«Тут на кривых и буковках не выедешь!» Вслух же сказал:
— Не знаю, что там говорится в ваших математиках, а, по-моему, надо сделать вот что...
И он начал показывать, где выпрямить, что сварить, что просто закрепить, какие части изготовить самим. И говорил так, что ребятам оставалось только слушать и соглашаться.
Несколько вечеров подряд со двора мастерских доносился звон металла и шипение электросварки.
Степаненко, казалось, помолодел. Один из парней даже спросил:
— А сколько же тебе лет-то, Микола Петрович?
Старик выпрямился, подумал и дал исчерпывающий
ответ:
— Я перегнал все спутники. Работники райсобеса подсчитали, что я совершил вокруг Солнца целых шестьдесят три оборота.
Одни засмеялись, другие не сразу поняли, что сказал упрямый старик.
Наступил момент, когда можно было испытать машину. Второй экскаваторщик, напарник Николая, взобрался в кабину. Мотор затрещал, зафыркал. Экскаваторщик включил лебедку и направил ковш к земле. По мере того как возрастала нагрузка, треск в моторе усиливался. Неожиданно машина дернулась, послышался страшный грохот, что-то заскрипело, заскрежетало. Потом разом все смолкло. Водитель нажимал на стартер, но мотор не заводился.
— Ясно,— сказал он, вылезая из кабины.— Переломился коленчатый вал.
Степаненко полез под машину. Он быстро понял, что при установке мотора была допущена ошибка — двигатель дал вибрацию, и коленчатый вал, конечно, не выдержал. Он вылез из-под машины, сел на землю, упершись подбородком в колени. Все вокруг стояли притихшие и расстроенные.
Нет, Степаненко не жалел, что взялся за дело, с которым не справился. Он думал о другом: в молодости с ним такого не случилось бы, в молодости все было иначе. Он поднялся и стал собирать инструменты. И не просто собирать. Он тщательно вычистил каждый гаечный ключ, каждую деталь. Так солдат, демобилизуясь, сдает свое оружие на склад. Но солдат делает это бодро, с радостью. А Степаненко словно навсегда прощался с чем-то для него дорогим, святым. Домой он шел сгорбленный, опустив голову, с трудом волоча ноги. Проходя мимо стройки, он заметил незнакомых ему людей с красными флажками в руках. Он понял, что эти молодые парни приехали искать мины. Конечно, никто из них не бывал на фронте. «А небось считают себя незаменимыми специалистами. А вот попробовали бы искать и. разряжать мины под огнем противника»,—с горечью подумал Степаненко: ему, старому минеру, было как-то очень обидно, что этим парням не пришло в голову хотя бы ради приличия спросить, нет ли в поселке людей, имеющих опыт по части разминирования.
Спустя полчаса Степаненко вернулся в мастерскую. Войдя в конторку, отгороженную от мастерской дощатой перегородкой, он поставил на стол свой железный сундучок.
— Что это? — старший механик, молодой парень с белесыми ресницами, вскинул на старика удивленные глаза.
Степаненко старался казаться равнодушным.
— Кое-какие инструменты. Трофейные. Может, сгодятся.
Старший механик открыл сундук. Чего там только не было — гаечные ключи всевозможных размеров и типов, штангенциркули, долота, сверла по металлу...
— Зачем это? — парень еще не понимал, в чем дело.
— Да я же говорю: сгодятся вам, может быть. Мне они ни к чему.
Старший механик, начавший догадываться, в чем дело, бросил взгляд на ящик. В нем были самые обычные инструменты, которые есть в каждой мастерской и почти у каждого механика. Но понимая, с чем старик расстается, механик сказал вслух с деланным восторгом:
— Вот это здорово! Очень, очень большое спасибо, Микола Петрович. А когда тебе понадобится что-нибудь, зайди, возьми.
— Нет, мне уже, кажется, ничего не нужно. Ну, всего...
Не оборачиваясь, старик вышел. «Жалеет!» Старику стало обидно.
По пути к нему присоединился Воронов, идущий к конторе. Он уже знал о неудаче старика. В день взрыва он договорился об отправке исковерканного экскаватора в капитальный ремонт и в ожидании разрешил Степаненко с молодежью испытать свои способности, впрочем совершенно не веря в успех. Теперь, при виде сгорбленного, словно убитого большим горем старика, ему стало так жаль его, что он начал искать слова утешения. Но что он мог сказать, чтобы не обидеть старого механика и минера? Старик сам прервал молчание:
— Вот так и получается, Михаил Матвеевич: стал я теперь вроде вредителя.
