"Спрячу". "Не спрячешь. Физиономии своей кривой никуда
не спрячешь. И лживых своих глазок. И речей, полностью лишенных
административного восторга..." "Ладно. На себя лучше полюбуйся..." Они
препирались в этом духе минут десять, а потом Виконт спросил: "Что ты
собираешься делать с романом?" "Ничего, - сказал Станислав, несколько
потерявшись. - А зачем?" "Спрячь", - посоветовал Виконт кратко. "Да на кой
ляд? Кому он мешает?" Тогда Виконт сухо, но энергично напомнил ему историю
с романом Гроссмана. "Но я-то - не Гроссман!.." "Не будь идиотом. Заберут
и не вернут. Переписывать захотелось? Заново? Все сначала?.." Это было
резонно. Станислав медленно закурил. Фантазия его уже работала. Виконт
смотрел на него поверх своей трубки печально и строго.
- Сволочи, - сказал Станислав с горечью. - Что они с нами делают?
Ведь мы же вполне добропорядочные, мирные и безобидные обыватели. Какого
хрена делают они из нас подпольщиков?..
Он уже знал, кому он отвезет роман. Это должен быть человек абсолютно
верный и в то же время такой, про которого никто не скажет, что он самый
близкий из друзей и к которому, поэтому, _н_е _п_р_и_д_у_т_.
- А ты куда свой самиздат засунул? - спросил он и тут же поправился.
- Не надо, не надо, не говори. Дурацкий вопрос. Извини.
Виконт ухмыльнулся.
- Пыток боишься не выдержать? - осведомился он вкрадчиво.
И тогда Станислав вдруг спросил:
- Слушай, а почему они у тебя там все такие синие?
Он очень давно хотел задать этот вопрос, но сдерживался, понимая, что
это - мягко говоря, вопрос неуместный. А сейчас вот решил не сдерживаться
и тут же об этом пожалел. Глаза Виконта словно закрыло заслонками изнутри.
Он замер. Несколько секунд в комнате висела тишина, совершенно
неестественная, потом Виконт сказал:
- Ты рассказывал об этом кому-нибудь?
- Нет. За дурака меня считаешь?
- Не знаю, - сказал Виконт, неприятно улыбаясь. - Может быть. Я
надеялся, что ты тогда ничего не видел. А если и видел что-нибудь, то
забыл.
- Так оно и есть. Можешь не беспокоиться.
- Осел. Не мне надо беспокоиться об этом, понимаешь? НЕ МНЕ.
- Ну ладно. Ну - все. Молчу. Извини.
- Хорошо, - сказал Виконт. - Будем надеяться, что ты и раньше
понимал, как к этому следует относится, а сейчас понял окончательно.
Станислав кивнул. Он чувствовал себя треплом, вроде Мирлина. (Мирлин
был уверен, что Виконт в своем "ящике" занимается получением практического
бессмертия. Это единственное, по мнению Мирлина, чем должен заниматься
каждый порядочный "ящик". "Откуда ты знаешь, сколько раз умирал Сталин?
Прежде чем о его смерти все-таки объявили? А покушение на Кастро - оно же
удалось, на самом деле! То-то американцы охренели, когда он через две
недели снова вылез на трибуну как новенький! А сколько раз будет помирать
наш Лелик? Один раз, если хочешь знать, он уже отдавал богу душу. И - как
огурчик. Только дар речи некоторым образом поутратил - так он никогда и не
был у нас демосфеном. Я так и вижу, как лет этак через тридцать сидит наше
Политбюро в полном составе: двенадцать трижды воскрешенных мертвецов,
каждому по сто с гаком, лыка уже не вяжут, но - правят!.." "Очень даже
может быть, - подхватил тогда Станислав. - И все двенадцать - синего
цвета." Он тут же прикусил себе язык, но Мирлин, кажется, не обратил на
его реплику никакого внимания - видимо, перед глазами его стояли совсем
другие картины).
- Ладно, - сказал он, засовывая папки в полиэтиленовую сумку. - Все.
Поговорили. Все свои слова беру назад. И не беспокойся. Я трепло, но -
исправимое. Поехали с Богом...
6
Лето началось жарой необыкновенной. Асфальт подтаивал уже с утра. В
мутном знойном небе плавал назойливый тополиный пух - белые войлоки его
жаркий ветер мотал по мостовым. В пригородных зонах горели торфяники.
Приказ был отдан - не пускать никого в леса, особенно на автомобилях. На
работе потные осатанелые люди страстно спорили, что правильно: держать все
окна настежь, или наоборот закрыть их плотно и еще занавесить. Белыми
знойными ночами из подвалов поднимались сонмища комаров-мутантов -
бесшумных и кровожадных, как пираньи. Тепловые удары стали обычным делом,
словно многомиллионный город перенесло вдруг в пустыню Бет-Пак-Дала.
