Ты отдаешь себе отчет, что значит предатель?
Теперь Матикайнен догадался, что привело старика к нему. Как-то он действительно, поспорив с одним рабочим о задачах местного профсоюза, употребил слово «предатель». Видимо, рабочий обратился в организацию КПФ с запросом: положено ли коммунисту говорить подобным образом? Матикайнен сам жалел о случившемся и признался старому Нуутинену:
— Видишь ли, бывает: сперва скажешь, а потом подумаешь.
Нуутинен посоветовал:
— Тебе следовало бы сходить к тому рабочему и лично ему сказать вот эти слова.
Матти кивнул, пододвинул рюмку ближе к старому другу и поднял свою.
— Я-то не любитель,— сказал Нуутинен, и Матти тоже опустил рюмку на стол.
Мирья пила кофе, наблюдая за отцом. На висках у него было уже немало седины, но каким покорным и послушным он казался перед Нуутиненом!
— Покажи-ка Калле письмо,— сказал он Мирье.
Нуутинен достал из кармана потертый футляр, тщательно протер очки и стал читать письмо. Потом он долго сидел задумавшись и ни на кого не глядя.
— М-да,— наконец произнес он.
Матти сказал осторожно:
— Она зовет Мирью к себе. Мы еще не решили: как быть?
— Да, это дело — ваше, вернее — Мирьи. Пусть сама посмотрит, куда ее тянет, где она нужнее.
— Что ты посоветуешь?
— Я? Сразу этого не скажешь. Трудно давать совет со стороны в таком деле.
— Но все же?
Старик снова протер очки и аккуратно уложил их в футляр.
— Что тут можно сказать?.. Насколько я знаю Мирью... Такие девушки нужны и здесь...
— Так я же еще ничего не успела в жизни...— вставила Мирья.
— Мирья, надо иметь терпение и не перебивать, когда Нуутинен говорит,— строго заметил отец.
Старик продолжал:
— Так что всюду хватает работы. В Советской стране — тоже. А если исходить из того, сколько ей,— старик кивнул в сторону письма,— пришлось пережить... Ее тоже нужно понять. Если девушка останется здесь, то вряд ли эта женщина будет о тебе, Матти, и об Алине хорошо думать. И это уже коснется нас всех в какой-то мере...
Алина встала из-за стола и начала одеваться. Руки не попадали в рукава пальто. Нуутинен поспешил заметить.
— Конечно, нелегко и вам, но надо взять себя в руки, ничего не поделаешь.
Алина не дослушала. Она выбежала на улицу.
Нуутинен посидел задумавшись. Потом предложил:
— Ну, давай, что ли, выпьем ради такого случая.
Он поднял рюмку и кивнул Мирье. Потом выпил вторую, сказал Матти:
— А теперь можешь закрыть бутылку.
О письме больше не говорили. О нем было сказано все. Старик, видимо чуть-чуть захмелев, начал вспоминать прошлое:
— Ты, Матти, был тогда еще совсем мал, не помнишь. А я был молодой, крепкий, не такой старикашка, как теперь. Хе-хе...— Старику было приятно вспоминать свои юношеские годы.— Были у нас и силы и задор, уменья только не хватало. Шли мы в бой и пели:
Мы к боям готовы,
Мы собьем оковы,
Чаша испытаний давным-давно полна.
Голос старика стал твердым:
В поединок с силой черной, В бой жестокий и упорный Посылает лучших сыновей страна.
Уже вечерело, когда старик встал на лыжи. Лыжи у него тоже были старые, но шли еще хорошо. Старик с силой оттолкнулся палками и исчез, словно растворившись во мгле.
В тот вечер в семье Матикайненов приняли решение, которого ждали многие по обе стороны границы, каждый по-своему. Видимо, Матти предугадал, чего ждет Мирья, и сказал отрывисто:
— Ну, если так...— говорить ему было трудно,— я думаю, что... раз там твоя родина... Все равно тебя будет тянуть туда...
Алина вся сжалась и закрыла лицо фартуком. Нет, слова эти не были для нее неожиданными. Она знала заранее, что отец так и решит. Слова Мирьи ее тоже не удивили. Девушка произнесла:
— Мне хотелось, чтобы ты сказал именно это...
Плечи Алины задергались. Матикайнен кусал губы.
— Мы сами вырастили Мирыо такой.
Мирья уже не могла сдержаться, она бросилась к Алине и прижалась головой к ее груди, как всегда на протяжении семнадцати лет.
— Мама, поедем вместе!
Это было неразумно, но от всего сердца. Матикайнен подошел к ним и стал укорять:
— Ну, что это вы... Хватит вам! Нельзя же так...
Потом отвернулся и подошел к окну. Он никогда не слышал, как плачет его жена. Он не был дома, когда не стало Калеви. Когда его самого в Сукева били дубинками по пяткам, ни слез, ни стонов не услышали тюремщики. Не заплакал он и сейчас, только в горле запершило да защипало глаза. Может быть, во всем виноват чад, который шел из кухни.
