Но в нем слишком быстро
разочаровывались: люди вскоре научились угадывать, что он скажет, какое примет решение. Его перестали переизбирать на прежние посты, с других он ушел по собственному желанию, и его никто не удерживал. Так пошло и пошло...
Ирья встретила его подозрительным взглядом, но тотчас поняла, что он трезвый. Но на всякий случай, как бы мимоходом, она подошла вплотную к нему, но нет, от него не пахло спиртным. Потом она спросила:
— Где же это ты пропадал?..
—На производственном совещании инженерно-технических работников.
— Тебя что, в инженеры зачисляют?
— Не одни только инженеры там были.
— А тебя там накормили или дома будешь есть?
Она язвила по привычке. Это он чувствовал даже по ее голосу, и ему хотелось сказать жене что-нибудь ласковое. Он сел за стол, уголком глаза следя за Ирьей, непричесанной, в старом, засаленном халате, с поварешкой в руке. А он помнил ее не такой. Двадцать лет назад она была самой красивой девушкой района. А как чудесно она пела! Ей тогда казалось, что впереди у нее большая, прекрасная жизнь. Но разве она виновата, что стала такой злой, раздражительной, неряшливой? В свое время она слишком поверила в него, в его красивые слова. Она думала, что их жизнь будет полной вдохновения, газета, уюта, книг, песен. Не будет ни забот, ни нужды, ни ссор.
И действительно, многие годы Ирья жила без забот, без нужды, без работы и без детей. Но безделье и беззаботная жизнь стали давать со временем все меньше удовольствия. Ирья начала злиться на себя и на окружающих, в людях видела только пороки, все дни ее были заполнены лишь разговорами о том, как одеваются жены других ответственных работников, кто о чем и с кем говорит, к кому ходят и чем угощают. Нет, не этого она ждала от жизни.
А потом мужа стали понижать в должностях, зарплата его уменьшалась. И тогда она решила, что, пока не поздно, надо иметь детей, будто жизнь от них станет легче. И стали появляться дети. Ирья растолстела, перестала следить за собой, она стала вспыльчивой и грубой.
Но разве только он виноват, что ее жизнь не удалась? Ведь он всегда так искренне оставался верен работе, общему делу.
Что он мог сказать своей жене ласкового, утешительного!
Когда Ирья принесла ему на стол тарелку остывшего супа, он мягко взял ее за локоть:
— Ничего, Ирья, поживем еще, увидишь!
Она удивленно взглянула на него, вздохнула и ничего не ответила.
В тот вечер Николай Карлович долго не мог уснуть. В голову лезли всякие мысли — о сегодняшнем совещании, о прошлых заслугах, с которыми теперь не считались, о неудачах, о которых говорили незаслуженно много и резко, о том, что будет зима и холод и эту комнатушку, наверное, продувает со всех сторон.
Он закурил папироску. Ирья, оказывается, тоже не спала. Она буркнула:
— Опять надымишь. Хотя бы о детях думал!
Он потушил папироску, встал, включил настольную лампу и, прикрыв абажур газетой, стал писать. Что и куда он пишет, он еще ясно не представлял себе, но ему просто хотелось занести на бумагу то, что он считал очень важным. Руководство стройки не позаботилось о разминировании строительной площадки — в результате пострадал рабочий. Варварское отношение к технике: половина машин простаивает, нуждаясь в ремонте, а о запасных частях не заботятся. Ремонт экскаватора доверили малограмотному пенсионеру, и, конечно, машина окончательно погибла. Прораб стройки, вместо того чтобы посоветоваться с рабочими, допускает в отношениях с рабочими грубость, дошла чуть ли не до рукоприкладства. Начальник стройки Воронов совершенно нетерпимо относится к критике, не прислушивается к голосу молодых, способных специалистов...
Николай Карлович хотел быть объективным: нет, он совершенно не исходил из своих симпатий или антипатий. Так, при первой встрече с этим молодым, способным специалистом он обозвал ее накрашенной куклой. Он, конечно, не забыл о том, что прораб, грубиянка Елена Петровна, хорошо относится к его жене и всячески помогает им. Но он болеет за общее дело. Конечно, он никому не хочет зла. Он, теперь простой рабочий, не жалуется на свою судьбу, ему дороже всего на свете общее благо. Он просит учесть свои прежние заслуги, его многолетний опыт партийной и советской работы и назначить его пусть на скромную, но все же руководящую должность, на которой он мог бы дать обществу больше пользы, чем он принесет в качестве мало
квалифицированного каменщика... Он считает своим долгом высказать свое гражданское и партийное отношение к недостаткам, которые тормозят строительство.
