Сам он тем не менее старался быть в стороне и заниматься по возможности своим делом. Когда его ознакомили с выводами, которые содержали ряд критических замечаний и по его адресу, он ободрился и подписал все, что надлежало ему подписать, потому что комиссия требовала от совнархоза и от других поставщиков немедленного выполнения своих обязательств по обеспечению стройки необходимым оборудованием, стройматериалом и запасными частями. Елена Петровна даже ахнула.
— Да ведь вас же упрекают несправедливо: как же вы могли обеспечить для стройки производственную воду, если до сих пор насосная станция не оборудована, и не по вашей вине. Не ведрами же таскать воду.
Воронов махнул рукой:
— Ерунда! Умные люди поймут этот документ как надо и ускорят отправку оборудования, а дуракам что ни пиши, они все равно останутся дураками.
Елена Петровна тоже была рада выводам комиссии: какой-нибудь след все-таки останется, какая-нибудь помощь будет. Рада она была и за Петрикова. Правда, кое- кто поговаривал, что то, что он написал, просто кляуза. Но дословного содержания письма никто, кроме членов комиссии, не знал, и что бы там ни было написано, от него большая польза. Одно дело, когда пишет начальник стройки или прорабы — к ним привыкли, а к голосу простого рабочего должны прислушаться. Елена Петровна не могла не похвастаться перед начальником:
— А ты говоришь — надо судить. Человек раз выпил, с кем не бывает. Ведь я правильно сделала, что задержала материал?
Воронов буркнул неопределенно:
— Как знать.
Елена Петровна продолжала:
— И я тоже думаю, что Маккоев не на своем месте. Провалит он дело со своей добротой.
— И кого ты хочешь на его место? Того же Петрикова,
да?
— А что вы смеетесь? Почему бы и нет? Человек он, видать, боевой, с организаторскими способностями, с опытом. А каменщик он так себе. И лучше вряд ли уже будет: поздно его учить.
— Добрая ты душа, Елена Петровна! — Это «ты» означало, что разговор неофициальный.— Тебе бы только благотворительностью заниматься. Ну ладно, я пошутил. Не нам с вами решать этот вопрос, но предложить мы можем.
Вскоре после отъезда комиссии наступили горячие дни: доставили железобетонные плиты, и теперь пришлось наверстывать упущенное. Люди словно встрепенулись, увидя, что дело сдвинулось с мертвой точки. В строительстве — как в жизни вообще. Проходят недели утомительного однообразия— и нет никаких ощутимых сдвигов, хотя люди работают не покладая рук. Но их труд не напрасен: где-то что-то наполняется, растет, потом наступает час, и все словно выливается наружу, быстро, зримо. Так воздвигаются дома — кирпич к кирпичу, так протягиваются магистрали стальных путей — рельс к рельсу, так рождаются книги и картины, так в одну весеннюю ночь воды озер ломают льды.
Люди по-разному проявляют рвение в работе. Однажды, проходя по двору стройки, Елена Петровна застыла при виде странного зрелища. Бульдозер Павла Кюллиева, который ровнял землю у кладки, намертво засел между двумя валунами. Павел, весь красный от злости и напряжения, лежал на земле и старался плечом вывернуть огромный камень. Это было настолько безрассудно, что Елена Петровна испугалась: в своем ли уме парень? Она подошла ближе. Слезы текли по его измазанному грязью, потному лицу. Елена Петровна дотронулась до плеча бульдозериста:
— Павел, что с тобой? Так ничего не выйдет, брось!
— Иди-ка ты!..— истерически вскрикнул парень.
Она велела Павлу встать с земли и не валять дурака. Парень послушался, хотя и весь дрожал. Елена Петровна позвала рабочих со стройки. Общими усилиями камень сдвинули с места. Николай Никулин сел на бульдозер и
столкнул камни в яму. Павел хотел снова забраться в кабину, но Елена Петровна уговорила его пойти домой. Она решила вечером сходить к Айно Андреевне и посоветоваться, что такое творится с парнем.
Но во время перекура у рабочих зашел разговор о Павле, и то, что Елена Петровна услышала от одного из старожилов поселка, во многом объяснило и сегодняшний случай и вообще странности в поведении Павла.