Потом сказал:
— А что это Нийло во дворе мерзнет? Зови его в дом.
На дворе Мирья сказала всего два слова. Юноша предчувствовал, что так они и решат. Он знал и Мирыо и всю эту семью и не стал настаивать на другом, только покорно пошел следом за Мирьей, беспомощно спросив:
— А я?
Что могла ответить Мирья?! Она думала об этом. Ей было не до ответа. Она спешила в дом. И очень кстати. Нийло совсем продрог. Парень даже дрожал. Горячий кофе был тоже очень кстати.
— Ты-то хоть останешься в Финляндии? — спросила его Алина.
— Да вот купил участок, так...— ответил Нийло. А потом стал рассуждать: — Из письма неясно, насколько обеспечена она, которая зовет Мирью к себе. Вряд ли прораб так уж много зарабатывает. Есть ли у нее хоть какая- нибудь собственность — движимая или недвижимая, акции?
Матикайнен ухмыльнулся:
— Не знаю, как у нее с движимой и недвижимой собственностью, но акции есть.
— Много ли, как думаешь? — деловито осведомился юноша.
— Много. Так много, что в Советском Союзе это подсчитать невозможно.
Нийло понял, что над ним посмеиваются. Мирье стало жаль парня, и она поспешила объяснить:
— Там у них все общее. Все, что есть в стране, принадлежит всем. И каждый, таким образом, владелец.
Это Нийло уже слышал. Это — коммунистическая пропаганда. Другое дело — иметь свой участок земли. Пусть даже нет ни дома, ни работы.
Пришла госпожа Халонен. Ее усадили за стол. Все это произошло безмолвно. Само молчание говорило, что здесь решили. Наконец она сказала:
— И все-таки я жалею, что познакомила Мирью с советской госпожой Айно. А еще больше жалею, что не оставила Мирью себе семнадцать лет назад...
Недели уходили, сбережения Нийло таяли. Нет, его нельзя было упрекнуть в том, что он ничего не предпринимает,— он делал все, чтобы найти работу. Но ее не было. Он давал объявление за объявлением в газеты и потом проклинал себя: деньги оказывались выброшенными на ветер. Уже подумывал, не продать ли участок земли: за него надо платить налог. А дом, видно, ему не построить. Да и на кой черт он ему теперь! Но все же не продавал: недвижимость есть недвижимость, она придает человеку вес. Даже в объявлениях он указывал: «Имеющий недвижимость, молодой, непьющий конторский служащий ищет подходящую работу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Теперь Матикайнен догадался, что привело старика к нему. Как-то он действительно, поспорив с одним рабочим о задачах местного профсоюза, употребил слово «предатель». Видимо, рабочий обратился в организацию КПФ с запросом: положено ли коммунисту говорить подобным образом? Матикайнен сам жалел о случившемся и признался старому Нуутинену:
— Видишь ли, бывает: сперва скажешь, а потом подумаешь.
Нуутинен посоветовал:
— Тебе следовало бы сходить к тому рабочему и лично ему сказать вот эти слова.
Матти кивнул, пододвинул рюмку ближе к старому другу и поднял свою.
— Я-то не любитель,— сказал Нуутинен, и Матти тоже опустил рюмку на стол.
Мирья пила кофе, наблюдая за отцом. На висках у него было уже немало седины, но каким покорным и послушным он казался перед Нуутиненом!
— Покажи-ка Калле письмо,— сказал он Мирье.
Нуутинен достал из кармана потертый футляр, тщательно протер очки и стал читать письмо. Потом он долго сидел задумавшись и ни на кого не глядя.
— М-да,— наконец произнес он.
Матти сказал осторожно:
— Она зовет Мирью к себе. Мы еще не решили: как быть?
— Да, это дело — ваше, вернее — Мирьи. Пусть сама посмотрит, куда ее тянет, где она нужнее.
— Что ты посоветуешь?
— Я? Сразу этого не скажешь. Трудно давать совет со стороны в таком деле.
— Но все же?
Старик снова протер очки и аккуратно уложил их в футляр.
— Что тут можно сказать?.. Насколько я знаю Мирью... Такие девушки нужны и здесь...
— Так я же еще ничего не успела в жизни...— вставила Мирья.
— Мирья, надо иметь терпение и не перебивать, когда Нуутинен говорит,— строго заметил отец.
Старик продолжал:
— Так что всюду хватает работы. В Советской стране — тоже. А если исходить из того, сколько ей,— старик кивнул в сторону письма,— пришлось пережить... Ее тоже нужно понять. Если девушка останется здесь, то вряд ли эта женщина будет о тебе, Матти, и об Алине хорошо думать. И это уже коснется нас всех в какой-то мере...
Алина встала из-за стола и начала одеваться. Руки не попадали в рукава пальто. Нуутинен поспешил заметить.
— Конечно, нелегко и вам, но надо взять себя в руки, ничего не поделаешь.
Алина не дослушала. Она выбежала на улицу.
