Очнулся он окончательно уже днем. Он лежал в реанимационной на
высокой каталке, один, никого поблизости не было. Болело горло. С правой
стороны прозрачной гибкой трубкой присоединена была к его боку тяжелая
бутылка с густой вишнево-красной пенистой жидкостью внутри. Зубов и в
самом деле не было - двух передних верхних, - и это казалось поразительным
и мучительно непонятным. И снова безумно хотелось пить.
Разумеется, со временем все разъяснилось. Веселый энергичный никогда,
казалось, неунывающий анестезиолог все ему объяснил. Оказывается, тот
самый кураре-содержащий препарат оказал на Станислава нестандартное
("парадоксальное") действие: он привел все мышцы Станислава в состояние
длительной судороги, Станислав, естественно, перестал дышать (оказывается,
мы дышим с помощью специальных мышц) и тут же затеял отбрасывать копыта.
Надо было срочно ввести ему трубку с кислородом, прямо в трахею, и
подавать кислород под давлением. Но челюсти у него были сведены судорогою
точно так же, как и все прочие мышцы, и сколько ему в оба уха не орали,
чтобы он разинул свою пасть, толку от этих криков не было никакого, и
тогда майор Черный, проводивший операцию, принял решение - выдрать ему
передние зубы и в образовавшееся отверстие ввести кислородную трубку. Что
и было сделано, причем с такой энергией, что и горло рассадили совершенно
безжалостно, но уж это-то - сущие пустяки, завтра заживет...
По словам жизнерадостного анестезиолога получалось, что в состоянии
клинической смерти Станислав пробыл всего две или три минуты, вытащили его
ОТТУДА моментально, так что никаких вредных последствий не предвидится,
наоборот - считай, что заново родился! Королеву, например, рассказал он,
генеральному конструктору, повезло гораздо меньше: ему сделали - по поводу
пустяковой операции, между прочим, - такую же анестезию и с тем же
парадоксальным результатом, но растерялись и откачать не сумели,
распустяи, академики... Тут к Станиславу наведался, лично, майор Черный и
прекратил этот поток разглашений. Он отослал анестезиолога заниматься
делом, а сам вручил Станиславу на память два здоровенных - с лесной орех -
черно-зеленых камня из его, Станислава, желчных протоков и с удовольствием
расписал, каков был у Станислава воспаленный его желчный пузырь (с бутылку
ноль-семьдесят пять) и что со Станиславом обязательно произошло бы, если
бы с операцией затянули еще хотя бы на часок...
Через месяц они уже скромно праздновали возвращение Станислава к
пенатам. Виконт с Лариской наслаждались хванчкарой под божественную
яичницу по-сельски, а Станислав хлебал слабый куриный бульон и заедал его
сладким сухариком, очень, впрочем, довольный, что снова дома и все ужасы
позади.
- А ты там - в авторитете, - сказал он Виконту между прочим.
Виконт очень удивился.
- Где? - спросил он, задирая брови.
- Ладно, ладно... Темнило гороховое. В Академии, где.
- Тебе показалось, - небрежно сказал Виконт и тут же попросил Лариску
организовать еще порцию яишенки. Когда Лариска вышла, он сказал с упреком:
- Охота тебе языком зря трепать.
- Ладно, ладно. Темнило. Не буду. Однако же, хрен бы я выкарабкался,
если бы не ты.
- Не преувеличивай, - сказал Виконт строго. - Ты лучше обрати свое
внимание: это был двадцать четвертый случай, не так ли? Или я неправильно
считаю?
- Правильно, правильно...
- И прошел ты по самому краю, насколько я понял доктора Черного, так?
- Инда и за край слегка заехал. Слегка!
- Преклоняюсь, - сказал Виконт. - Но скажи мне: неужели у тебя нет
никаких соображений по этому поводу?
Тут вошла Лариска со сковородкой - спросить, сколько Виконту делать
яиц, и они заговорили о яичнице и том, чем она отличается от омлета.
Соображений не было. Станислав пытался рассуждать примерно следующим
образом. Если ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ реально существует, оно должно проявляться
либо в сфере МОГУ, либо, как минимум, в сфере ХОЧУ.
МОГУ. Могу работать с любым ПэЭлом, с любым БЭЙСИКом, на ассемблере,
в машинных кодах (не говоря уже об АЛГОЛе, ФОРТРАНе и прочих древних
языках). Приходилось работать на МИНСКе, на БЭСМе, работаю на IBM-ке,
полагаю, что могу работать вообще на любой ЭВМ. Могу водить автомобиль.
(Чинить автомобиль - не могу). Могу писать стихи для стенгазеты и для
Лариски, вообще любые "прикладные" стихи, например, рекламные. Видимо,
могу писать романы - не хуже других, но, надо полагать, и не лучше.
Вообще, видимо, не дурак, но этого так мало! Нет абсолютно ничего такого,
что я могу делать лучше всех или хотя бы лучше многих... Мрак. Туман.
Полная неопределенность. А точнее - полная определенность: "взвешен, и
найден легким"...
ХОЧУ. Господи, да ничего особенного я не хочу! Ну, хочу, что-бы
напечатали роман. Но если не напечатают, тоже не удавлюсь, не затоскую, не
запью... Ну, хотел бы создать собственный язык программирования... с
Ежеватовым хотел бы поработать так, чтоб он вдруг похвалил... Господи, да
мало ли чего я хочу, но это все мелочи, это все если и важно, то важно для
меня - исключительно и только для меня. Нет ничего такого ни в умениях
моих, ни в желаниях, ни в намерениях, ради чего стоило бы ОБЕРЕГАТЬ и
СПОСОБСТВОВАТЬ...
"Взвешен, и найден легким".
Правда, были еще ОЗАРЕНИЯ. Или ЗАТМЕНИЯ. Это уж - как угодно.
Размышлять на эту тему было, скорее, неприятно, но однажды он, все-таки,
заставил себя это свое свойство проанализировать. Анализировать оказалось
так же неприятно, как вспоминать какой-нибудь свой давний провал, или
срам, или срамной провал. Какую-нибудь ослиную неуклюжесть при амурном
ухаживании. Или позорный ляп на экзамене. Или постыдную ретираду при виде
уголовных рож на ближних подступах... Хотя на самом деле ничего такого уж
позорного в озарениях-затмениях не было. Скорее уж, наоборот. Но все-таки
это было что-то вроде припадка, о котором потом ничего толком не можешь
вспомнить, кроме ощущения бешенства и дикой неконтролируемой ненависти...
Впервые это, кажется, случилось еще в школьные времена, либо в самом
начале студенческих, когда Виконт со своим идиотским высокомерием зацепил
за живое какого-то чудовищного жлоба, пахана, уркагана, и тот, притиснув
маленького кучерявого сильно побледневшего Виконта в угол (дело
происходило в трамвае), принялся, урча невнятные угрозы, бить его по
глазам кожаной перчаткой, причем второй громила, ничуть не менее жуткий,
стоял тут же рядом и равнодушно смотрел в раскрытую дверь на проносящиеся
пейзажи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108