Павел был совсем маленьким, когда началась война. Отец ушел на фронт, а матери, тяжело больной, с маленьким сыном на руках, пришлось эвакуироваться. Бомбили. На остановках матери теряли детей, дети — матерей. А мать Павла лежала в бреду. На какой-то станции ее сняли с поезда. Маленький мальчик стоял около матери, лежавшей в зале ожидания, и держал ее за руку, пока та не окоченела. Потом пришли какие-то люди и унесли мать. Мальчик побежал следом. Его не пустили, но он как-то все же пробрался в холодную, темную комнату, где лежала мать. Он увидел там покойников, лежавших неподвижно в странных позах, и среди них мать. С диким криком выбежал мальчик из этой жуткой комнаты, побежал на вокзал, вскочил в какой-то вагон, к незнакомым людям, а потом снова отстал от поезда. Голодного и больного его подобрали у водокачки небольшой станции. Мальчик попал в больницу и с трудом выжил. Его отвезли в детдом, но он вскоре сбежал. Несколько месяцев скитался беспризорным, пока его не поймали и снова не отправили в детдом. После войны прошло несколько лет, прежде чем отец нашел сына. В поисках сына отец встретился с Марией Андреевной, бывшей санитаркой, которая ухаживала за ним во время войны, когда он лежал тяжелораненым. Отец привез сына домой, а полгода спустя съездил за Марией Андреевной. В семье появилась новая мать. Теперь она работала учительницей в Туулилахти. У Павла стали появляться маленькие братья и сестры — целых пять. Тем более одиноким чувствовал себя парень в своей семье. Вдобавок . ко всему он часто хворал. Из-за слабого здоровья его не взяли в армию, а это еще больше угнетало Павла. Характер у него был неуравновешенный: то он неукротимо веселый, а через минуту уже такой мрачный, что слова не добьешься. Работал он хорошо, но иногда, правда редко, случались вот такие истерические припадки, как сегодня.
Следы войны — это не только мины, таящиеся под землей, и не только воспоминания, неожиданно бередящие
душу. Это и старые раны, ноющие перед непогодой, это и душевные травмы, вот такие, как у Павла. Парень даже не успел побывать на фронте, а война уже успела покалечить его, и, пожалуй, больше, чем некоторых из тех, кто был на фронте.
Рабочие молча курили, думая каждый о своем. Многие из них знали, что такое война. Этот рассказ напомнил им о тяжелых днях войны. Бывшие фронтовики вспоминают войну чаще всего про себя, молча. Рассказывать о ней любят обычно те, кто выдает чужие подвиги, страдания за свои.
Первым нарушил молчание Петриков. Но его беспокоила не война, а дела более близкого времени. До него дошли смутные слухи, что будут перевыборы месткома и что | роде бы в председатели месткома собираются выдвинуть кандидатуру его, Петрикова, и поэтому можно было уже говорить о профсоюзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Да ведь вас же упрекают несправедливо: как же вы могли обеспечить для стройки производственную воду, если до сих пор насосная станция не оборудована, и не по вашей вине. Не ведрами же таскать воду.
Воронов махнул рукой:
— Ерунда! Умные люди поймут этот документ как надо и ускорят отправку оборудования, а дуракам что ни пиши, они все равно останутся дураками.
Елена Петровна тоже была рада выводам комиссии: какой-нибудь след все-таки останется, какая-нибудь помощь будет. Рада она была и за Петрикова. Правда, кое- кто поговаривал, что то, что он написал, просто кляуза. Но дословного содержания письма никто, кроме членов комиссии, не знал, и что бы там ни было написано, от него большая польза. Одно дело, когда пишет начальник стройки или прорабы — к ним привыкли, а к голосу простого рабочего должны прислушаться. Елена Петровна не могла не похвастаться перед начальником:
— А ты говоришь — надо судить. Человек раз выпил, с кем не бывает. Ведь я правильно сделала, что задержала материал?
Воронов буркнул неопределенно:
— Как знать.
Елена Петровна продолжала:
— И я тоже думаю, что Маккоев не на своем месте. Провалит он дело со своей добротой.
— И кого ты хочешь на его место? Того же Петрикова,
да?
— А что вы смеетесь? Почему бы и нет? Человек он, видать, боевой, с организаторскими способностями, с опытом. А каменщик он так себе. И лучше вряд ли уже будет: поздно его учить.
— Добрая ты душа, Елена Петровна! — Это «ты» означало, что разговор неофициальный.— Тебе бы только благотворительностью заниматься. Ну ладно, я пошутил. Не нам с вами решать этот вопрос, но предложить мы можем.