Нуутинен посидел задумавшись. Потом предложил:
— Ну, давай, что ли, выпьем ради такого случая.
Он поднял рюмку и кивнул Мирье. Потом выпил вторую, сказал Матти:
— А теперь можешь закрыть бутылку.
О письме больше не говорили. О нем было сказано все. Старик, видимо чуть-чуть захмелев, начал вспоминать прошлое:
— Ты, Матти, был тогда еще совсем мал, не помнишь. А я был молодой, крепкий, не такой старикашка, как теперь. Хе-хе...— Старику было приятно вспоминать свои юношеские годы.— Были у нас и силы и задор, уменья только не хватало. Шли мы в бой и пели:
Мы к боям готовы,
Мы собьем оковы,
Чаша испытаний давным-давно полна.
Голос старика стал твердым:
В поединок с силой черной, В бой жестокий и упорный Посылает лучших сыновей страна.
Уже вечерело, когда старик встал на лыжи. Лыжи у него тоже были старые, но шли еще хорошо. Старик с силой оттолкнулся палками и исчез, словно растворившись во мгле.
В тот вечер в семье Матикайненов приняли решение, которого ждали многие по обе стороны границы, каждый по-своему. Видимо, Матти предугадал, чего ждет Мирья, и сказал отрывисто:
— Ну, если так...— говорить ему было трудно,— я думаю, что... раз там твоя родина... Все равно тебя будет тянуть туда...
Алина вся сжалась и закрыла лицо фартуком. Нет, слова эти не были для нее неожиданными. Она знала заранее, что отец так и решит. Слова Мирьи ее тоже не удивили. Девушка произнесла:
— Мне хотелось, чтобы ты сказал именно это...
Плечи Алины задергались. Матикайнен кусал губы.
— Мы сами вырастили Мирыо такой.
Мирья уже не могла сдержаться, она бросилась к Алине и прижалась головой к ее груди, как всегда на протяжении семнадцати лет.
— Мама, поедем вместе!
Это было неразумно, но от всего сердца. Матикайнен подошел к ним и стал укорять:
— Ну, что это вы... Хватит вам! Нельзя же так...
Потом отвернулся и подошел к окну. Он никогда не слышал, как плачет его жена. Он не был дома, когда не стало Калеви. Когда его самого в Сукева били дубинками по пяткам, ни слез, ни стонов не услышали тюремщики. Не заплакал он и сейчас, только в горле запершило да защипало глаза. Может быть, во всем виноват чад, который шел из кухни.
Потом сказал:
— А что это Нийло во дворе мерзнет? Зови его в дом.
На дворе Мирья сказала всего два слова. Юноша предчувствовал, что так они и решат. Он знал и Мирыо и всю эту семью и не стал настаивать на другом, только покорно пошел следом за Мирьей, беспомощно спросив:
— А я?
Что могла ответить Мирья?! Она думала об этом. Ей было не до ответа. Она спешила в дом. И очень кстати. Нийло совсем продрог. Парень даже дрожал. Горячий кофе был тоже очень кстати.
— Ты-то хоть останешься в Финляндии? — спросила его Алина.
— Да вот купил участок, так...— ответил Нийло. А потом стал рассуждать: — Из письма неясно, насколько обеспечена она, которая зовет Мирью к себе. Вряд ли прораб так уж много зарабатывает. Есть ли у нее хоть какая- нибудь собственность — движимая или недвижимая, акции?
Матикайнен ухмыльнулся:
— Не знаю, как у нее с движимой и недвижимой собственностью, но акции есть.
— Много ли, как думаешь? — деловито осведомился юноша.
— Много. Так много, что в Советском Союзе это подсчитать невозможно.
Нийло понял, что над ним посмеиваются. Мирье стало жаль парня, и она поспешила объяснить:
— Там у них все общее. Все, что есть в стране, принадлежит всем. И каждый, таким образом, владелец.
Это Нийло уже слышал. Это — коммунистическая пропаганда. Другое дело — иметь свой участок земли. Пусть даже нет ни дома, ни работы.
Пришла госпожа Халонен. Ее усадили за стол. Все это произошло безмолвно. Само молчание говорило, что здесь решили. Наконец она сказала:
— И все-таки я жалею, что познакомила Мирью с советской госпожой Айно. А еще больше жалею, что не оставила Мирью себе семнадцать лет назад...
Недели уходили, сбережения Нийло таяли. Нет, его нельзя было упрекнуть в том, что он ничего не предпринимает,— он делал все, чтобы найти работу. Но ее не было. Он давал объявление за объявлением в газеты и потом проклинал себя: деньги оказывались выброшенными на ветер. Уже подумывал, не продать ли участок земли: за него надо платить налог. А дом, видно, ему не построить. Да и на кой черт он ему теперь! Но все же не продавал: недвижимость есть недвижимость, она придает человеку вес. Даже в объявлениях он указывал: «Имеющий недвижимость, молодой, непьющий конторский служащий ищет подходящую работу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76