Я знаю, что вы думаете сейчас, что я хочу
вас как-то обмануть, втянуть в грязное дело, завербовать... Нам с вами
надо как-то проскочить этот этап. Очень скоро вы поймете, что все у нас
обстоит совсем не так и что я вас тоже боюсь и имею для этого весьма
серьезные основания.
Сначала беседа наша будет похожа на допрос, продолжал (становясь уже
совсем не похожим на себя, - нервно постукивая костяшками обеих рук по
скатерти и улыбаясь почти искательно) Вениамин Иванович. Но вы скоро
поймете, что никакой это не допрос, а просто мне надо убедиться
спервоначалу в правильности своих догадок... То есть, я и так в них
убежден, иначе бы я не пришел сюда и не заводил бы с вами... Короче,
сначала я хочу, чтобы вы искренне и точно ответили на несколько очень
простых вопросов. Все они требуют - для начала - только бинарного ответа:
да - нет. Они абсолютно вас ни к чему не обязывают. Некоторые ответы я
знаю заранее, некоторые - нет, но тут возможны разные варианты, которые я
не способен просчитать...
Видимо, именно неестественность, даже - противоестественность
ситуации побудила Станислава сказать хоть что-нибудь - остановить этот
непонятный поток слов и эмоций, который пугал даже больше, чем
отвратительный (пусть!), но незамысловатый при этом, нажим в целях сломать
и вербануть.
- На одной руке вы сколько раз можете подтянуться? - спросил он
неожиданно для себя и уж конечно - для майора.
Вениамин Иванович замолчал на полуслове, потрясенно мигнул, а потом
обрадовался вдруг, разулыбался, засиял:
- Шесть раз! - сказал он с гордостью. - Но только на правой. А на
левой - один, много - два.
- Что ж вы так... - заметил Станислав, совершенно не понимая, что ему
теперь делать с полученной информацией. - Надо бы и на левой тоже...
- Не получается, - признался Вениамин Иванович со вздохом, но тут же
спохватился. - Я рад, что вы чувство юмора не потеряли, - сказал с
искренней доброжелательностью. - Знаете, если люди шутят - дело пойдет.
Станислав не был в этом так уж уверен (да и не шутил он вовсе -
просто сорвалась с языка глупость какая-то), но спорить не стал. А
Вениамин Иванович продолжал просительно:
- Ну, вы позволите?.. Несколько вопросов?.. - и, не дожидаясь
согласия, спросил: - Имя такое - Калитин Александр Силантьевич - вам
знакомо?
- Да, - сказал Станислав и, не удержавшись добавил: - Я же вам уже
говорил.
- Он был вашим хорошим другом, правильно?
- Да.
- А почему он вдруг уехал в Москву, вы не знаете?
- Знаю. Но разговаривать об этом не буду.
- Почему?
- Не хочу.
- Но вы не поссорились с ним?
- Нет, конечно. С чего это вдруг?
- Ну, я не знаю... Всякое бывает, согласитесь... Ладно. А Шерстнева
Константина Ильича вы знали?
- Уже говорил вам: нет.
- Но вы все-таки попробуйте вспомнить. Я вам сейчас напомню. В
пятидесятом вы поступали на физфак, помните?
- Ну.
- Проходили собеседование, так?
- Да. И меня не приняли. Без объяснения причин.
- Но вы помните, как все это было? Попытайтесь вспомнить. Вот вы
вошли в комнату. Там сидела комиссия...
Станислав честно попытался вспомнить.
- Не помню ничего, - сказал он. - По-моему, там было темно и
накурено, как в пивной. Сидели какие-то люди за столом. Человек пять.
Очень недоброжелательные. Я совершенно не понял, почему они на меня так
наезжают, но ясно было, что дела мои - говно, простите за выражение...
- Ну-ну.
- Все. Никто мне не представлялся, знаете ли. Так что если и сидел
там этот ваш Шерстнев, то это осталось для меня тайной, покрытой мраком...
- И вы никого из них не запомнили?
- Нет, конечно. Там один на меня особенно злобно наезжал - белокурый
такой, помнится, был, молодой... А все прочие - на одно лицо.
Вениамин Иванович некоторое время молчал, взгляд у него остановился,
словно кто-то там у него внутри ударил вдруг по тормозам.
- Это и был Шерстнев, - сказал он наконец.
- Да? Ну и сука! Он же меня тогда совершенно зажрал. Вопросов сто,
наверное, задал, гад белоглазый. Видимо, была ему дана установочка -
завалить чесэвээна. Вот он и завалил, молодчага. "Молодец и здоровляга и
уж навернОе не еврей!.."
- Вы думаете, он был еврей?
- Господи, да нет, конечно. Это присловка есть такая, вот и все...
Откуда в те годы еврей на физфаке?!
Он спохватился, что ведь запись идет, на пленку, и прикусил язык.
Однако, поздно. Идиот, сказал он себе. Кретин.
- Я хочу сказать, тогда шла борьба с космополитизмом, - пояснил он, -
ныне осужденная. Культ личности.
- Да, действительно... - медленно проговорил Вениамин Иванович. -
Так. Ну, хорошо. Теперь - Каманин Николай Аристархович?
- Уже говорил вам. Книжки его читал. Очень люблю у него "Охотников за
невозможным". Рассказы есть у него блистательные. Но лично - незнаком. И
даже не видел никогда. Разве что по телеку, но не помню.
- Он не любил выступать по телевидению.
- Тем более. Значит, и по телеку не видел.
- Но вы ему симпатизировали, правильно я понял? Хотя и заочно, так
сказать.
- Да. По всем слухам он был добрый мужик. Любил выпить, любил людям
помогать, деньги у него не держались. Заступался... - Он чуть было не
ляпнул: "За Бродского".... - за людей. И вообще.
- Ясно, - сказал Вениамин Иванович почему-то с разочарованием в
голосе и продолжил. - Теперь - Гугнюк Николай Остапович.
- Как?
- Гугнюк. Николай Остапович.
- Первый раз слышу. Он - кто?
- А Берман Амалия Михайловна?
- Амалия Михайловна? У нас тут в квартире девятнадцать жила Амалия
Михайловна. Но я не уверен, что она Берман.
- Это вы о ней пишете в вашем романе?
- Да. Только это не роман. И не повесть даже. Это - рассказ.
- Ну да? - поразился Вениамин Иванович. - Такой большой?
- Это не мое мнение. Это мнение редколлегии.
- Понятно. Значит, Амалия ваша Михайловна это лицо реальное?
- Абсолютно. Все, что про нее написано - сущая правда. Она умерла лет
десять назад, а то могли бы у нее сами спросить.
- Да. Я знаю. И очень жалею, что ее нет. Она бы, наверное, могла бы
нам кое-что интересное рассказать... Ну, ладно. А знаком ли вам Габуния
Иван Захарович?
Станислав не удержался - поморщился.
- Ну да. Ну, ходил к нам он одно время... В общем, да. Знаком. Он
помер, по-моему, уже...
- Я вижу, вы не очень-то к нему благоволили?
- А вам какая разница?.. Слушайте, а к чему все эти вопросы? Может,
вы мне прямо и ясно скажете, в чем дело?
Тут Вениамин Иванович словно сорвался:
- Да обязательно! - вскричал он с непонятной какой-то досадой. -
Скажу, и обязательно. Только - потом. Я, можно сказать, потому и терзаю
вас сейчас, чтобы понять, как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108