А вот машину-то... Жена у меня шить мастерица, а чем шить? Ну что мне остается делать! Вешаться, что ли. У меня трое детей, их же надо кормить... Ты понимаешь? Покурить не найдется?
Строитель достал сигареты и, пристально глядя на собеседника, спросил; -
1ПС
— Так ты и есть Матти Копонен?
— Откуда ты меня знаешь?
— У нас был разговор о машине твоей жены и трех твоих детях. Значит, это ты и есть. Ты что, туда собирался?— он показал большим пальцем через плечо на стройку.
— Да нет, не пойду, раз мы с вами знакомы. Ну пока. Спасибо за сигарету.
И Копонен побрел обратно к толпе.
— Подожди, Матти,— окликнул его строитель.
— Ну что еще? — Копонен неохотно обернулся.
— Знаешь что... Я-то один не могу решить, но поговорю с ребятами. У нас есть кое-какие деньги в забастовочном фонде. Но ты вот не бастующий... Как бы это устроить?
— Да разве я был бы в стороне, если бы работал!1— воскликнул Копонен.— Конечно, теперь-то мне не положено...
Строитель черкнул на сигаретной коробке адрес.
— Загляни завтра с утра. Я поговорю с нашими.
Только теперь Мирья заметила в толпе старого Нуути-нена, товарища отца по тюрьме. Седой, но стройный, он стоял, опираясь на палку, и осматривал слезящимися глазами толпу. Когда Копонен приблизился к нему, он взял его за руку и молча пожал.
— Ты что, тоже знаешь меня? — спросил тот.
— Теперь знаю. Я слышал все. Нельзя идти против своих.
— Так я же...
— Теперь хорошо, правильно.
Мирья чуть не вскрикнула. Нуутинен подошел к... отцу. Когда же отец приехал? Она хотела подбежать к нему, но ее схватила за руку... Лейла.
— И ты здесь?
— А где же? — Лейла даже удивилась.— Дело-то общее. Ох мы и дадим сейчас!..
На улице, ведущей на площадь, показалась колонна бастующих. Впереди развевался финляндский государственный флаг с синим крестом, потом шел оркестр, а за ним несли красное знамя профсоюза. Уже издали были видны поднятые над колонной транспаранты со словами: «Дорогу нашим знаменам!», «Забастовка победит!», «Тому ничего в стране не дадут, кто сам не добьется!»
Колонна была небольшая, человек двести. Ровно столько, сколько работало на стройке. Зрителей было намного больше. Бастующие выстроились вокруг трибуны. Оркестр
заиграл знакомую всем мелодию, и сотни голосов подхватили ее:
Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов.
Нийло дернул Мирью за рукав:
— Это советский гимн?
— Ошибаешься,— шепнула девушка.— Это гимн рабочих всего мира. «Интернационал».
Председатель забастовочного комитета открыл митинг:
— Товарищи!
Это звучало громко, гордо и тепло. Мирья наблюдала за отцом. Тот стоял почти рядом с оратором, за ним — старый Нуутинен и конечно же Лейла.
— У нас хватит сил и мужества бороться до победного конца. Нас поддерживают все, у кого мускулистые руки и детей которых, так же как и нас, паразиты общества лишают последнего куска хлеба...
Старый Нуутинен слушал оратора, одобрительно кивая головой. Матикайнен поднял руку, словно шло великое голосование, и вот уже он очутился па трибуне.
— Ты слушай, слушай, Мирья! Он от наших рабочих,— уговаривала Лейла, будто Мирья этого не знала.
— Они не дрогнули в 1918 году,— отец повысил голос и показал на старого Нуутинена.— Они не повесили голову даже после поражения. Они передали нам знамя борьбы и единства рабочего класса, и мы это знамя пронесем своими мозолистыми руками через все испытания. Пусть эксплуататоры знают нашу силу. Не сдавайтесь, товарищи, мы все поддерживаем вас в вашей борьбе...
Мирья оказалась совсем рядом с трибуной. Вдруг она почувствовала на себе пристальный взгляд и увидела господина Иокивирта.
— Слушай, Нийло, нам нужно немедленно убраться отсюда. Вон стоит человек, который обязательно поднимет шум, что, мол, работники нашего общества были на митинге.
— Интересно бы послушать,— молвил Нийло, но пошел за Мирьей.
Дома Мирью ожидало письмо. Марка была советская, а на штемпеле стояло по-русски и по-фински: «Туулилахти». Значит, ее письмо дошло до госпожи Айно! И вот ответ.
Мирья Матикайнен получила письмо с прежней родины.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ну и народу!
Елена Петровна не привыкла к такому скоплению людей. Ей казалось, что ее что-то давит. И на душе было как-то неспокойно.
