И нелегко было ему сменить их на ручку и счеты. Он не имел образования, не получил ни от кого наследства, когда основал свой магазин. Правда, он потом прогорел, но не очень сожалел об этом. Бог с ней, с этой лавчонкой. Оставались же на бобах и другие, побогаче и попредприимчивее его. Хорошо, что он оказался предусмотрительным и сумел кое-что сберечь на счету в банке. Старик знал, что если он будет расчетлив, то не пропадет и сможет спокойно доживать век в своем домике, наблюдая из окна за мирской суетой.
Недели две назад Нийло пригласил Мирью домой на чашку кофе. Отец был любезен, как и полагается, но вечером спросил у сына в упор:
— Долго ты думаешь бегать за этой девкой? Пока в нашем доме не было коммунистов...
Нийло взорвался:
— Бегаю и буду бегать. Это мое дело. И к тому же Мирья вовсе не коммунистка.
Он нахлобучил шляпу и долго ходил по поселку. На следующее утро отец и сын не обменялись ни единым словом. Только на третий день за утренним кофе Нийло сказал:
— Если я услышу еще хоть одно плохое слово о Мирье, то ноги моей в этом доме не будет. Так и знайте.
Кажется, старик внял предупреждению и о Мирье больше не заговаривал. Правда, Нийло больше не приглашал Мирью к себе и сам не заходил к Матикайненам. Они пили кофе в буфете продовольственного магазина, хотя здесь оно обходилось дороже.
Прощаясь на этот раз с Мирьей, Нийло заговорил о том, о чем думал давно:
— Не о всех же вакансиях дают объявления в газетах. Надо бы самому съездить куда-нибудь и разузнать на месте. Что ты скажешь, если я как-нибудь приеду к тебе, в город?
— Конечно, приезжай,— согласилась девушка сразу.— А я попытаюсь заранее разузнать, что и как. Вечером сходили бы в кино. Но тебе нужно будет где-то переночевать. В гостинице страшно дорого. Тысяча марок за сутки...
— Ничего, лето теплое,— успокоил Нийло и пропел:
Камень мне служит подушкой, И вижу блаженные сны.
О дне его приезда решили условиться в письмах.
Жизнь опять показалась Нийло прекрасной. В городе он найдет работу, и тогда они с Мирьей будут видеться каждый вечер. И там они окончательно договорятся обо всем. Кто сможет помешать им, взрослым и самостоятельным людям, начать новую жизнь? Только бы скорее найти работу.
На душе Нийло стало радостно. Но им опять нужно было расставаться: жизнь настолько скупа, что даже на мгновение не дает счастья, не потребовав за него вознаграждения.
— А теперь... мне надо сходить к Лейле. Она заболела,— вдруг сказала Мирья, взглянув на часы.
— Всегда ты куда-то спешишь, когда мы вместе,— обиделся Нийло.— То к какой-то Лейле, то к Халоненам...
— Ну, Нийло, не надо... Хочешь, пойдем вместе?
— Что мне там делать? У вас свои дела, политика...
Они только пожали друг другу руки — так приходилось
прощаться в местечке. Здесь не было скалы, за которой начиналось Алинанниеми...
Лейла жила со старой матерью в боковой пристройке деревянного дома, занимая маленькую комнатку и совсем крохотную кухню. Когда Мирья вошла, Лейла лежала в постели. Ее каштановые волосы разметались по подушке.
Оказалось, что в детстве она не болела корью и сейчас пришлось наверстывать упущенное. Сыпь уже прошла, но щеки еще горели. Видимо, температура была высокая. Лейла обрадовалась Мирье и засунула какую-то книгу под подушку. Рядом на столе высилась целая стопка книг.
— А кто позволил больной читать? — Мирья тоже умела быть строгой.
— Никто, но запретный плод всегда вкуснее. Мама куда-то ушла, ну я и воспользовалась случаем.
Самой верхней в стопке книг лежала грамматика финского языка. Заметив, что Мирья бросила взгляд на учебник, Лейла попросила:
— Слушай, если можешь, подскажи мне, как выучить грамматику. Только не советуй мне читать учебник. Все равно не буду. Лень. А контрольные скоро.
Мирья про себя позавидовала Лейле — когда она только все успевает, даже в училище имени Сирола стала заочно учиться, а вслух спросила:
— Что нового?
— Нового? Работу совсем запустили. Зимой некогда, летом лень. Все живут далеко друг от друга. Собираться негде. Репетируем когда у кого. Сама знаешь... А потом еще куча предрассудков, даже среди наших. О коммунизме и социализме говорят шепотом: не дай бог, кто услышит. Один паренек с Перякангаса и танцует в нашей самодеятельности, и поет, и стихи хорошо декламирует, а стоило мне предложить ему вступить в Демократический союз молодежи, как у него даже глаза на лоб полезли. Что это, спрашивает, школа коммунизма?
