Нийло так Нийло.
Женщины сели в машину госпожи Халонен, мужчины с Танттуненом — в машину общества. Мирья взяла мать под руку:
— Сейчас мы поедем к госпоже Халонен, потом к ним,— она кивнула в сторону Алины, сидевшей впереди.
По дороге Алина обернулась к девушке:
— Мирья, сумка у тебя или у отца?
— У него.
Этот разговор, сам по себе ничего не значащий, вызвал у госпожи Халонен неприятное чувство. Как тяжело теперь Мирье! В присутствии двух матерей ей нельзя ни одну из них называть мамой. А Матикайнена она привыкла называть отцом. Да и гостья тоже в затруднительном положении: как звать дочь, Миркой или Мирьей?
У госпожи Халонен остановились ненадолго. Как только Елена Петровна помылась и переоделась, поехали в ресторан, где Танттунен от имени общества дал в честь гостьи завтрак.
Это был тот самый ресторан, где год назад Айно Андреевна сидела с Павлом Ивановичем и господами Халонен. Певец узнал госпожу Халонен. Заметив, что на столике появились финский и советский флажки, он запел:
Под русскою луной,
любимая, ты встретилась со мной...
— Мог бы он выбрать что-нибудь и получше,— заметила госпожа Халонен и пояснила гостье: — Здесь знают много советских песен.
Когда у них взяли заказ, госпожа Халонен спросила:
— Госпожа Айно писала, что вышла замуж. Вы знаете ее мужа?
— Знаю,— коротко ответила Елена Петровна,—начальник нашей стройки.
После завтрака все вместе поехали к Матикайненам. Когда госпожа Халонен, Танттунен и Нийло ушли, впечатление было такое, что в доме осталась одна семья. Сидели, не зажигая света, в легком сумраке весенней ночи, и вспоминали прошлые годы, словно всегда и везде были вместе. Да, нередко они и были вместе, хотя их отделяла граница. Старшие вспоминали, а Мирья слушала.
Наверно, многое у них случилось в одно и то же время. Елена Петровна с маленькой Миркой на руках покинула избушку на лесопункте и отправилась в дальнюю дорогу, а Матикайнен сбежал из своей роты, направлявшейся на фронт. Наверно, в тот день, когда Мирья с матерью попали под бомбежку, на Матикайнена уставились три черных зрачка автоматов, и его поймали. Елена Петровна очутилась в госпитале. Был темный осенний вечер, завывал ветер, дождь шумел в лесу, а она смотрела на потолок и думала: «Война взяла все — и Мирку, и Колю». В госпитале она узнала о смерти мужа. Видимо, в такой же ненастный вечер госпожа Халонен привезла маленькую Мирку на Алинанниеми.
— Мирья не помнит тех времен,— вздохнула Алина.— Попила она тогда молочка, отогрелась и заснула.
Елена Петровна смотрела на Алину растроганная: шла война, а эта женщина заменила мать ребенку, которого привезли из страны противника. Нет, она не, имеет права ревновать, она должна всю жизнь быть ей благодарна.
— А кто же я теперь, Мирья или Мирка? — спросила девушка, глядя то на одну, то на другую мать.
— А какое имя тебе самой нравится? — вопросом ответила Елена Петровна.
— Конечно, я привыкла, что меня зовут Мирья, но...
— Я думаю, пусть так и останется,— перебила Елена Петровна,— на память о добрых людях, которые тебе дали это имя.
— Это госпожа Халонен,— сказала Алина.— Давайте, говорит, переделаем чуть-чуть, на одну букву, чтобы оно легче звучало на финский лад.
Утром на машине госпожи Халонен поехали на Алинанниеми. Матикайнена с ними не было: его отпустили с работы только на один день.
Елена Петровна уже знала, что официально мыс именуется Каллиониеми, но сказала, что для нее приятнее будет звать его Алинанниеми. Паво Хеврюля, купивший, оставил себе поля, а дом с небольшим участком земли продал бывшему пастору, который ушел уже на пенсию.
— Человек он неплохой, наш пастор,— вспоминала Алина.— Хотя Матти его и не любил. Да, конечно, было время, наш пастор ратовал за войну.
Пастор, постаревший и седой, но по-прежнему прямой и осанистый, был предупрежден о приезде гостей. Он встретил их на дворе и поспешил открыть дверцу машины.
— Как приятно видеть людей из далеких краев!—говорил он, с достоинством приветствуя гостей.— А эти близкие гости совсем забыли меня, старого слугу господа. Да, да, может быть, на то воля божья. Будьте добры, дорогие гости, входите, входите.
Но гости не спешили в дом, они стояли и озирались по сторонам. Чужим, совсем чужим показался Алине ее мыс. Дом был обшит и покрашен. Хлева вообще не стало. Амбар приспособлен под летние комнаты. Колодца с воротом тоже не стало, Алина и Мирья только примерно знали место, где он находился. Деревья сохранились. И тропинка, идущая на берег, и банька, и старая, раскидистая сосна около нее. Правда, баню тоже основательно переделали.