Петриков набросал свои мысли сперва конспективно, а когда переписал их набело, получилось письмо, написанное с искренним намерением помочь общему делу, направленное против косности, бюрократизма, безынициативности...
Куда направить письмо? Сперва он хотел адресовать его в обком партии, потом передумал: там теперь новые люди, которые знают его только с отрицательной стороны, могут отнестись к его письму предвзято. Пожалуй, скромнее будет обратиться в райком. А лучше всего написать еще и второй экземпляр и послать в редакцию республиканской газеты.
Летняя ночь отступила перед утренней зарей, когда он лег спать,— довольный собой, с сознанием выполненного долга.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Государственная граница..»
Айно Андреевна с любопытством смотрела из окна. Окажись она здесь за грибами или ягодами, наверно, никакой бы границы не заметила. Мало ли просек в лесу! По обе стороны ее росли одинаковые сосны, ветерок шелестел в листве берез, и с безоблачного неба светило весеннее солнце.
У железнодорожного полотна — два столба. Один с гербом СССР, другой — Финляндии. Около них стоят пограничники. Айно Андреевна засмотрелась на маленькую птичку, прыгавшую на полотне. Птичка вспорхнула и уселась на вереск, росший на финской стороне, покрутила головкой и перелетела на сосну на советской стороне. Потом снова поднялась и полетела вдоль границы куда-то на север — наверно, к птенцам.
Пограничники не обращали внимания на птичку. У нее были свои заботы, и она не признавала границ, которые устанавливали и охраняли люди.
Вайниккала — первая станция на финской стороне. В вагон вошли двое в форме — офицер-пограничник и таможенник. Офицер молча собрал паспорта советских туристов, а таможенник, человек более пожилой и довольно
тучный, вежливо спросил на ломаном русском языке, что у пассажиров в чемоданах. Айно Андреевна открыла чемодан и ответила по-фински:
— В чемоданах, как и у всех женщин, обычно предметы дамского обихода... Показать?
— О, госпожа говорит по-фински? Прекрасно! — обрадовано сказал таможенник.
После Вайниккала Айно Андреевну окружили товарищи по поездке и наперебой стали расспрашивать, что и как в Финляндии, словно она знала больше их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
разочаровывались: люди вскоре научились угадывать, что он скажет, какое примет решение. Его перестали переизбирать на прежние посты, с других он ушел по собственному желанию, и его никто не удерживал. Так пошло и пошло...
Ирья встретила его подозрительным взглядом, но тотчас поняла, что он трезвый. Но на всякий случай, как бы мимоходом, она подошла вплотную к нему, но нет, от него не пахло спиртным. Потом она спросила:
— Где же это ты пропадал?..
—На производственном совещании инженерно-технических работников.
— Тебя что, в инженеры зачисляют?
— Не одни только инженеры там были.
— А тебя там накормили или дома будешь есть?
Она язвила по привычке. Это он чувствовал даже по ее голосу, и ему хотелось сказать жене что-нибудь ласковое. Он сел за стол, уголком глаза следя за Ирьей, непричесанной, в старом, засаленном халате, с поварешкой в руке. А он помнил ее не такой. Двадцать лет назад она была самой красивой девушкой района. А как чудесно она пела! Ей тогда казалось, что впереди у нее большая, прекрасная жизнь. Но разве она виновата, что стала такой злой, раздражительной, неряшливой? В свое время она слишком поверила в него, в его красивые слова. Она думала, что их жизнь будет полной вдохновения, газета, уюта, книг, песен. Не будет ни забот, ни нужды, ни ссор.
И действительно, многие годы Ирья жила без забот, без нужды, без работы и без детей. Но безделье и беззаботная жизнь стали давать со временем все меньше удовольствия. Ирья начала злиться на себя и на окружающих, в людях видела только пороки, все дни ее были заполнены лишь разговорами о том, как одеваются жены других ответственных работников, кто о чем и с кем говорит, к кому ходят и чем угощают. Нет, не этого она ждала от жизни.
А потом мужа стали понижать в должностях, зарплата его уменьшалась. И тогда она решила, что, пока не поздно, надо иметь детей, будто жизнь от них станет легче. И стали появляться дети. Ирья растолстела, перестала следить за собой, она стала вспыльчивой и грубой.
Но разве только он виноват, что ее жизнь не удалась? Ведь он всегда так искренне оставался верен работе, общему делу.
Что он мог сказать своей жене ласкового, утешительного!
