Кроме того, я
привык, что разговоры по телефону дают элегантную возможность сократить
время общения с супругой. Давно уже самыми приятными в нашем браке являлись
периоды необщения друг с другом.
Одно время Надежда чуть было не переселилась к своему подводнику, но тот,
не справившись с проблемами головы, врезался на личных "жигулях" в какую-то
твердь и повредил себе "корешок", после чего перестал радовать дам.
Случилось это еще до того, как мы перебрались в Москву.
И в столице нашей родины, если точнее, в соседнем доме, нашелся заменитель
подводника - пенсионный офицер-пограничник, у которого вся квартира была
заполнена Джульбарсами, верными Русланами и прочими отставными служебными
псами. Моя супружница как раз завела пуделька и имела полное основание два
раза в день уединяться с любимым человеком под лай немецких овчарок,
пытающихся закусить ее собачонкой. Между прочим, из-за такого романа голос
ее стал лающим. А однажды Надя приподнесла мне презент в виде триппера -
видимо, собачник не хранил ей полной верности. Хворь я задушил таблетками,
известными мне со студенческой скамьи, но с тех пор спальное место
супружницы обязательно обходил стороной. Что же касается близнецов
Константина и Матвея, то они во мне нуждались еще меньше, чем полярная
станция. У них возникли подружки - тоже, как правило, близняшки - с
которыми они закрывались в "детской" комнате и занимались там чем-то,
вызывающим сильное хихиканье.
В Ленинграде у меня имелась одна знакомая "гейша", но обозрев календарик, я
решил начать с Пети Киянова - вчерашняя дата как раз помечена крестиком как
день его рождения.
- Здорово, Петр, желаю тебе сибирского здоровья, японского магнитофона,
американского автомобиля...
Голос у бывшего сослуживца оказался, словно у человека, только что
пережившего сильный понос. Причина страданий стала быстро известной - майор
Затуллин со своей проверкой.
- Глеб, этот хрен полез в материалы семьдесят седьмого, даже семьдесят
шестого годов. Все трындел, кто и почему выпустил Иосифа Рейфмана и
Елизавету Розенштейн за бугор, вместо того, чтобы устроить их на мордовские
нары. Мол, Рейфман и Розенштейн, будучи инфекционистами-микробиологами,
только и делали, что трудились на ЦРУ. Это, дескать, доподлинно известно. И
вот такая нервотрепка на день рождения.
- Мало ли что сейчас доподлинно известно. Главное, что было доподлинно
известно тогда. Документы-то все в порядке.
- В том-то и дело, что не совсем. В двух регистрационных журналах
рассхождение записей по гражданке Розенштейн.
- Ну и что такого? По указанию начальства, Безуглова, например, могло быть
изменено решение по делу.
- Да поди найди Безуглова, он уже три года, как на пенсии, сейчас где-то
задницу в теплом море полощет. А Затуллин здесь.
- Ну не дрейфь, старик. Как-нибудь рассосется.
И под возмущенные вопли Киянова о том, что затуллины не рассасываются, я
надавил рычажок. Ясно было, что Андрей Эдуардович откопает Безуглова, и тот
вспомнит, кому поручал перерегистрацию. Тогда мне капец с гарантией. Но эта
неприятность случится отнюдь не сегодня вечером.
Я набрал номер своей "гейши" - девушки с половинкой нанайской крови,
которую она выдавала за японскую, чтобы с полным основанием рассуждать о
самураях, хокку, то-ю-но, кабуки, Хокусае, Уэмуре Морихее, Басе и Юкио
Мисиме. После звонка она явилась ровно через полчаса - пожалуй, и гонщик на
"мак-ларене" преодолел бы дистанцию медленнее. Чтобы провести
нанайку-японку в номер, пришлось помахать перед администраторшей своей
книжицей - дескать, предстоит беседа с добровольным помощником.
"Гейша" хотела порассуждать о творчестве Кобо Абэ, в ответ я грубо велел ей
полезать в койку. Наверное, потому что Затуллин настроение испортил, да и
писателя Абэ я терпеть не в силах. (Чего стоит описание того, как солдат,
изнасиловавший одну дамочку, тут же рядышком начинает мочиться.) По ходу
интимного дела моя девушка томно выздыхала, но время от времени
приоткрывала свой хитрый раскосый глаз, и было видно, что это все сплошное
притворство. В самом деле, вряд ли я был удачен, ведь голова-то другим
занята.
Наконец, я ей предложил покемарить, а себе дал команду сходить в ванную. Но
там, где было много стекла и теплой воды, я подумал, не пройтись ли
осколком по венам, сосуды-то после согревающего душа наиболее податливы. И
все - никаких затуллиных, начнется полет без времени и пространства в
царстве мечты.