Соседка грохнулась в обморок прямо на кухне - "сомлела". Станислав
перепугался насмерть, но все обошлось: к вечеру прискакал ее новый хахаль
- седой плотный человек с вкрадчивой повадкой квартирного вора - принес
бутыль излюбленного портвейна "три семерки", и до глубокой ночи доносилось
от них тихое, сдавленное пение: "Хас-Булат удалой" доносился, а также "Как
день хорош, как солнца луч приятен..." и "Каким ты был, таким остался..."
Утром Станислав, невыспавшийся, потный и злой, был, немедленно по
приходе, зван к Ежеватову.
- Садись писать отчет по АНТИТЬЮРИНГу, - сказал без всяких
предисловий товарищ начальник, тоже потный, тоже злой и, видимо,
невыспавшийся. - В темпе. Завтра чтобы был.
- Зачем это вдруг?
- А затем, что Академик наш вчера обувку поменял, - сказал Ежеватов с
такой кривой ухмылкой, что Станислав сразу же понял, о чем речь, хотя
эвфемизм ежеватовский был ему вовсе незнаком.
- То есть? - спросил он на всякий случай.
- То есть - коньки отбросил. Выпрямился. Дуба врезал... Наконец-о мы
дождались этого печального события.
- Ясно, - сказал Станислав, не испытывая никаких эмоций. - Вообще-о
он, по слухам, был - не очень?
- Он был очень даже "не очень". Если всех, кого он заложил, раком
поставить, то они протянутся отсюда аж до Большого Дома. Но с ним можно
было работать, понимаешь в чем дело... У него были _м_и_н_у_т_ы_, и вот
тут его надо было ловить... Он почти уж согласился тебя с Зинаидой
отправить в Беркли на стажировку. И АНТИТЬЮРИНГ наш ему нравился. А теперь
будет на его месте мудила Всехсвятский: АНТИТЬЮРИНГ он постарается закрыть
на хер, а в Беркли поедет, соответственно, не Красногоров из ВНИИТЭКа, а
какой-нибудь Серожопов из НИИСТО. Понял расклад?
Станислав расклад понял, но остался к нему вполне равнодушен.
АНТИТЬЮРИНГ ему уже малость поднадоел, а про Беркли услышал он сейчас
впервые, а потому горечь несбывшегося (самая горькая штука на свете) не
могла зацепить его своими ядовитыми крючьями по-настоящему.
Он пошел писать отчет и писал его весь день, без обеда, только чаю
попил с сухарями. В пять часов все из лаборатории ушли, стало тихо и даже,
кажется, прохладно. В шесть заглянул перед уходом Ежеватов, полистал уже
готовые страницы, рассказал байку из серии "Тук-тук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
не спрячешь. И лживых своих глазок. И речей, полностью лишенных
административного восторга..." "Ладно. На себя лучше полюбуйся..." Они
препирались в этом духе минут десять, а потом Виконт спросил: "Что ты
собираешься делать с романом?" "Ничего, - сказал Станислав, несколько
потерявшись. - А зачем?" "Спрячь", - посоветовал Виконт кратко. "Да на кой
ляд? Кому он мешает?" Тогда Виконт сухо, но энергично напомнил ему историю
с романом Гроссмана. "Но я-то - не Гроссман!.." "Не будь идиотом. Заберут
и не вернут. Переписывать захотелось? Заново? Все сначала?.." Это было
резонно. Станислав медленно закурил. Фантазия его уже работала. Виконт
смотрел на него поверх своей трубки печально и строго.
- Сволочи, - сказал Станислав с горечью. - Что они с нами делают?
Ведь мы же вполне добропорядочные, мирные и безобидные обыватели. Какого
хрена делают они из нас подпольщиков?..
Он уже знал, кому он отвезет роман. Это должен быть человек абсолютно
верный и в то же время такой, про которого никто не скажет, что он самый
близкий из друзей и к которому, поэтому, _н_е _п_р_и_д_у_т_.
- А ты куда свой самиздат засунул? - спросил он и тут же поправился.
- Не надо, не надо, не говори. Дурацкий вопрос. Извини.
Виконт ухмыльнулся.
- Пыток боишься не выдержать? - осведомился он вкрадчиво.
И тогда Станислав вдруг спросил:
- Слушай, а почему они у тебя там все такие синие?
Он очень давно хотел задать этот вопрос, но сдерживался, понимая, что
это - мягко говоря, вопрос неуместный. А сейчас вот решил не сдерживаться
и тут же об этом пожалел. Глаза Виконта словно закрыло заслонками изнутри.
Он замер. Несколько секунд в комнате висела тишина, совершенно
неестественная, потом Виконт сказал:
- Ты рассказывал об этом кому-нибудь?
- Нет. За дурака меня считаешь?
- Не знаю, - сказал Виконт, неприятно улыбаясь. - Может быть. Я
надеялся, что ты тогда ничего не видел. А если и видел что-нибудь, то
забыл.
- Так оно и есть. Можешь не беспокоиться.
- Осел. Не мне надо беспокоиться об этом, понимаешь? НЕ МНЕ.
- Ну ладно. Ну - все. Молчу. Извини.