Когда Ирья принесла ему на стол тарелку остывшего супа, он мягко взял ее за локоть:
— Ничего, Ирья, поживем еще, увидишь!
Она удивленно взглянула на него, вздохнула и ничего не ответила.
В тот вечер Николай Карлович долго не мог уснуть. В голову лезли всякие мысли — о сегодняшнем совещании, о прошлых заслугах, с которыми теперь не считались, о неудачах, о которых говорили незаслуженно много и резко, о том, что будет зима и холод и эту комнатушку, наверное, продувает со всех сторон.
Он закурил папироску. Ирья, оказывается, тоже не спала. Она буркнула:
— Опять надымишь. Хотя бы о детях думал!
Он потушил папироску, встал, включил настольную лампу и, прикрыв абажур газетой, стал писать. Что и куда он пишет, он еще ясно не представлял себе, но ему просто хотелось занести на бумагу то, что он считал очень важным. Руководство стройки не позаботилось о разминировании строительной площадки — в результате пострадал рабочий. Варварское отношение к технике: половина машин простаивает, нуждаясь в ремонте, а о запасных частях не заботятся. Ремонт экскаватора доверили малограмотному пенсионеру, и, конечно, машина окончательно погибла. Прораб стройки, вместо того чтобы посоветоваться с рабочими, допускает в отношениях с рабочими грубость, дошла чуть ли не до рукоприкладства. Начальник стройки Воронов совершенно нетерпимо относится к критике, не прислушивается к голосу молодых, способных специалистов...
Николай Карлович хотел быть объективным: нет, он совершенно не исходил из своих симпатий или антипатий. Так, при первой встрече с этим молодым, способным специалистом он обозвал ее накрашенной куклой. Он, конечно, не забыл о том, что прораб, грубиянка Елена Петровна, хорошо относится к его жене и всячески помогает им. Но он болеет за общее дело. Конечно, он никому не хочет зла. Он, теперь простой рабочий, не жалуется на свою судьбу, ему дороже всего на свете общее благо. Он просит учесть свои прежние заслуги, его многолетний опыт партийной и советской работы и назначить его пусть на скромную, но все же руководящую должность, на которой он мог бы дать обществу больше пользы, чем он принесет в качестве мало
квалифицированного каменщика... Он считает своим долгом высказать свое гражданское и партийное отношение к недостаткам, которые тормозят строительство.
Петриков набросал свои мысли сперва конспективно, а когда переписал их набело, получилось письмо, написанное с искренним намерением помочь общему делу, направленное против косности, бюрократизма, безынициативности...
Куда направить письмо? Сперва он хотел адресовать его в обком партии, потом передумал: там теперь новые люди, которые знают его только с отрицательной стороны, могут отнестись к его письму предвзято. Пожалуй, скромнее будет обратиться в райком. А лучше всего написать еще и второй экземпляр и послать в редакцию республиканской газеты.
Летняя ночь отступила перед утренней зарей, когда он лег спать,— довольный собой, с сознанием выполненного долга.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Государственная граница..»
Айно Андреевна с любопытством смотрела из окна. Окажись она здесь за грибами или ягодами, наверно, никакой бы границы не заметила. Мало ли просек в лесу! По обе стороны ее росли одинаковые сосны, ветерок шелестел в листве берез, и с безоблачного неба светило весеннее солнце.
У железнодорожного полотна — два столба. Один с гербом СССР, другой — Финляндии. Около них стоят пограничники. Айно Андреевна засмотрелась на маленькую птичку, прыгавшую на полотне. Птичка вспорхнула и уселась на вереск, росший на финской стороне, покрутила головкой и перелетела на сосну на советской стороне. Потом снова поднялась и полетела вдоль границы куда-то на север — наверно, к птенцам.
Пограничники не обращали внимания на птичку. У нее были свои заботы, и она не признавала границ, которые устанавливали и охраняли люди.
Вайниккала — первая станция на финской стороне. В вагон вошли двое в форме — офицер-пограничник и таможенник. Офицер молча собрал паспорта советских туристов, а таможенник, человек более пожилой и довольно
тучный, вежливо спросил на ломаном русском языке, что у пассажиров в чемоданах. Айно Андреевна открыла чемодан и ответила по-фински:
— В чемоданах, как и у всех женщин, обычно предметы дамского обихода... Показать?
— О, госпожа говорит по-фински? Прекрасно! — обрадовано сказал таможенник.
После Вайниккала Айно Андреевну окружили товарищи по поездке и наперебой стали расспрашивать, что и как в Финляндии, словно она знала больше их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76