Мирья прошла по берегу к концу мыса. Другие шли следом. Нагромождения камней и скал сохранились такими, какими Мирья видела их в детстве, какими они стояли тысячелетиями. Как и прежде, с криком кружились чайки, но Мирью они уже не узнали. По спокойной глади Хаапавеси скользил белый пароход, неслись моторки. И старая сосна на конце мыса тихо шумела, хотя стояла безветренная погода.
Мирья опустилась на камень около сосны и уставилась на простор озера.
— Как здесь красиво! — сказала Елена Петровна.
Девушка сидела неподвижно, потом стала вполголоса
напевать:
И чистые волны Ройне Ласкают его берега...
Вдруг глаза ее наполнились слезами. Мать успокаивала ее:
— У нас в Карелии тоже очень красивые места, Мирья. И они снова будут для тебя родными.
Тем временем в доме пастора накрыли на стол. За кофе хозяин разговорился:
— Так у вас в Советском Союзе и церкви еще остались? Даже не верится: пишут всякое. Русское духовенство, кроме всего прочего, насколько я понимаю, всегда отличалось невежеством и дикостью. Другое дело — финское духовенство. Это люди образованные, они служат делу просвещения. Помощь страждущим всегда была нашей первой обязанностью. Правда, госпожа Халонен? И мы всегда выступали против войн и насилия,— продолжал пастор.
В ответ Алина заметила:
— До чего же у вас хороший кофе, господин пастор!
Мирья показала матери на часы, хотя они особенно не торопились. Гости поблагодарили нового хозяина мыса за гостеприимство. Второй раз Мирья прощалась с Алинанниеми. Второй и последний. Тогда она оставила мыс близким, родным — теперь он казался ей чужим, неприветливым. По дороге она думала, что если бы они не побывали здесь, то, наверное, она больше тосковала бы по этим местам. Алина тоже покидала мыс навсегда. Что ей здесь теперь делать? Кайсу-Лену и ту уже увезли. Наверно, и избушка ее не сохранилась.
Ведя машину, госпожа Халонен извинилась перед гостьей, что муж не может познакомиться с ней: «Дела». Язык не поворачивался сказать эти слова: ведь это была неправда. Она сама предлагала мужу пригласить Елену Петровну в гости, но тот удивился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Женщины сели в машину госпожи Халонен, мужчины с Танттуненом — в машину общества. Мирья взяла мать под руку:
— Сейчас мы поедем к госпоже Халонен, потом к ним,— она кивнула в сторону Алины, сидевшей впереди.
По дороге Алина обернулась к девушке:
— Мирья, сумка у тебя или у отца?
— У него.
Этот разговор, сам по себе ничего не значащий, вызвал у госпожи Халонен неприятное чувство. Как тяжело теперь Мирье! В присутствии двух матерей ей нельзя ни одну из них называть мамой. А Матикайнена она привыкла называть отцом. Да и гостья тоже в затруднительном положении: как звать дочь, Миркой или Мирьей?
У госпожи Халонен остановились ненадолго. Как только Елена Петровна помылась и переоделась, поехали в ресторан, где Танттунен от имени общества дал в честь гостьи завтрак.
Это был тот самый ресторан, где год назад Айно Андреевна сидела с Павлом Ивановичем и господами Халонен. Певец узнал госпожу Халонен. Заметив, что на столике появились финский и советский флажки, он запел:
Под русскою луной,
любимая, ты встретилась со мной...
— Мог бы он выбрать что-нибудь и получше,— заметила госпожа Халонен и пояснила гостье: — Здесь знают много советских песен.
Когда у них взяли заказ, госпожа Халонен спросила:
— Госпожа Айно писала, что вышла замуж. Вы знаете ее мужа?
— Знаю,— коротко ответила Елена Петровна,—начальник нашей стройки.
После завтрака все вместе поехали к Матикайненам. Когда госпожа Халонен, Танттунен и Нийло ушли, впечатление было такое, что в доме осталась одна семья. Сидели, не зажигая света, в легком сумраке весенней ночи, и вспоминали прошлые годы, словно всегда и везде были вместе. Да, нередко они и были вместе, хотя их отделяла граница. Старшие вспоминали, а Мирья слушала.
Наверно, многое у них случилось в одно и то же время. Елена Петровна с маленькой Миркой на руках покинула избушку на лесопункте и отправилась в дальнюю дорогу, а Матикайнен сбежал из своей роты, направлявшейся на фронт. Наверно, в тот день, когда Мирья с матерью попали под бомбежку, на Матикайнена уставились три черных зрачка автоматов, и его поймали. Елена Петровна очутилась в госпитале. Был темный осенний вечер, завывал ветер, дождь шумел в лесу, а она смотрела на потолок и думала: «Война взяла все — и Мирку, и Колю». В госпитале она узнала о смерти мужа. Видимо, в такой же ненастный вечер госпожа Халонен привезла маленькую Мирку на Алинанниеми.
