Но - все...
Мирлина выписать, подумал он. Семку сюда выписать и поставить над
всеми нами, чтобы не давал врать. Мысль эта воспламенила его, но только на
мгновение - холодный голос как бы извне тотчас напомнил: он же старый
хрен, ему же за семьдесят сейчас, опомнись, его, может быть, уже и на
свете-то нет... Давай-давай, старое чудило, набери его имя, набери: Мирлин
Семен Батькович... видишь, даже отчества его не помнишь... а может быть, и
не знал никогда... Семен Батькович: ЮАР, редактор газеты такой-то (на
африкаанс газетка-то, тоже не упомнишь, хуже любого отчества)... помер
тогда-то и там-то... Этого тебе хочется? Нет. Не этого. Только не этого,
ради Бога... Совесть чужую над собой захотелось поставить? Своя - не
справляется? Да, неплохо бы. Так вот: обойдешься. Раньше обходился и далее
- тоже обойдешься. И все. Минуту слабости предлагается считать
благополучно истекшей...
Но он все-таки еще позволил себе набрать Николаса.
Конечно, здесь материалов было полно. И компромат был тоже, но почти
все место занимали подробные пересказы последних его выступлений - перед
ветеранами, перед абстинентами, перед феминистками, перед генштабистами -
с точными цитатами и подробным перечислением сопутствующих обстоятельств:
численность аудитории, возрастной состав, как реагируют, на что НЕ
реагируют... Разумеется, в аналитическом разделе было отмечено то, о чем
сегодня говорил Эдик: неожиданно-повышенное внимание объекта к дружбе
Станислава Зиновьевича с Виктор Григорьевичем. ("Может ли поссориться
Станислав Зиновьевич с Виктором Григорьевичем?" Какого черта? Причем здесь
Виконт? Почему вдруг всплыл во всех этих речах, эссе, спичах и тостах
Виконт? Случайность? Случайностей не бывает, заметил по этому поводу
простой человек Кузьма Иваныч, и никто не решился его оспорить).
Здесь было много любопытного хлама, но вот самого Николаса во всем
этом хламе - не было. Не было уродливого, неуклюжего, туповатого,
косноязычного, феноменально БЕСПЕРСПЕКТИВНОГО человечка, который однажды
(почему? Что побудило? Как случилось?) вдруг взял себя за шкирку,
встряхнул, словно пса дрожащего, и в несколько лет сотворил над собою
чудо...
(Звали его, между прочим, изначально - Никита. Это он звал себя Ник:
начитался Хемингуэя - "Трехдневная непогода", "Что-то кончилось", "Какими
вы никогда не будете" и тому подобное - "Пятая колонна и Двадцать восемь
рассказов". Насмешники в институте переделали Ника в Николаса - так это и
прилипло к нему, осталось на всю жизнь. Но только ЭТО. Все же остальное -
изменилось. И не само собою изменилось, не по щучьему веленью, ничего
сказочного в этом изменении не было, кроме того, конечно, что не бывает
так у нормальных людей. Нормальные люди - слабы, вялы и безвольны.
Нормальные люди удовлетворяются тем, что им Бог дал, а если ничего Он им
не дал, то лакают пивко и тихо злобствуют по поводу тех, блин, которым
больше других нужно. А Ник-Николас был не нормальный, он был типичный
self-made-man. Таких и нет в природе вовсе, никогда не было и скоро совсем
не будет....
Косноязычный? Демосфен тоже был, по слухам, косноязычный. Если ты
хочешь стать оратором, надо говорить - много, громко, долго. Год. Два.
Маме, сестренке, зеркалу. Ежедневно и по нескольку часов...
Если хочешь, слуха почти не имея, научиться играть на гитаре, надо
купить самоучитель, гитару, и играть. Долго. Много. Год. Два. Ежедневно.
Сестренке, сестренкиным подружкам-насмешницам. Ритчи Блэкмора из тебя не
получится, но порадовать общество, при необходимости, ты сумеешь...
Еще в школе физрук, оглядев его с некоторым даже изумлением, сказал
озабоченно: "Прыгать ты не будешь - бабки короткие. И в баскет не
будешь... и в волейбол... Может быть, гранату метать?.." У него реакция
была - ни к черту. И неуклюж он был, как чайник. Он был от рождения и
навсегда заторможен самим Господом Богом. Он был не просто неспортивен, он
был АНТИспортивен. И тогда он стал играть в пинг-понг. Много. Часто.
Каждый вечер. Под сдавленный хохот партнеров и хорошеньких зрительниц. Уже
в институте, в коридоре на третьем этаже. До обалдения. Вы знаете, как это
выглядит: чайник, пытающийся играть в пинг-понг?.. До отвращения. В ущерб
науке... Первой ракеткой курса он не стал, но третьей, между прочим, -
таки-да, сделался. И отхватил вдруг при сдаче норм разряд на пять тысяч
метров. А десять тысяч пробежал так, что его послали было на спартакиаду
студентов, но он отказался ехать - ему сделалось неинтересно, ведь он уже
добился своего: в очередной раз преодолел в себе чайника и заполучил то,
чего недодал ему Господь Бог...