- Хорошо, - сказал Виконт. - Будем надеяться, что ты и раньше
понимал, как к этому следует относится, а сейчас понял окончательно.
Станислав кивнул. Он чувствовал себя треплом, вроде Мирлина. (Мирлин
был уверен, что Виконт в своем "ящике" занимается получением практического
бессмертия. Это единственное, по мнению Мирлина, чем должен заниматься
каждый порядочный "ящик". "Откуда ты знаешь, сколько раз умирал Сталин?
Прежде чем о его смерти все-таки объявили? А покушение на Кастро - оно же
удалось, на самом деле! То-то американцы охренели, когда он через две
недели снова вылез на трибуну как новенький! А сколько раз будет помирать
наш Лелик? Один раз, если хочешь знать, он уже отдавал богу душу. И - как
огурчик. Только дар речи некоторым образом поутратил - так он никогда и не
был у нас демосфеном. Я так и вижу, как лет этак через тридцать сидит наше
Политбюро в полном составе: двенадцать трижды воскрешенных мертвецов,
каждому по сто с гаком, лыка уже не вяжут, но - правят!.." "Очень даже
может быть, - подхватил тогда Станислав. - И все двенадцать - синего
цвета." Он тут же прикусил себе язык, но Мирлин, кажется, не обратил на
его реплику никакого внимания - видимо, перед глазами его стояли совсем
другие картины).
- Ладно, - сказал он, засовывая папки в полиэтиленовую сумку. - Все.
Поговорили. Все свои слова беру назад. И не беспокойся. Я трепло, но -
исправимое. Поехали с Богом...
6
Лето началось жарой необыкновенной. Асфальт подтаивал уже с утра. В
мутном знойном небе плавал назойливый тополиный пух - белые войлоки его
жаркий ветер мотал по мостовым. В пригородных зонах горели торфяники.
Приказ был отдан - не пускать никого в леса, особенно на автомобилях. На
работе потные осатанелые люди страстно спорили, что правильно: держать все
окна настежь, или наоборот закрыть их плотно и еще занавесить. Белыми
знойными ночами из подвалов поднимались сонмища комаров-мутантов -
бесшумных и кровожадных, как пираньи. Тепловые удары стали обычным делом,
словно многомиллионный город перенесло вдруг в пустыню Бет-Пак-Дала.
Соседка грохнулась в обморок прямо на кухне - "сомлела". Станислав
перепугался насмерть, но все обошлось: к вечеру прискакал ее новый хахаль
- седой плотный человек с вкрадчивой повадкой квартирного вора - принес
бутыль излюбленного портвейна "три семерки", и до глубокой ночи доносилось
от них тихое, сдавленное пение: "Хас-Булат удалой" доносился, а также "Как
день хорош, как солнца луч приятен..." и "Каким ты был, таким остался..."
Утром Станислав, невыспавшийся, потный и злой, был, немедленно по
приходе, зван к Ежеватову.
- Садись писать отчет по АНТИТЬЮРИНГу, - сказал без всяких
предисловий товарищ начальник, тоже потный, тоже злой и, видимо,
невыспавшийся. - В темпе. Завтра чтобы был.
- Зачем это вдруг?
- А затем, что Академик наш вчера обувку поменял, - сказал Ежеватов с
такой кривой ухмылкой, что Станислав сразу же понял, о чем речь, хотя
эвфемизм ежеватовский был ему вовсе незнаком.
- То есть? - спросил он на всякий случай.
- То есть - коньки отбросил. Выпрямился. Дуба врезал... Наконец-о мы
дождались этого печального события.
- Ясно, - сказал Станислав, не испытывая никаких эмоций. - Вообще-о
он, по слухам, был - не очень?
- Он был очень даже "не очень". Если всех, кого он заложил, раком
поставить, то они протянутся отсюда аж до Большого Дома. Но с ним можно
было работать, понимаешь в чем дело... У него были _м_и_н_у_т_ы_, и вот
тут его надо было ловить... Он почти уж согласился тебя с Зинаидой
отправить в Беркли на стажировку. И АНТИТЬЮРИНГ наш ему нравился. А теперь
будет на его месте мудила Всехсвятский: АНТИТЬЮРИНГ он постарается закрыть
на хер, а в Беркли поедет, соответственно, не Красногоров из ВНИИТЭКа, а
какой-нибудь Серожопов из НИИСТО. Понял расклад?
Станислав расклад понял, но остался к нему вполне равнодушен.
АНТИТЬЮРИНГ ему уже малость поднадоел, а про Беркли услышал он сейчас
впервые, а потому горечь несбывшегося (самая горькая штука на свете) не
могла зацепить его своими ядовитыми крючьями по-настоящему.
Он пошел писать отчет и писал его весь день, без обеда, только чаю
попил с сухарями. В пять часов все из лаборатории ушли, стало тихо и даже,
кажется, прохладно. В шесть заглянул перед уходом Ежеватов, полистал уже
готовые страницы, рассказал байку из серии "Тук-тук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108