Тут бы обогнуть ее и просвистеть мимо, но что-то профессиональное
взыграло. Ведь вместо того, чтобы мне следить - следили за мной.
Я, приопустив боковое стекло, сказал ей:
- Вы, Розенштейн, как видно, о чем-то интересном спросите желаете. Это по
вашему местоположению заметно. Маячить нам нечего. Так что садитесь в
машину... несколько минут у вас имеется.
Она уселась без долгих разговоров.
- Несколько минут - это чтоб выкурить одну сигарету. Можно?- спросила она.
Вот зараза, и голос в ее пользу говорит. Сочный такой, а не писк, как у
моей женушки.
- Само собой. Не надо аск, гражданка.
Я достаю "Стюардессу", она - "Кэмел". Ни угощать, ни угощаться мне не
резон. Так что каждый дымит своим. А радио шепелявит: "... высокие удои -
это не только промышленная технология, но и бережное отношение животноводов
к своим хвостатым подопечным..."
- Ну?- прекратил я паузу, которая, в общем-то была выгодна мне.
- Я не спросить, а попросить хотела. Мне суд грозит, а затем срок... или
психушка. Вы не облегчили бы мою участь?
Примерно таким невзволнованным голосом спрашивают: "интересный мужчина, не
угостите ли шампанским?" Но все равно бабское чутье у нее будь здоров. Там,
в Большом Доме, дамочка старалась не глядеть на меня, я тоже на нее не
пялился, однако она почуяла-таки любопытство с моей стороны. И сейчас в
вечернем полумраке, луч уличного фонаря выхватывал ее ножку от сверхмодного
короткого сапожка и далеко за коленку. Даже шубка распахнулась самым
надлежащим образом.
Теперь надо отделаться парой фраз о квалифицированности товарища
Коссовского, о гуманном советском суде, подождать пока догорит ее быстрая
американская сигарета, и выпроводить вон. Но я некстати вспомнил Затуллина
с его "образом врага" и, напротив, Сайко с его "бережным" отношением к
филологам и даже спекулянтам-валютчикам, поэтому буркнул невпопад.
- Да-да, я помню рекомендации классика. "И милость к падшим призывал". Вы,
наверное, филолог?
- Я врач-инфекционист, в Боткинской больнице работаю, гепатит лечу,
дезинтерию, сальмонеллез.
- Ну, так и лечили бы себе запор с поносом, пробки в задницу вставляли бы,
никто бы вас не тронул, не тридцать седьмой же, и не пятьдесят первый. А то
ведь вляпались в такое дерьмо, что вам на своей работе и не снилось.
- У меня муж усвистал в Америку два года назад. Он - тоже инфекционист.
Сейчас в Бостоне работает.
- Два года назад проще было. Ну, а вы-то чего, гражданка Розенштейн,
заменжевались и отъединили свою судьбу от моторного супруга?
- У меня дед был старым большевиком-ленинцем, даже улицу в его честь
прозвали. Папашу в том же преданном духе вырастил. Предки мои,
преподаватели научного коммунизма, никуда бы не двинулись. Не могла же я их
бросить и мчаться куда-то с Иосифом.
- Ясно, свободолюбивый муж Ося - ненадежный, батька с мамкой, хоть и
доценты марксизма-ленинизма, все-таки опора. Ну, и когда вы встали на
скользкую тропку антисоветизма?
- Отца год назад инфаркт скосил, на Запад не захотел, так уехал вниз. Я бы
сейчас с мамой и дочкой, конечно, отчалила, но не пускают. Иосиф попробовал
мне посодействовать через сенатора, который по таким поводам письма пишет
Брежневу и в Верховный Совет. Но попросил, чтобы я собрала кое-какой
материал через своих друзей-психиатров насчет пациентов, которые сидят в
психушках из-за убеждений. В общем, я кое-что узнала из разных там
разговоров, свои сведения передала через одного члена хельсинкской группы,
у которого хороший контакт с Западом.
- Ясно, члена хельсинской группы по фамилии Зусман-Рокитский недавно
отправили контактировать с мордовскими зэками, сенатор, который любит
писать письма, именуется Джексоном и давно считается махровым
антисоветчиком. А муж не преминул воспользоваться вами ненадлежащим образом
и спокойно подставил органам госбезопасности. Чему они, конечно,
обрадовались.
- Но если бы я могла просто сесть на самолет до Нью-Йорка, ничего такого бы
не случилось.
- Просто только в носу ковырять, гражданочка. Каждый второй из отлетевших
на историческую родину чешет сразу на радио "Свобода", в разные там
исследовательские центры, а то и прямо в ЦРУ, и корчит из себя большого
советолога, выкладывает все, что высмотрел и вынюхал на географической
родине.
- Но сведущих в секретах среди отъезжантов как раз нет.