Но сразу вспомнились туши свиней из рекламного ролика какой-то западной
фирмы, который крутили на выставке в Гавани. Они выезжали из жизни на
конвейере, сливая кровь из перерезанной глотки в кафельный желобок. Нет,
даже пуля в затылок - и то достойнее.
Я выдавил нейролептическое "колесо" из упаковки, предложенной доктором
Пинесом, и хорошо запил из-под крана.
Потом разложился на скрипучей гостиничной кровати. "Гейша" стала лечить
меня от дерьмового настроения своими восточными способами, вначале
японскими, а потом все более нанайскими. Массаж шияцу вдоль позвоночника и
на затылок, расслабление, взгляд вовнутрь, в дзеновскую пустоту, в которой
есть все необходимое (как в амерканском супермаркете), и из которой придет
исцеление. В итоге "гейша" утробно заурчала, как шаман, и отправила меня в
некий странный сон.
Не совсем так. Стена комнаты вдруг стала расползаться посредине, в
образовавшейся дыре показалось с приветственным словом красномордое
улыбающееся пятно, а потом оттуда ко мне ринулся водяной поток, закружил и
потащил, чтобы спустя какое-то мгновение оставить в слегка вибрирующей
пустоте. Все устаканилось, но ненадолго.
Вначале я увидел осу, которая воинственно бросилась на какого-то противного
кузнечика и поразила его прямо в нервный узел у основания ног, потом еще
пару раз ткнула ядом. Кузнечик был жив, как говорится, в полном сознании,
но недвижен, и оса могла с ним делать все, что угодно. Она и совершила то,
что требовалось. Отложила яичко в животрепещущую плоть.
После недолгого круговерчения я сам стал смотреть на мир глазами
сестрицы-осы.
Пейзаж переменился, изображение добычи стало неудобным - как будто
растянутым во все стороны и не слишком четким. Жертва бестолково
задвигалась, после чего очертания ее прояснились, и я нанес укол туда, где
чувствовал дрожащий узел страха. Потом еще разок. Настал момент кайфа - от
удачно проделанной работы и от того, что добыча сейчас совершенно спокойна
и безо всякого огорчения принимает свою участь.
И опять замутнение. Неожиданно я обнаружил себя порхающим над крышей
какого-то дома, она лопнула подо мной словно резиновый шарик, и я нырнул
прямо в чью-то комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
привык, что разговоры по телефону дают элегантную возможность сократить
время общения с супругой. Давно уже самыми приятными в нашем браке являлись
периоды необщения друг с другом.
Одно время Надежда чуть было не переселилась к своему подводнику, но тот,
не справившись с проблемами головы, врезался на личных "жигулях" в какую-то
твердь и повредил себе "корешок", после чего перестал радовать дам.
Случилось это еще до того, как мы перебрались в Москву.
И в столице нашей родины, если точнее, в соседнем доме, нашелся заменитель
подводника - пенсионный офицер-пограничник, у которого вся квартира была
заполнена Джульбарсами, верными Русланами и прочими отставными служебными
псами. Моя супружница как раз завела пуделька и имела полное основание два
раза в день уединяться с любимым человеком под лай немецких овчарок,
пытающихся закусить ее собачонкой. Между прочим, из-за такого романа голос
ее стал лающим. А однажды Надя приподнесла мне презент в виде триппера -
видимо, собачник не хранил ей полной верности. Хворь я задушил таблетками,
известными мне со студенческой скамьи, но с тех пор спальное место
супружницы обязательно обходил стороной. Что же касается близнецов
Константина и Матвея, то они во мне нуждались еще меньше, чем полярная
станция. У них возникли подружки - тоже, как правило, близняшки - с
которыми они закрывались в "детской" комнате и занимались там чем-то,
вызывающим сильное хихиканье.
В Ленинграде у меня имелась одна знакомая "гейша", но обозрев календарик, я
решил начать с Пети Киянова - вчерашняя дата как раз помечена крестиком как
день его рождения.
- Здорово, Петр, желаю тебе сибирского здоровья, японского магнитофона,
американского автомобиля...
Голос у бывшего сослуживца оказался, словно у человека, только что
пережившего сильный понос. Причина страданий стала быстро известной - майор
Затуллин со своей проверкой.
- Глеб, этот хрен полез в материалы семьдесят седьмого, даже семьдесят
шестого годов. Все трындел, кто и почему выпустил Иосифа Рейфмана и
Елизавету Розенштейн за бугор, вместо того, чтобы устроить их на мордовские
нары. Мол, Рейфман и Розенштейн, будучи инфекционистами-микробиологами,
только и делали, что трудились на ЦРУ. Это, дескать, доподлинно известно. И
вот такая нервотрепка на день рождения.