Лейла замолчала и часто задышала. Капельки пота выступили у нее на лбу, щеки пылали. Было видно, что говорить ей трудно. Мирья поправила подушку:
— Ну лежи, отдыхай. И не разговаривай. А то устанешь.
Но долго молчать Лейла не могла. Подумав о чем-то, она опять заговорила:
— Да, хватает предрассудков и среди наших... Вот хотя бы Кирсти. Даже стыдно за нее.
— Она ведь тоже была на фестивале?
— То-то и оно... Она очень любит музыку, знаешь. Прощаясь на границе, она сказала переводчику, что мечтает
1 Училище имени Сирола — политическая школа демократических сил Финляндии.
хотя бы об одной пластинке с музыкой Чайковского. Переводчик, такой молодой, интересный, ответил, что он все устроит. Кирсти не поверила, но пришла посылка. Более десятка пластинок Чайковского и других русских композиторов. Кирсти обалдела от счастья, но парию до сих пор даже не ответила. И не собирается отвечать.
— Неужели Кирсти так неблагодарна?
— Да нет же, она просто боится, что это неспроста, не будут же, мол, ей присылать посылки из Советского Союза ни с того ни с сего. Тут, мол, что-то кроется.
Обе помолчали. Потом Лейла взяла со стола журнал «Советский Союз» и показала снимок, на котором был изображен бал школьников в Кремле.
— Знаешь, глядя на этот снимок, я вспоминаю того переводчика. Мы вместе с ним были в Кремле. Он такой милый...— Голос Лейлы стал мечтательным.— Мы попрощались на границе, в вагоне. Я даже не думала, что мы прощаемся. Он просто подал мне руку и спрыгнул на перрон. А поезд пошел. Потом он махал рукой... Ой, Мирья, не слушай, я говорю глупости...
— А я вот слушаю,— серьезно сказала Мирья.— Это тоже неспроста. Вот здесь уж что-то кроется, я знаю.
И девушки весело рассмеялись. Мирья даже бросилась обнимать подругу. Это одновременно означало и прощанье. Мирье было пора идти.
В то время, когда Мирья гуляла с Нийло, а потом сидела у Лейлы, отца навестил высокий, сутуловатый старик в потертом сером костюме. С ним Матикайнен сидел во время войны в одной камере. Многим хорошим, что узнал Матти о жизни, он был обязан этому человеку.
Калле Нуутинену, красному командиру времен финской революции 1918 года, коммунисту старой гвардий, уже давно перевалило за шестьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Недели две назад Нийло пригласил Мирью домой на чашку кофе. Отец был любезен, как и полагается, но вечером спросил у сына в упор:
— Долго ты думаешь бегать за этой девкой? Пока в нашем доме не было коммунистов...
Нийло взорвался:
— Бегаю и буду бегать. Это мое дело. И к тому же Мирья вовсе не коммунистка.
Он нахлобучил шляпу и долго ходил по поселку. На следующее утро отец и сын не обменялись ни единым словом. Только на третий день за утренним кофе Нийло сказал:
— Если я услышу еще хоть одно плохое слово о Мирье, то ноги моей в этом доме не будет. Так и знайте.
Кажется, старик внял предупреждению и о Мирье больше не заговаривал. Правда, Нийло больше не приглашал Мирью к себе и сам не заходил к Матикайненам. Они пили кофе в буфете продовольственного магазина, хотя здесь оно обходилось дороже.
Прощаясь на этот раз с Мирьей, Нийло заговорил о том, о чем думал давно:
— Не о всех же вакансиях дают объявления в газетах. Надо бы самому съездить куда-нибудь и разузнать на месте. Что ты скажешь, если я как-нибудь приеду к тебе, в город?
— Конечно, приезжай,— согласилась девушка сразу.— А я попытаюсь заранее разузнать, что и как. Вечером сходили бы в кино. Но тебе нужно будет где-то переночевать. В гостинице страшно дорого. Тысяча марок за сутки...
— Ничего, лето теплое,— успокоил Нийло и пропел:
Камень мне служит подушкой, И вижу блаженные сны.
О дне его приезда решили условиться в письмах.
Жизнь опять показалась Нийло прекрасной. В городе он найдет работу, и тогда они с Мирьей будут видеться каждый вечер. И там они окончательно договорятся обо всем. Кто сможет помешать им, взрослым и самостоятельным людям, начать новую жизнь? Только бы скорее найти работу.
На душе Нийло стало радостно. Но им опять нужно было расставаться: жизнь настолько скупа, что даже на мгновение не дает счастья, не потребовав за него вознаграждения.