- Уважаемая дамочка, я всегда считал врачей-инфекционистов более
искушенными людьми. Матерым аналитикам не нужны сегодня прямые сведения. Им
достаточно косвенных данных, которые они дополнят снимками со своих
спутников и результатами радиоперехвата со своих станций слежения.
Сигарета ее давно превратилась в пепел. Да и моя тоже.
- Мне не на что надеяться, да?- впервые в ее словах просочилась густая
выстоявшаяся грусть-тоска.
Я должен был, конечно, сказать, что от меня ей точно ждать нечего, но в
этот момент ее коленка случайно или специально коснулась моей руки, лежащей
на рычаге коробки скоростей, и по мне прокатилась какая-то волна. Я не из
породы шустрых кобельков, но эта пульсация скользко и тепло прошла по моему
позвоночнику, затронув все необходимые нервные центры и выделив все
необходимые гормоны. Поэтому вместо твердого отказа я нетвердым голосом
произнес:
- Ладно, попробую что-нибудь сообразить. По крайней мере, узнаю, что вам
грозит в натуре.
А потом я совершил вторую ошибку. Я не высадил дамочку из машины и не
выбросил из головы как никчемное явление. Не поехал сразу к Зухре, знойной
студентке театрального института, которая владела танцем живота и делала
под тобой и на тебе все необходимые па. В этом случае гражданка Розенштейн
навеки выпала бы из моего мозга да и позвоночника тоже. Вместо этих
разумных действий я повез врачиху-инфекционистку под завывания Тынниса
Мяги, жалобно просящего из радиоприемника "остановите музыку". Доставил
прямо к ее дому, на Загородный проспект, тридцать два. Возле парадной
прогуливались разряженая кудрявая девочка годков четырех, столь непохожая
на моих близнецов, и старуха с крючковатым носом - видимо, внучка с
бабушкой. Ребенок сразу бросился к гражданке Розенштейн, тут и козлу ясно,
что встретились дочурка с маманькой. Они зашли в парадную и зажглись окна
на четвертом этаже, а я все никак не мог тронуться с места. Потому что
понял - серьезно влип. Я очень явно, словно жидкое вещество, ощутил силу,
которая в этот момент меняла мою судьбу.
А ну в задницу эту силу... Как вот такой кудрявой девоньке в американских
шмотках придется без мамаши, которая будет маршировать с метлой или лопатой
по студеному мордовскому полю? Как придется самой мамаше, когда она
приглянется гнилозубой лагерной сволочи и попадет в любовницы-марухи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
взыграло. Ведь вместо того, чтобы мне следить - следили за мной.
Я, приопустив боковое стекло, сказал ей:
- Вы, Розенштейн, как видно, о чем-то интересном спросите желаете. Это по
вашему местоположению заметно. Маячить нам нечего. Так что садитесь в
машину... несколько минут у вас имеется.
Она уселась без долгих разговоров.
- Несколько минут - это чтоб выкурить одну сигарету. Можно?- спросила она.
Вот зараза, и голос в ее пользу говорит. Сочный такой, а не писк, как у
моей женушки.
- Само собой. Не надо аск, гражданка.
Я достаю "Стюардессу", она - "Кэмел". Ни угощать, ни угощаться мне не
резон. Так что каждый дымит своим. А радио шепелявит: "... высокие удои -
это не только промышленная технология, но и бережное отношение животноводов
к своим хвостатым подопечным..."
- Ну?- прекратил я паузу, которая, в общем-то была выгодна мне.
- Я не спросить, а попросить хотела. Мне суд грозит, а затем срок... или
психушка. Вы не облегчили бы мою участь?
Примерно таким невзволнованным голосом спрашивают: "интересный мужчина, не
угостите ли шампанским?" Но все равно бабское чутье у нее будь здоров. Там,
в Большом Доме, дамочка старалась не глядеть на меня, я тоже на нее не
пялился, однако она почуяла-таки любопытство с моей стороны. И сейчас в
вечернем полумраке, луч уличного фонаря выхватывал ее ножку от сверхмодного
короткого сапожка и далеко за коленку. Даже шубка распахнулась самым
надлежащим образом.
Теперь надо отделаться парой фраз о квалифицированности товарища
Коссовского, о гуманном советском суде, подождать пока догорит ее быстрая
американская сигарета, и выпроводить вон. Но я некстати вспомнил Затуллина
с его "образом врага" и, напротив, Сайко с его "бережным" отношением к
филологам и даже спекулянтам-валютчикам, поэтому буркнул невпопад.
- Да-да, я помню рекомендации классика. "И милость к падшим призывал". Вы,
наверное, филолог?
- Я врач-инфекционист, в Боткинской больнице работаю, гепатит лечу,
дезинтерию, сальмонеллез.
- Ну, так и лечили бы себе запор с поносом, пробки в задницу вставляли бы,
никто бы вас не тронул, не тридцать седьмой же, и не пятьдесят первый. А то
ведь вляпались в такое дерьмо, что вам на своей работе и не снилось.