- Мало ли что сейчас доподлинно известно. Главное, что было доподлинно
известно тогда. Документы-то все в порядке.
- В том-то и дело, что не совсем. В двух регистрационных журналах
рассхождение записей по гражданке Розенштейн.
- Ну и что такого? По указанию начальства, Безуглова, например, могло быть
изменено решение по делу.
- Да поди найди Безуглова, он уже три года, как на пенсии, сейчас где-то
задницу в теплом море полощет. А Затуллин здесь.
- Ну не дрейфь, старик. Как-нибудь рассосется.
И под возмущенные вопли Киянова о том, что затуллины не рассасываются, я
надавил рычажок. Ясно было, что Андрей Эдуардович откопает Безуглова, и тот
вспомнит, кому поручал перерегистрацию. Тогда мне капец с гарантией. Но эта
неприятность случится отнюдь не сегодня вечером.
Я набрал номер своей "гейши" - девушки с половинкой нанайской крови,
которую она выдавала за японскую, чтобы с полным основанием рассуждать о
самураях, хокку, то-ю-но, кабуки, Хокусае, Уэмуре Морихее, Басе и Юкио
Мисиме. После звонка она явилась ровно через полчаса - пожалуй, и гонщик на
"мак-ларене" преодолел бы дистанцию медленнее. Чтобы провести
нанайку-японку в номер, пришлось помахать перед администраторшей своей
книжицей - дескать, предстоит беседа с добровольным помощником.
"Гейша" хотела порассуждать о творчестве Кобо Абэ, в ответ я грубо велел ей
полезать в койку. Наверное, потому что Затуллин настроение испортил, да и
писателя Абэ я терпеть не в силах. (Чего стоит описание того, как солдат,
изнасиловавший одну дамочку, тут же рядышком начинает мочиться.) По ходу
интимного дела моя девушка томно выздыхала, но время от времени
приоткрывала свой хитрый раскосый глаз, и было видно, что это все сплошное
притворство. В самом деле, вряд ли я был удачен, ведь голова-то другим
занята.
Наконец, я ей предложил покемарить, а себе дал команду сходить в ванную. Но
там, где было много стекла и теплой воды, я подумал, не пройтись ли
осколком по венам, сосуды-то после согревающего душа наиболее податливы. И
все - никаких затуллиных, начнется полет без времени и пространства в
царстве мечты.
Но сразу вспомнились туши свиней из рекламного ролика какой-то западной
фирмы, который крутили на выставке в Гавани. Они выезжали из жизни на
конвейере, сливая кровь из перерезанной глотки в кафельный желобок. Нет,
даже пуля в затылок - и то достойнее.
Я выдавил нейролептическое "колесо" из упаковки, предложенной доктором
Пинесом, и хорошо запил из-под крана.
Потом разложился на скрипучей гостиничной кровати. "Гейша" стала лечить
меня от дерьмового настроения своими восточными способами, вначале
японскими, а потом все более нанайскими. Массаж шияцу вдоль позвоночника и
на затылок, расслабление, взгляд вовнутрь, в дзеновскую пустоту, в которой
есть все необходимое (как в амерканском супермаркете), и из которой придет
исцеление. В итоге "гейша" утробно заурчала, как шаман, и отправила меня в
некий странный сон.
Не совсем так. Стена комнаты вдруг стала расползаться посредине, в
образовавшейся дыре показалось с приветственным словом красномордое
улыбающееся пятно, а потом оттуда ко мне ринулся водяной поток, закружил и
потащил, чтобы спустя какое-то мгновение оставить в слегка вибрирующей
пустоте. Все устаканилось, но ненадолго.
Вначале я увидел осу, которая воинственно бросилась на какого-то противного
кузнечика и поразила его прямо в нервный узел у основания ног, потом еще
пару раз ткнула ядом. Кузнечик был жив, как говорится, в полном сознании,
но недвижен, и оса могла с ним делать все, что угодно. Она и совершила то,
что требовалось. Отложила яичко в животрепещущую плоть.
После недолгого круговерчения я сам стал смотреть на мир глазами
сестрицы-осы.
Пейзаж переменился, изображение добычи стало неудобным - как будто
растянутым во все стороны и не слишком четким. Жертва бестолково
задвигалась, после чего очертания ее прояснились, и я нанес укол туда, где
чувствовал дрожащий узел страха. Потом еще разок. Настал момент кайфа - от
удачно проделанной работы и от того, что добыча сейчас совершенно спокойна
и безо всякого огорчения принимает свою участь.
И опять замутнение. Неожиданно я обнаружил себя порхающим над крышей
какого-то дома, она лопнула подо мной словно резиновый шарик, и я нырнул
прямо в чью-то комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102