— А теперь... мне надо сходить к Лейле. Она заболела,— вдруг сказала Мирья, взглянув на часы.
— Всегда ты куда-то спешишь, когда мы вместе,— обиделся Нийло.— То к какой-то Лейле, то к Халоненам...
— Ну, Нийло, не надо... Хочешь, пойдем вместе?
— Что мне там делать? У вас свои дела, политика...
Они только пожали друг другу руки — так приходилось
прощаться в местечке. Здесь не было скалы, за которой начиналось Алинанниеми...
Лейла жила со старой матерью в боковой пристройке деревянного дома, занимая маленькую комнатку и совсем крохотную кухню. Когда Мирья вошла, Лейла лежала в постели. Ее каштановые волосы разметались по подушке.
Оказалось, что в детстве она не болела корью и сейчас пришлось наверстывать упущенное. Сыпь уже прошла, но щеки еще горели. Видимо, температура была высокая. Лейла обрадовалась Мирье и засунула какую-то книгу под подушку. Рядом на столе высилась целая стопка книг.
— А кто позволил больной читать? — Мирья тоже умела быть строгой.
— Никто, но запретный плод всегда вкуснее. Мама куда-то ушла, ну я и воспользовалась случаем.
Самой верхней в стопке книг лежала грамматика финского языка. Заметив, что Мирья бросила взгляд на учебник, Лейла попросила:
— Слушай, если можешь, подскажи мне, как выучить грамматику. Только не советуй мне читать учебник. Все равно не буду. Лень. А контрольные скоро.
Мирья про себя позавидовала Лейле — когда она только все успевает, даже в училище имени Сирола стала заочно учиться, а вслух спросила:
— Что нового?
— Нового? Работу совсем запустили. Зимой некогда, летом лень. Все живут далеко друг от друга. Собираться негде. Репетируем когда у кого. Сама знаешь... А потом еще куча предрассудков, даже среди наших. О коммунизме и социализме говорят шепотом: не дай бог, кто услышит. Один паренек с Перякангаса и танцует в нашей самодеятельности, и поет, и стихи хорошо декламирует, а стоило мне предложить ему вступить в Демократический союз молодежи, как у него даже глаза на лоб полезли. Что это, спрашивает, школа коммунизма?
Лейла замолчала и часто задышала. Капельки пота выступили у нее на лбу, щеки пылали. Было видно, что говорить ей трудно. Мирья поправила подушку:
— Ну лежи, отдыхай. И не разговаривай. А то устанешь.
Но долго молчать Лейла не могла. Подумав о чем-то, она опять заговорила:
— Да, хватает предрассудков и среди наших... Вот хотя бы Кирсти. Даже стыдно за нее.
— Она ведь тоже была на фестивале?
— То-то и оно... Она очень любит музыку, знаешь. Прощаясь на границе, она сказала переводчику, что мечтает
1 Училище имени Сирола — политическая школа демократических сил Финляндии.
хотя бы об одной пластинке с музыкой Чайковского. Переводчик, такой молодой, интересный, ответил, что он все устроит. Кирсти не поверила, но пришла посылка. Более десятка пластинок Чайковского и других русских композиторов. Кирсти обалдела от счастья, но парию до сих пор даже не ответила. И не собирается отвечать.
— Неужели Кирсти так неблагодарна?
— Да нет же, она просто боится, что это неспроста, не будут же, мол, ей присылать посылки из Советского Союза ни с того ни с сего. Тут, мол, что-то кроется.
Обе помолчали. Потом Лейла взяла со стола журнал «Советский Союз» и показала снимок, на котором был изображен бал школьников в Кремле.
— Знаешь, глядя на этот снимок, я вспоминаю того переводчика. Мы вместе с ним были в Кремле. Он такой милый...— Голос Лейлы стал мечтательным.— Мы попрощались на границе, в вагоне. Я даже не думала, что мы прощаемся. Он просто подал мне руку и спрыгнул на перрон. А поезд пошел. Потом он махал рукой... Ой, Мирья, не слушай, я говорю глупости...
— А я вот слушаю,— серьезно сказала Мирья.— Это тоже неспроста. Вот здесь уж что-то кроется, я знаю.
И девушки весело рассмеялись. Мирья даже бросилась обнимать подругу. Это одновременно означало и прощанье. Мирье было пора идти.
В то время, когда Мирья гуляла с Нийло, а потом сидела у Лейлы, отца навестил высокий, сутуловатый старик в потертом сером костюме. С ним Матикайнен сидел во время войны в одной камере. Многим хорошим, что узнал Матти о жизни, он был обязан этому человеку.
Калле Нуутинену, красному командиру времен финской революции 1918 года, коммунисту старой гвардий, уже давно перевалило за шестьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76