Она зашла в кафе и села за столик. Посетителей было мало. Она не испытывала нетерпения, хотя официантка долго не подходила. Спешить было некуда. До отхода поезда оставалось почти шесть часов. А еще вчера каждая минута была на счету. Ничего не поделаешь, так уж повелось: обычно спохватываешься перед самым экзаменом и начинаешь жалеть, что слишком много времени потратил впустую. Тогда даешь себе клятву, что к следующей сессии будешь готовиться так, чтобы в последние часы и минуты быть спокойным и уверенным. А как только экзамены сданы, клятва забывается. Конечно, Елена Петровна могла достать из портфеля книги и прочитать что-нибудь к следующей сессии, которая будет через полгода. Но ей даже и в голову это не пришло.
Окно выходило на Невский проспект. От нечего делать Елена Петровна стала подсчитывать, сколько людей пройдет мимо окна за минуту. За десять секунд она успела насчитать пятьдесят. Значит, в минуту — триста, в час — восемнадцать тысяч, а за десять часов — сто восемьдесят тысяч человек. И все куда-то спешат, у всех неотложные дела. А сколько еще пронеслось мимо окна на машинах и троллейбусах. Вот если бы можно было подсчитать, что двести миллионов человек смогут сделать за одну минуту, за час, за сутки?
Подошла официантка и взяла заказ. В ожидании обеда Елена Петровна достала из портфеля открытки и решила черкнуть пару слов Нине, потом Айно Андреевне, сообщить в Туулилахти, что она сдала экзамен и сегодня в восемь вечера выезжает на Кавказ, в санаторий. Елена Петровна хотела послать открытку и Воронову, но передумала: еще вообразит, что она скучает по нему. Кому же она еще напишет, человек, у которого на всем белом свете ни близких друзей, ни родственников?
Потом Елена Петровна вышла на улицу и затерялась в людском потоке. Она шла по Невскому проспекту и, рассматривая дома, невольно чувствовала гордость за свою профессию» Труд строителя остается на века, служа людям, украшая их жизнь. «И все-таки,— думала она,— не все в этом мире справедливо». Вот старое красивое здание... В лучшем случае люди помнят имя строившего его архитектора, но никто никогда не узнает, кто возводил стены, штукатурил, красил, кто был прорабом на стройке — тех, кому, строя этот дом, пришлось пролить немало пота. На обложке книги тоже ставится только имя писателя, и читатели так и не узнают, благодаря кому у автора возникло желание написать эту книгу, кто послужил прообразом его героев и кто помогал ему советами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Строитель достал сигареты и, пристально глядя на собеседника, спросил; -
1ПС
— Так ты и есть Матти Копонен?
— Откуда ты меня знаешь?
— У нас был разговор о машине твоей жены и трех твоих детях. Значит, это ты и есть. Ты что, туда собирался?— он показал большим пальцем через плечо на стройку.
— Да нет, не пойду, раз мы с вами знакомы. Ну пока. Спасибо за сигарету.
И Копонен побрел обратно к толпе.
— Подожди, Матти,— окликнул его строитель.
— Ну что еще? — Копонен неохотно обернулся.
— Знаешь что... Я-то один не могу решить, но поговорю с ребятами. У нас есть кое-какие деньги в забастовочном фонде. Но ты вот не бастующий... Как бы это устроить?
— Да разве я был бы в стороне, если бы работал!1— воскликнул Копонен.— Конечно, теперь-то мне не положено...
Строитель черкнул на сигаретной коробке адрес.
— Загляни завтра с утра. Я поговорю с нашими.
Только теперь Мирья заметила в толпе старого Нуути-нена, товарища отца по тюрьме. Седой, но стройный, он стоял, опираясь на палку, и осматривал слезящимися глазами толпу. Когда Копонен приблизился к нему, он взял его за руку и молча пожал.
— Ты что, тоже знаешь меня? — спросил тот.
— Теперь знаю. Я слышал все. Нельзя идти против своих.
— Так я же...
— Теперь хорошо, правильно.
Мирья чуть не вскрикнула. Нуутинен подошел к... отцу. Когда же отец приехал? Она хотела подбежать к нему, но ее схватила за руку... Лейла.
— И ты здесь?
— А где же? — Лейла даже удивилась.— Дело-то общее. Ох мы и дадим сейчас!..
На улице, ведущей на площадь, показалась колонна бастующих. Впереди развевался финляндский государственный флаг с синим крестом, потом шел оркестр, а за ним несли красное знамя профсоюза. Уже издали были видны поднятые над колонной транспаранты со словами: «Дорогу нашим знаменам!», «Забастовка победит!», «Тому ничего в стране не дадут, кто сам не добьется!»