Вскоре после отъезда комиссии наступили горячие дни: доставили железобетонные плиты, и теперь пришлось наверстывать упущенное. Люди словно встрепенулись, увидя, что дело сдвинулось с мертвой точки. В строительстве — как в жизни вообще. Проходят недели утомительного однообразия— и нет никаких ощутимых сдвигов, хотя люди работают не покладая рук. Но их труд не напрасен: где-то что-то наполняется, растет, потом наступает час, и все словно выливается наружу, быстро, зримо. Так воздвигаются дома — кирпич к кирпичу, так протягиваются магистрали стальных путей — рельс к рельсу, так рождаются книги и картины, так в одну весеннюю ночь воды озер ломают льды.
Люди по-разному проявляют рвение в работе. Однажды, проходя по двору стройки, Елена Петровна застыла при виде странного зрелища. Бульдозер Павла Кюллиева, который ровнял землю у кладки, намертво засел между двумя валунами. Павел, весь красный от злости и напряжения, лежал на земле и старался плечом вывернуть огромный камень. Это было настолько безрассудно, что Елена Петровна испугалась: в своем ли уме парень? Она подошла ближе. Слезы текли по его измазанному грязью, потному лицу. Елена Петровна дотронулась до плеча бульдозериста:
— Павел, что с тобой? Так ничего не выйдет, брось!
— Иди-ка ты!..— истерически вскрикнул парень.
Она велела Павлу встать с земли и не валять дурака. Парень послушался, хотя и весь дрожал. Елена Петровна позвала рабочих со стройки. Общими усилиями камень сдвинули с места. Николай Никулин сел на бульдозер и
столкнул камни в яму. Павел хотел снова забраться в кабину, но Елена Петровна уговорила его пойти домой. Она решила вечером сходить к Айно Андреевне и посоветоваться, что такое творится с парнем.
Но во время перекура у рабочих зашел разговор о Павле, и то, что Елена Петровна услышала от одного из старожилов поселка, во многом объяснило и сегодняшний случай и вообще странности в поведении Павла.
Павел был совсем маленьким, когда началась война. Отец ушел на фронт, а матери, тяжело больной, с маленьким сыном на руках, пришлось эвакуироваться. Бомбили. На остановках матери теряли детей, дети — матерей. А мать Павла лежала в бреду. На какой-то станции ее сняли с поезда. Маленький мальчик стоял около матери, лежавшей в зале ожидания, и держал ее за руку, пока та не окоченела. Потом пришли какие-то люди и унесли мать. Мальчик побежал следом. Его не пустили, но он как-то все же пробрался в холодную, темную комнату, где лежала мать. Он увидел там покойников, лежавших неподвижно в странных позах, и среди них мать. С диким криком выбежал мальчик из этой жуткой комнаты, побежал на вокзал, вскочил в какой-то вагон, к незнакомым людям, а потом снова отстал от поезда. Голодного и больного его подобрали у водокачки небольшой станции. Мальчик попал в больницу и с трудом выжил. Его отвезли в детдом, но он вскоре сбежал. Несколько месяцев скитался беспризорным, пока его не поймали и снова не отправили в детдом. После войны прошло несколько лет, прежде чем отец нашел сына. В поисках сына отец встретился с Марией Андреевной, бывшей санитаркой, которая ухаживала за ним во время войны, когда он лежал тяжелораненым. Отец привез сына домой, а полгода спустя съездил за Марией Андреевной. В семье появилась новая мать. Теперь она работала учительницей в Туулилахти. У Павла стали появляться маленькие братья и сестры — целых пять. Тем более одиноким чувствовал себя парень в своей семье. Вдобавок . ко всему он часто хворал. Из-за слабого здоровья его не взяли в армию, а это еще больше угнетало Павла. Характер у него был неуравновешенный: то он неукротимо веселый, а через минуту уже такой мрачный, что слова не добьешься. Работал он хорошо, но иногда, правда редко, случались вот такие истерические припадки, как сегодня.
Следы войны — это не только мины, таящиеся под землей, и не только воспоминания, неожиданно бередящие
душу. Это и старые раны, ноющие перед непогодой, это и душевные травмы, вот такие, как у Павла. Парень даже не успел побывать на фронте, а война уже успела покалечить его, и, пожалуй, больше, чем некоторых из тех, кто был на фронте.
Рабочие молча курили, думая каждый о своем. Многие из них знали, что такое война. Этот рассказ напомнил им о тяжелых днях войны. Бывшие фронтовики вспоминают войну чаще всего про себя, молча. Рассказывать о ней любят обычно те, кто выдает чужие подвиги, страдания за свои.
Первым нарушил молчание Петриков. Но его беспокоила не война, а дела более близкого времени. До него дошли смутные слухи, что будут перевыборы месткома и что | роде бы в председатели месткома собираются выдвинуть кандидатуру его, Петрикова, и поэтому можно было уже говорить о профсоюзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76