- У меня муж усвистал в Америку два года назад. Он - тоже инфекционист.
Сейчас в Бостоне работает.
- Два года назад проще было. Ну, а вы-то чего, гражданка Розенштейн,
заменжевались и отъединили свою судьбу от моторного супруга?
- У меня дед был старым большевиком-ленинцем, даже улицу в его честь
прозвали. Папашу в том же преданном духе вырастил. Предки мои,
преподаватели научного коммунизма, никуда бы не двинулись. Не могла же я их
бросить и мчаться куда-то с Иосифом.
- Ясно, свободолюбивый муж Ося - ненадежный, батька с мамкой, хоть и
доценты марксизма-ленинизма, все-таки опора. Ну, и когда вы встали на
скользкую тропку антисоветизма?
- Отца год назад инфаркт скосил, на Запад не захотел, так уехал вниз. Я бы
сейчас с мамой и дочкой, конечно, отчалила, но не пускают. Иосиф попробовал
мне посодействовать через сенатора, который по таким поводам письма пишет
Брежневу и в Верховный Совет. Но попросил, чтобы я собрала кое-какой
материал через своих друзей-психиатров насчет пациентов, которые сидят в
психушках из-за убеждений. В общем, я кое-что узнала из разных там
разговоров, свои сведения передала через одного члена хельсинкской группы,
у которого хороший контакт с Западом.
- Ясно, члена хельсинской группы по фамилии Зусман-Рокитский недавно
отправили контактировать с мордовскими зэками, сенатор, который любит
писать письма, именуется Джексоном и давно считается махровым
антисоветчиком. А муж не преминул воспользоваться вами ненадлежащим образом
и спокойно подставил органам госбезопасности. Чему они, конечно,
обрадовались.
- Но если бы я могла просто сесть на самолет до Нью-Йорка, ничего такого бы
не случилось.
- Просто только в носу ковырять, гражданочка. Каждый второй из отлетевших
на историческую родину чешет сразу на радио "Свобода", в разные там
исследовательские центры, а то и прямо в ЦРУ, и корчит из себя большого
советолога, выкладывает все, что высмотрел и вынюхал на географической
родине.
- Но сведущих в секретах среди отъезжантов как раз нет.
- Уважаемая дамочка, я всегда считал врачей-инфекционистов более
искушенными людьми. Матерым аналитикам не нужны сегодня прямые сведения. Им
достаточно косвенных данных, которые они дополнят снимками со своих
спутников и результатами радиоперехвата со своих станций слежения.
Сигарета ее давно превратилась в пепел. Да и моя тоже.
- Мне не на что надеяться, да?- впервые в ее словах просочилась густая
выстоявшаяся грусть-тоска.
Я должен был, конечно, сказать, что от меня ей точно ждать нечего, но в
этот момент ее коленка случайно или специально коснулась моей руки, лежащей
на рычаге коробки скоростей, и по мне прокатилась какая-то волна. Я не из
породы шустрых кобельков, но эта пульсация скользко и тепло прошла по моему
позвоночнику, затронув все необходимые нервные центры и выделив все
необходимые гормоны. Поэтому вместо твердого отказа я нетвердым голосом
произнес:
- Ладно, попробую что-нибудь сообразить. По крайней мере, узнаю, что вам
грозит в натуре.
А потом я совершил вторую ошибку. Я не высадил дамочку из машины и не
выбросил из головы как никчемное явление. Не поехал сразу к Зухре, знойной
студентке театрального института, которая владела танцем живота и делала
под тобой и на тебе все необходимые па. В этом случае гражданка Розенштейн
навеки выпала бы из моего мозга да и позвоночника тоже. Вместо этих
разумных действий я повез врачиху-инфекционистку под завывания Тынниса
Мяги, жалобно просящего из радиоприемника "остановите музыку". Доставил
прямо к ее дому, на Загородный проспект, тридцать два. Возле парадной
прогуливались разряженая кудрявая девочка годков четырех, столь непохожая
на моих близнецов, и старуха с крючковатым носом - видимо, внучка с
бабушкой. Ребенок сразу бросился к гражданке Розенштейн, тут и козлу ясно,
что встретились дочурка с маманькой. Они зашли в парадную и зажглись окна
на четвертом этаже, а я все никак не мог тронуться с места. Потому что
понял - серьезно влип. Я очень явно, словно жидкое вещество, ощутил силу,
которая в этот момент меняла мою судьбу.
А ну в задницу эту силу... Как вот такой кудрявой девоньке в американских
шмотках придется без мамаши, которая будет маршировать с метлой или лопатой
по студеному мордовскому полю? Как придется самой мамаше, когда она
приглянется гнилозубой лагерной сволочи и попадет в любовницы-марухи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102