парацетамола. Стало тепло, озноб прошел, тяжелый сон
давай обхватывать и обкладывать мои глаза, уши, мозги.
И тут я вспомнил - волки. Посмотрел, а голубчики уже до десяти шагов
дистанцию вежливости сократили, скалятся радостно. Заразили, значит,
какой-то лихоманкой, а теперь собираются поживиться моей ланькой... Да и
мной самим закусят. Елки - как я раньше не догадался, что они имеют виды на
меня! Из последних сил, натужно одолевая сон, я навел ствол на животных и,
как добрый доктор Айболит, который никогда не жалел пилюль, дал очередь. За
двадцать шестой съезд! Четверых, по-моему, уложил на месте, три твари,
получив ранения разной степени тяжести, с визгом и скулежом поползли в
кусты... Ну что, поняли, зловреды, как иметь дело с майором
госбезопасности? В магазине осталось только тринадцать патронов, это была
последняя здравая мысль, что проползла в моем разгоряченном мозгу. Затем он
переключился совсем на другое, нездравое.
На сон. Наверное, это можно было назвать сном, в котором я единовременно
был зрителем - вернее, множеством зрителей, а также действующей силой -
если точнее, множеством действующих сил.
Я видел свое тело чуть ли не со всех сторон, будто мой глаз был размером с
полянку. Потом пространство многократно сложилось, образовав стопку, и тот
же огромный глаз просматривал сразу несколько фрагментов местности: кусочек
болота, кочку, торфяной островок, лужок, кустарник... Фрагменты резко,
скачками, меняли прозрачность, и суперглаз наблюдал, как в калейдоскопе, то
человека, бредущего по болоту, то людей, покуривающих на кочке, то мужчину
и женщину, обследующих торфяной островок, то парня, взволнованно бегущего
по лужайке, то труп, несуетно лежащий в кустарнике. Большинство из этих
личностей было мне знакомо. Остапенко, Маков, Хасан, Лиза Розенштейн,
американцы, виденные мной когда-то в деревне, а затем на надувной лодке,
мертвый Серега Колесников.
Потом я, пройдя через какую-то многоцветную завесу, раздулся облаком и
окутал всех этих недрузей-нетоварищей. Мой чувствующий полюс стал иметь
отношение ко всем этим живым и мертвым душам. Он стал точь-точь, как
электрон в валентном кристалле, что кружится почти одновременно вокруг
множества атомных ядер.
Я, будучи Ильей Петровичем, размышлял о фактически проваленном задании и
том, как все-таки достать шельму Фролова, где его проклятые следы, не от
него ли донесся звук выстрелов... Я, являясь Колей Маковым, на бегу
прикидывал, как бы половчее доложить товарищу подполковнику о том, почему
враги грохнули товарища старшего лейтенанта, а прапорщика оставили целым...
Я, как Хасан, искал вход туда, где его встретит небесный избранник Яхья и
напоит Живой Водой из Манда-ди-Хайя... Я, в шкуре охранника Джоди Коновера,
думал, что все это мероприятие не стоит тех монет, которые отстегивают в
Корпусе Мира, и неплохо бы в укромном уголке все-таки трахнуть докторицу
Лиззи... Я, будучи Лизой Розенштейн, прикидывал, был ли тот русский, что
одним метким выстрелом утопил их лодку, тем придурковатым гебистом, который
помог ей выкарабкаться из Большого Дома и Союза ССР...
Эти разномастные личности послушались моего приказа - вернее, какого-то
веления, прошедшего сквозь меня и облачившегося в их мысли,- что непременно
надо двигаться к той самой канаве и обязательно перебираться через нее.
...Ведь шельма Фролов побаловался стрельбой где-то на другой стороне
канавы...
Если товарища подполковника тут нигде не видно, значит он ушел в западном
направлении...
За канавой можно будет встретить феллахов и обо всем обстоятельно
распросить...
Там, наконец, получится прикупить жратвы и курева, а также обнаружить
проселочную дорогу, которая ведет в Эн-Насирию. В жопу всю эту
экспедицию...
Где-то за канавой стоит Яхья-избранник в благоухающем облаке, воссиявшем от
Источника Познания и Жизни, там найдется разгадка всему и ключ к
бессмертию...
Я стал даже мертвым Серегой.
Это было сложнее всего. В отличие от других персон, которые неохотно
принимали мой "электрон", заслоняясь сверкающими жгучими завесами, Серега
лопнул, как пузырь, и я сразу оказался в мрачной пустоте, тянущей из меня
силы.
Его приходилось поднимать и вести самому. Половина мышц уже не отвечала, но
оставшиеся я должен был контролировать и насыщать энергией. Приходилось
даже рассчитывать мышечную мощность, подводимую к костям. Серега был
подпорченной силовой схемой, к ней я должен был подать напряжение. И я
чувствовал его присутствие, как помеху; он напоминал кровососа, впившегося
под лопатку, которого и согнать никак.
Все эти люди, живые и неживые, перлись сознательно и бессознательно к
канаве, переходили через нее, далее перелезали через стену... А потом
валентный кристалл распался, я некой силой упругости был вышвырнут сразу
изо всех "ячеек" и вернулся в свое тело. Причем, измучился так сильно, что
из оживленного бреда сразу переместился в глубокий плотный сон.
Когда открыл глаза, занимался уже следующий день. Костерок давно погас, и
удивительно, что за это время меня никто не съел, не покусал, не поцарапал
и даже не облизал. Хотя на трупах волков прямо сейчас сидело несколько птиц
с хищным выражением на "лицах". Голова казалась более-менее ясной, и жар
вроде бы прошел. Зато, как выяснилось, зудела кожа на боку, на бедре, на
руке - в общем, на той стороне тела, которой я лежал на поверхности земли.
Вернее на траве. Я приподнялся и глянул, что там случилось... "Эбэна мать",
как выражается мой друг Хасан.
Кожа покраснела, покрылась волдырями, которые местами уже обратились в
отслаивающиеся струпья. Я провел правой рукой по левой - особенных болевых
ощущений никаких, просто отслоившаяся "шелуха" с легким кружением упала на
траву. И тут я заметил, что падают струпики на мелкие-мелкие соцветия с
остренькими пестиками и моментально там рассыпаются. После такой дележки
крохотные кусочки мертвой кожи проваливаются в бутоны, которые сразу
закрываются словно довольные рты. Да эта подлая растительность "бьет
лежачего", компенсируя свою кожно-нарывную деятельность введением
транквилизаторов! А сейчас, когда я оторвал бок от "травушки-муравушки",
успокаивающие средства переставали действовать. Проникший яд жег эпидерму с
все возрастающим садизмом, и унять его было никак. Не имел я в заначке
целительных мазей и лекарств-"тормозов" - ведь сбежал с "Василисы", как
говорится, в чем лежал.
Глубоким йоговским дыханием я отвлек себя от гадких ощущений, затем
заставил двигаться. Запад сейчас четко выделялся зоной сумрака на
горизонте. Почва под ногами вскоре увлажнилась, стала давать четкий след -
это мне не слишком нравилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102