— Мирья не помнит тех времен,— вздохнула Алина.— Попила она тогда молочка, отогрелась и заснула.
Елена Петровна смотрела на Алину растроганная: шла война, а эта женщина заменила мать ребенку, которого привезли из страны противника. Нет, она не, имеет права ревновать, она должна всю жизнь быть ей благодарна.
— А кто же я теперь, Мирья или Мирка? — спросила девушка, глядя то на одну, то на другую мать.
— А какое имя тебе самой нравится? — вопросом ответила Елена Петровна.
— Конечно, я привыкла, что меня зовут Мирья, но...
— Я думаю, пусть так и останется,— перебила Елена Петровна,— на память о добрых людях, которые тебе дали это имя.
— Это госпожа Халонен,— сказала Алина.— Давайте, говорит, переделаем чуть-чуть, на одну букву, чтобы оно легче звучало на финский лад.
Утром на машине госпожи Халонен поехали на Алинанниеми. Матикайнена с ними не было: его отпустили с работы только на один день.
Елена Петровна уже знала, что официально мыс именуется Каллиониеми, но сказала, что для нее приятнее будет звать его Алинанниеми. Паво Хеврюля, купивший, оставил себе поля, а дом с небольшим участком земли продал бывшему пастору, который ушел уже на пенсию.
— Человек он неплохой, наш пастор,— вспоминала Алина.— Хотя Матти его и не любил. Да, конечно, было время, наш пастор ратовал за войну.
Пастор, постаревший и седой, но по-прежнему прямой и осанистый, был предупрежден о приезде гостей. Он встретил их на дворе и поспешил открыть дверцу машины.
— Как приятно видеть людей из далеких краев!—говорил он, с достоинством приветствуя гостей.— А эти близкие гости совсем забыли меня, старого слугу господа. Да, да, может быть, на то воля божья. Будьте добры, дорогие гости, входите, входите.
Но гости не спешили в дом, они стояли и озирались по сторонам. Чужим, совсем чужим показался Алине ее мыс. Дом был обшит и покрашен. Хлева вообще не стало. Амбар приспособлен под летние комнаты. Колодца с воротом тоже не стало, Алина и Мирья только примерно знали место, где он находился. Деревья сохранились. И тропинка, идущая на берег, и банька, и старая, раскидистая сосна около нее. Правда, баню тоже основательно переделали.
Мирья прошла по берегу к концу мыса. Другие шли следом. Нагромождения камней и скал сохранились такими, какими Мирья видела их в детстве, какими они стояли тысячелетиями. Как и прежде, с криком кружились чайки, но Мирью они уже не узнали. По спокойной глади Хаапавеси скользил белый пароход, неслись моторки. И старая сосна на конце мыса тихо шумела, хотя стояла безветренная погода.
Мирья опустилась на камень около сосны и уставилась на простор озера.
— Как здесь красиво! — сказала Елена Петровна.
Девушка сидела неподвижно, потом стала вполголоса
напевать:
И чистые волны Ройне Ласкают его берега...
Вдруг глаза ее наполнились слезами. Мать успокаивала ее:
— У нас в Карелии тоже очень красивые места, Мирья. И они снова будут для тебя родными.
Тем временем в доме пастора накрыли на стол. За кофе хозяин разговорился:
— Так у вас в Советском Союзе и церкви еще остались? Даже не верится: пишут всякое. Русское духовенство, кроме всего прочего, насколько я понимаю, всегда отличалось невежеством и дикостью. Другое дело — финское духовенство. Это люди образованные, они служат делу просвещения. Помощь страждущим всегда была нашей первой обязанностью. Правда, госпожа Халонен? И мы всегда выступали против войн и насилия,— продолжал пастор.
В ответ Алина заметила:
— До чего же у вас хороший кофе, господин пастор!
Мирья показала матери на часы, хотя они особенно не торопились. Гости поблагодарили нового хозяина мыса за гостеприимство. Второй раз Мирья прощалась с Алинанниеми. Второй и последний. Тогда она оставила мыс близким, родным — теперь он казался ей чужим, неприветливым. По дороге она думала, что если бы они не побывали здесь, то, наверное, она больше тосковала бы по этим местам. Алина тоже покидала мыс навсегда. Что ей здесь теперь делать? Кайсу-Лену и ту уже увезли. Наверно, и избушка ее не сохранилась.
Ведя машину, госпожа Халонен извинилась перед гостьей, что муж не может познакомиться с ней: «Дела». Язык не поворачивался сказать эти слова: ведь это была неправда. Она сама предлагала мужу пригласить Елену Петровну в гости, но тот удивился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76