Да и времени не было совсем. Ему предстояло еще преодолеть абсолютную
неспособность свою к языкам, к танцам, к плаванию и к живописи... И он все
это преодолел - весь свой почти музейный набор прорех, антиспособностей,
дыр и убожеств, доставшийся ему от природы. Так что к тридцати годам
остались в нем от природы только: костлявое личико, морщинистая, жилистая,
черепашья шея, землистая кожа, да кривоватый гигантский нос, да серые,
вечно больные зубы, да глазки-буравчики без ресниц и без бровей - этого
роскошного набора не сумел преодолеть даже он).
Какого черта он глаз на нее положил, спрашивается? Других девок по
сторонам не нашлось? Да квантум сатис, хоть жопой их ешь. Нет, влюбился,
дурак, в девушку Хозяина. В любовницу. В жену. Может быть, она его
поощряла? А хоть бы и поощряла. Она же молоденькая, дурочка еще, ягненок
блеющий... ("Он, что - нравится тебе?" "Да" "Господи, да что тебе в нем
может нравиться?!" "Он - веселый..." "Так. А я, значит, - скучный?" "Нет.
Ты - великий." О господи! Они не люди, все-таки. Они - женщины.) Это было
непереносимо. Это было срамно. И гадкое что-то в этом было. Блуд. Соблазн
какой-то, дьявольский. И - абсолютная безысходность....
- Ну, куда ты лезешь, в любовники? Ты же уродлив, малыш, ну кому ты
такой нужен... У тебя изо рта несет, как из выгребной ямы, и шея плохо
помыта. Ты что, не видишь - она же принцесса, а ты - Щелкунчик. И не более
того... Щелкунчик из помойки. Подбери слюни, щенок беспородный или пойди к
блядям...
Идея была правильная. Отбить хотелку раз и навсегда. Молотком. Чтобы
онемела и отсохла. Помучается с недельку, но - придет в себя. Оклемается.
Минует "кратковременное безумие", и все будет как раньше. Нет. Перегнул
палку. Перегнул и сломал. Ревность. Проклятое чудовище с зелеными
глазами...
Впрочем, тут была не только сама по себе ревность (старика к
молодому, собственника к неимущему) - была ведь еще и болезненная обида за
этого великолепного уродца, такого умного, такого безгранично сильного,
блестящего, шагающего через две ступеньки и вдруг унизившего себя до
состояния ошалевшего суетливого кобелька, на все готового ради
подвернувшейся не ко времени текучей сучки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Мирлина выписать, подумал он. Семку сюда выписать и поставить над
всеми нами, чтобы не давал врать. Мысль эта воспламенила его, но только на
мгновение - холодный голос как бы извне тотчас напомнил: он же старый
хрен, ему же за семьдесят сейчас, опомнись, его, может быть, уже и на
свете-то нет... Давай-давай, старое чудило, набери его имя, набери: Мирлин
Семен Батькович... видишь, даже отчества его не помнишь... а может быть, и
не знал никогда... Семен Батькович: ЮАР, редактор газеты такой-то (на
африкаанс газетка-то, тоже не упомнишь, хуже любого отчества)... помер
тогда-то и там-то... Этого тебе хочется? Нет. Не этого. Только не этого,
ради Бога... Совесть чужую над собой захотелось поставить? Своя - не
справляется? Да, неплохо бы. Так вот: обойдешься. Раньше обходился и далее
- тоже обойдешься. И все. Минуту слабости предлагается считать
благополучно истекшей...
Но он все-таки еще позволил себе набрать Николаса.
Конечно, здесь материалов было полно. И компромат был тоже, но почти
все место занимали подробные пересказы последних его выступлений - перед
ветеранами, перед абстинентами, перед феминистками, перед генштабистами -
с точными цитатами и подробным перечислением сопутствующих обстоятельств:
численность аудитории, возрастной состав, как реагируют, на что НЕ
реагируют... Разумеется, в аналитическом разделе было отмечено то, о чем
сегодня говорил Эдик: неожиданно-повышенное внимание объекта к дружбе
Станислава Зиновьевича с Виктор Григорьевичем. ("Может ли поссориться
Станислав Зиновьевич с Виктором Григорьевичем?" Какого черта? Причем здесь
Виконт? Почему вдруг всплыл во всех этих речах, эссе, спичах и тостах
Виконт? Случайность? Случайностей не бывает, заметил по этому поводу
простой человек Кузьма Иваныч, и никто не решился его оспорить).
Здесь было много любопытного хлама, но вот самого Николаса во всем
этом хламе - не было. Не было уродливого, неуклюжего, туповатого,
косноязычного, феноменально БЕСПЕРСПЕКТИВНОГО человечка, который однажды
(почему? Что побудило? Как случилось?) вдруг взял себя за шкирку,
встряхнул, словно пса дрожащего, и в несколько лет сотворил над собою
чудо...