Колонна была небольшая, человек двести. Ровно столько, сколько работало на стройке. Зрителей было намного больше. Бастующие выстроились вокруг трибуны. Оркестр
заиграл знакомую всем мелодию, и сотни голосов подхватили ее:
Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов.
Нийло дернул Мирью за рукав:
— Это советский гимн?
— Ошибаешься,— шепнула девушка.— Это гимн рабочих всего мира. «Интернационал».
Председатель забастовочного комитета открыл митинг:
— Товарищи!
Это звучало громко, гордо и тепло. Мирья наблюдала за отцом. Тот стоял почти рядом с оратором, за ним — старый Нуутинен и конечно же Лейла.
— У нас хватит сил и мужества бороться до победного конца. Нас поддерживают все, у кого мускулистые руки и детей которых, так же как и нас, паразиты общества лишают последнего куска хлеба...
Старый Нуутинен слушал оратора, одобрительно кивая головой. Матикайнен поднял руку, словно шло великое голосование, и вот уже он очутился па трибуне.
— Ты слушай, слушай, Мирья! Он от наших рабочих,— уговаривала Лейла, будто Мирья этого не знала.
— Они не дрогнули в 1918 году,— отец повысил голос и показал на старого Нуутинена.— Они не повесили голову даже после поражения. Они передали нам знамя борьбы и единства рабочего класса, и мы это знамя пронесем своими мозолистыми руками через все испытания. Пусть эксплуататоры знают нашу силу. Не сдавайтесь, товарищи, мы все поддерживаем вас в вашей борьбе...
Мирья оказалась совсем рядом с трибуной. Вдруг она почувствовала на себе пристальный взгляд и увидела господина Иокивирта.
— Слушай, Нийло, нам нужно немедленно убраться отсюда. Вон стоит человек, который обязательно поднимет шум, что, мол, работники нашего общества были на митинге.
— Интересно бы послушать,— молвил Нийло, но пошел за Мирьей.
Дома Мирью ожидало письмо. Марка была советская, а на штемпеле стояло по-русски и по-фински: «Туулилахти». Значит, ее письмо дошло до госпожи Айно! И вот ответ.
Мирья Матикайнен получила письмо с прежней родины.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ну и народу!
Елена Петровна не привыкла к такому скоплению людей. Ей казалось, что ее что-то давит. И на душе было как-то неспокойно.
Она зашла в кафе и села за столик. Посетителей было мало. Она не испытывала нетерпения, хотя официантка долго не подходила. Спешить было некуда. До отхода поезда оставалось почти шесть часов. А еще вчера каждая минута была на счету. Ничего не поделаешь, так уж повелось: обычно спохватываешься перед самым экзаменом и начинаешь жалеть, что слишком много времени потратил впустую. Тогда даешь себе клятву, что к следующей сессии будешь готовиться так, чтобы в последние часы и минуты быть спокойным и уверенным. А как только экзамены сданы, клятва забывается. Конечно, Елена Петровна могла достать из портфеля книги и прочитать что-нибудь к следующей сессии, которая будет через полгода. Но ей даже и в голову это не пришло.
Окно выходило на Невский проспект. От нечего делать Елена Петровна стала подсчитывать, сколько людей пройдет мимо окна за минуту. За десять секунд она успела насчитать пятьдесят. Значит, в минуту — триста, в час — восемнадцать тысяч, а за десять часов — сто восемьдесят тысяч человек. И все куда-то спешат, у всех неотложные дела. А сколько еще пронеслось мимо окна на машинах и троллейбусах. Вот если бы можно было подсчитать, что двести миллионов человек смогут сделать за одну минуту, за час, за сутки?
Подошла официантка и взяла заказ. В ожидании обеда Елена Петровна достала из портфеля открытки и решила черкнуть пару слов Нине, потом Айно Андреевне, сообщить в Туулилахти, что она сдала экзамен и сегодня в восемь вечера выезжает на Кавказ, в санаторий. Елена Петровна хотела послать открытку и Воронову, но передумала: еще вообразит, что она скучает по нему. Кому же она еще напишет, человек, у которого на всем белом свете ни близких друзей, ни родственников?
Потом Елена Петровна вышла на улицу и затерялась в людском потоке. Она шла по Невскому проспекту и, рассматривая дома, невольно чувствовала гордость за свою профессию» Труд строителя остается на века, служа людям, украшая их жизнь. «И все-таки,— думала она,— не все в этом мире справедливо». Вот старое красивое здание... В лучшем случае люди помнят имя строившего его архитектора, но никто никогда не узнает, кто возводил стены, штукатурил, красил, кто был прорабом на стройке — тех, кому, строя этот дом, пришлось пролить немало пота. На обложке книги тоже ставится только имя писателя, и читатели так и не узнают, благодаря кому у автора возникло желание написать эту книгу, кто послужил прообразом его героев и кто помогал ему советами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76