И еще вот - он мог ненароком услышать
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что
я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за
бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов
с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а
также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет
пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете,
допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять
Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея
Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил
Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся -
постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище,- демократия
будет соблюдена,- но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из
Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять полез
наружу. Там, на солнышке, он сейчас обсудит с Серегой, как половчее
сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо
бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник пробьется в
полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие, как они, не засунут
греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда будут
аккуратными и внимательными и никогда не сойдут с резьбы. Даже за тот визит
к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором без
занесения. Такие, как Остапенко и Колесников, будут любимчиками
естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.
А что если?.. Нехорошая мысль пролезла с черного хода и закрепилась. Я
всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное?
Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы
мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей? Раз стая
приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская
моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
Впрочем, надо раскусить еще один месопотамский орех. Какую партию ведет
товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на это
указывают многие приказы и действия Остапенки. Но тогда - что требуется
посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не имеет,
виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен? Чтобы мы тут все
передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к побегу, а
он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости советско-иракской
дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но, вдобавок, еще и
агент ЦРУ - такое ведь тоже бывает? Или причина его союзничества связана с
детско-юношеским мандейством и какими-то мистическими заморочками в
ушибленной голове? Это, конечно, самое сомнительное.
Я глянул на соседнего гражданина южной наружности - тут таких курчавых, как
он, пруд пруди, и каждую секунду сотни тысяч таких, как он, зачинаются
трудолюбивыми (в кровати) арабскими мужиками и выпрыгивают из плодовитых
арабских дамочек. В этот момент Хася, не прекращая выводить тошнотворную
мелодию, приоткрыл один свой черносливный глаз и подмигнул мне.
Как раз в кабине появились Остапенко и Колесников, свежие, работоспособные
и побритые. Серега будто и не провел всю ночь на боевом посту. В общем, с
виду - образцовые офицеры-чекисты.
- Сережа, ты себе случаем не смылил какой-нибудь жизненно важный орган, а
то больно долго умывался?- поинтересовался я, а Хасан молвил, глядя на
парочку чекистов.- Гильгамеш и Энкиду.
- Чего-чего?- встрепенулся Серега.- Мы с товарищем подполковником никакие
тебе не Пилькомеш с Эндиду.
- Да я не про вас. Понятно, да?- объяснился Хася.
- Гильгамеш и Энкиду - герои шумеро-вавилонского мифологического эпоса,-
добавил я.- Первый из них правил городом Урук, который когда-то
располагался в этих краях. Этот товарищ - что-то вроде Иван-царевича. А
Энкиду - лопоухий дикарь, которого боги наскоро сделали и придали в помощь
первому герою, когда тот собрался в поход, чтобы прикончить монстра по
имени Хумбабу.
- И стало быть прикончил эту самую чертову бабу. А потом что?-
поинтересовался со скуки Серега.
- Потом к нему пристала со своей любовью Иштар, это - вавилонская Венера.
Или, по-нашему, баба-яга.
- Ну и, должно быть, Иван-царевич ее послал подальше, потому что ничего
венерического подцепить не желал, а надежных гондонов тогда в продаже не
было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что
я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за
бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов
с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а
также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет
пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете,
допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять
Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея
Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил
Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся -
постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище,- демократия
будет соблюдена,- но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из
Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять полез
наружу. Там, на солнышке, он сейчас обсудит с Серегой, как половчее
сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо
бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник пробьется в
полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие, как они, не засунут
греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда будут
аккуратными и внимательными и никогда не сойдут с резьбы. Даже за тот визит
к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором без
занесения. Такие, как Остапенко и Колесников, будут любимчиками
естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.
А что если?.. Нехорошая мысль пролезла с черного хода и закрепилась. Я
всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное?
Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы
мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей? Раз стая
приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская
моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
Впрочем, надо раскусить еще один месопотамский орех. Какую партию ведет
товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на это
указывают многие приказы и действия Остапенки. Но тогда - что требуется
посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не имеет,
виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен? Чтобы мы тут все
передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к побегу, а
он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости советско-иракской
дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но, вдобавок, еще и
агент ЦРУ - такое ведь тоже бывает? Или причина его союзничества связана с
детско-юношеским мандейством и какими-то мистическими заморочками в
ушибленной голове? Это, конечно, самое сомнительное.
Я глянул на соседнего гражданина южной наружности - тут таких курчавых, как
он, пруд пруди, и каждую секунду сотни тысяч таких, как он, зачинаются
трудолюбивыми (в кровати) арабскими мужиками и выпрыгивают из плодовитых
арабских дамочек. В этот момент Хася, не прекращая выводить тошнотворную
мелодию, приоткрыл один свой черносливный глаз и подмигнул мне.
Как раз в кабине появились Остапенко и Колесников, свежие, работоспособные
и побритые. Серега будто и не провел всю ночь на боевом посту. В общем, с
виду - образцовые офицеры-чекисты.
- Сережа, ты себе случаем не смылил какой-нибудь жизненно важный орган, а
то больно долго умывался?- поинтересовался я, а Хасан молвил, глядя на
парочку чекистов.- Гильгамеш и Энкиду.
- Чего-чего?- встрепенулся Серега.- Мы с товарищем подполковником никакие
тебе не Пилькомеш с Эндиду.
- Да я не про вас. Понятно, да?- объяснился Хася.
- Гильгамеш и Энкиду - герои шумеро-вавилонского мифологического эпоса,-
добавил я.- Первый из них правил городом Урук, который когда-то
располагался в этих краях. Этот товарищ - что-то вроде Иван-царевича. А
Энкиду - лопоухий дикарь, которого боги наскоро сделали и придали в помощь
первому герою, когда тот собрался в поход, чтобы прикончить монстра по
имени Хумбабу.
- И стало быть прикончил эту самую чертову бабу. А потом что?-
поинтересовался со скуки Серега.
- Потом к нему пристала со своей любовью Иштар, это - вавилонская Венера.
Или, по-нашему, баба-яга.
- Ну и, должно быть, Иван-царевич ее послал подальше, потому что ничего
венерического подцепить не желал, а надежных гондонов тогда в продаже не
было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102