(Звали его, между прочим, изначально - Никита. Это он звал себя Ник:
начитался Хемингуэя - "Трехдневная непогода", "Что-то кончилось", "Какими
вы никогда не будете" и тому подобное - "Пятая колонна и Двадцать восемь
рассказов". Насмешники в институте переделали Ника в Николаса - так это и
прилипло к нему, осталось на всю жизнь. Но только ЭТО. Все же остальное -
изменилось. И не само собою изменилось, не по щучьему веленью, ничего
сказочного в этом изменении не было, кроме того, конечно, что не бывает
так у нормальных людей. Нормальные люди - слабы, вялы и безвольны.
Нормальные люди удовлетворяются тем, что им Бог дал, а если ничего Он им
не дал, то лакают пивко и тихо злобствуют по поводу тех, блин, которым
больше других нужно. А Ник-Николас был не нормальный, он был типичный
self-made-man. Таких и нет в природе вовсе, никогда не было и скоро совсем
не будет....
Косноязычный? Демосфен тоже был, по слухам, косноязычный. Если ты
хочешь стать оратором, надо говорить - много, громко, долго. Год. Два.
Маме, сестренке, зеркалу. Ежедневно и по нескольку часов...
Если хочешь, слуха почти не имея, научиться играть на гитаре, надо
купить самоучитель, гитару, и играть. Долго. Много. Год. Два. Ежедневно.
Сестренке, сестренкиным подружкам-насмешницам. Ритчи Блэкмора из тебя не
получится, но порадовать общество, при необходимости, ты сумеешь...
Еще в школе физрук, оглядев его с некоторым даже изумлением, сказал
озабоченно: "Прыгать ты не будешь - бабки короткие. И в баскет не
будешь... и в волейбол... Может быть, гранату метать?.." У него реакция
была - ни к черту. И неуклюж он был, как чайник. Он был от рождения и
навсегда заторможен самим Господом Богом. Он был не просто неспортивен, он
был АНТИспортивен. И тогда он стал играть в пинг-понг. Много. Часто.
Каждый вечер. Под сдавленный хохот партнеров и хорошеньких зрительниц. Уже
в институте, в коридоре на третьем этаже. До обалдения. Вы знаете, как это
выглядит: чайник, пытающийся играть в пинг-понг?.. До отвращения. В ущерб
науке... Первой ракеткой курса он не стал, но третьей, между прочим, -
таки-да, сделался. И отхватил вдруг при сдаче норм разряд на пять тысяч
метров. А десять тысяч пробежал так, что его послали было на спартакиаду
студентов, но он отказался ехать - ему сделалось неинтересно, ведь он уже
добился своего: в очередной раз преодолел в себе чайника и заполучил то,
чего недодал ему Господь Бог...
Да и времени не было совсем. Ему предстояло еще преодолеть абсолютную
неспособность свою к языкам, к танцам, к плаванию и к живописи... И он все
это преодолел - весь свой почти музейный набор прорех, антиспособностей,
дыр и убожеств, доставшийся ему от природы. Так что к тридцати годам
остались в нем от природы только: костлявое личико, морщинистая, жилистая,
черепашья шея, землистая кожа, да кривоватый гигантский нос, да серые,
вечно больные зубы, да глазки-буравчики без ресниц и без бровей - этого
роскошного набора не сумел преодолеть даже он).
Какого черта он глаз на нее положил, спрашивается? Других девок по
сторонам не нашлось? Да квантум сатис, хоть жопой их ешь. Нет, влюбился,
дурак, в девушку Хозяина. В любовницу. В жену. Может быть, она его
поощряла? А хоть бы и поощряла. Она же молоденькая, дурочка еще, ягненок
блеющий... ("Он, что - нравится тебе?" "Да" "Господи, да что тебе в нем
может нравиться?!" "Он - веселый..." "Так. А я, значит, - скучный?" "Нет.
Ты - великий." О господи! Они не люди, все-таки. Они - женщины.) Это было
непереносимо. Это было срамно. И гадкое что-то в этом было. Блуд. Соблазн
какой-то, дьявольский. И - абсолютная безысходность....
- Ну, куда ты лезешь, в любовники? Ты же уродлив, малыш, ну кому ты
такой нужен... У тебя изо рта несет, как из выгребной ямы, и шея плохо
помыта. Ты что, не видишь - она же принцесса, а ты - Щелкунчик. И не более
того... Щелкунчик из помойки. Подбери слюни, щенок беспородный или пойди к
блядям...
Идея была правильная. Отбить хотелку раз и навсегда. Молотком. Чтобы
онемела и отсохла. Помучается с недельку, но - придет в себя. Оклемается.
Минует "кратковременное безумие", и все будет как раньше. Нет. Перегнул
палку. Перегнул и сломал. Ревность. Проклятое чудовище с зелеными
глазами...
Впрочем, тут была не только сама по себе ревность (старика к
молодому, собственника к неимущему) - была ведь еще и болезненная обида за
этого великолепного уродца, такого умного, такого безгранично сильного,
блестящего, шагающего через две ступеньки и вдруг унизившего себя до
состояния ошалевшего суетливого кобелька, на все готового ради
подвернувшейся не ко времени текучей сучки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108