Воронов даже остановился от изумления:
— Ты что, в своем ли уме, Микола Петрович? Зачем ты такое? Мы же...
Степаненко сам понял, что сказал не то.
— Видишь ли, и подлецы, как я понимаю, есть двух сортов: одни сознательно делают подлость, а другие потому, что не умеют делать добро.
Воронов, задумавшись, промолвил:
— Микола Петрович, мы с тобой делали добро и, если нужно будет, горы еще своротим.
— Ну, ты-то молодой еще! — только и ответил Степаненко.^
Дома Степаненко был немало удивлен: откуда столько цветов! Николай объяснил:
— Школьники принесли. Нашли, видишь, новоиспеченного фронтового героя.
Анни не вытерпела:
— Ребята от всего сердца, а ты... Меня так тронуло, что чуть было не прослезилась. Только вот вожатая говорила слишком уж приторно.
— А стишок-то был ничего. Только, конечно, не стоило его мне посвящать,— согласился Николай.— Интересно, кто автор.
— Да кто-нибудь из литературного кружка. Может быть, даже Павел Кюллиев.
— У меня сегодня тоже вроде знаменательный день,— подавленным голосом сказал Степаненко.— Сдал дела. Вторично и навсегда. Только без стихов и без цветов.
Степаненко лег на диван. Ему стало грустно, одиноко. Сердце сжималось от неясной боли. Он стал прислушиваться к биению сердца. Неужели тоже сдает? А так хотелось бы жить. О жизни, о сердце, о смерти он никогда раньше не думал. Сегодня — впервые.
Воронов сказал правду. В Туулилахти наконец прислали инженера для монтажа станков. Это была еще совсем молодая девушка. Первые ночи она провела в доме приезжих, а потом ей дали комнату в новом деревянном доме. В поселке о приезжей отзывались неодобрительно: «Девушка, а ходит в брюках, да в таких узеньких, совсем в обтяжку. Губы красит, и волосы что конский хвост болтаются...»
Познакомившись с Еленой Петровной, она спросила, где можно помыться с дороги, а узнав, что в бане нет ванных и даже душа, пришла в ужас.
— Грязь-то отмоется,— успокоила Елена Петровна.— Забирайтесь на полок, захватите с собой веник и поддайте пару по-настоящему.
Девушка брезгливо поморщилась.
Воронов посмеивался над теми, кто осуждал девушку за стремление модно одеваться: «То ли еще будет, когда Туулилахти станет настоящим городом». Стиляг он видел только во время командировок в больших городах, реже в Петрозаводске. Его возмущали не только стиляги, но и те, кто писал о них повести, романы, ставил кинофильмы, заслоняя этими псевдогероями настоящих героев нашего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Не знаю, что там говорится в ваших математиках, а, по-моему, надо сделать вот что...
И он начал показывать, где выпрямить, что сварить, что просто закрепить, какие части изготовить самим. И говорил так, что ребятам оставалось только слушать и соглашаться.
Несколько вечеров подряд со двора мастерских доносился звон металла и шипение электросварки.
Степаненко, казалось, помолодел. Один из парней даже спросил:
— А сколько же тебе лет-то, Микола Петрович?
Старик выпрямился, подумал и дал исчерпывающий
ответ:
— Я перегнал все спутники. Работники райсобеса подсчитали, что я совершил вокруг Солнца целых шестьдесят три оборота.
Одни засмеялись, другие не сразу поняли, что сказал упрямый старик.
Наступил момент, когда можно было испытать машину. Второй экскаваторщик, напарник Николая, взобрался в кабину. Мотор затрещал, зафыркал. Экскаваторщик включил лебедку и направил ковш к земле. По мере того как возрастала нагрузка, треск в моторе усиливался. Неожиданно машина дернулась, послышался страшный грохот, что-то заскрипело, заскрежетало. Потом разом все смолкло. Водитель нажимал на стартер, но мотор не заводился.
— Ясно,— сказал он, вылезая из кабины.— Переломился коленчатый вал.
Степаненко полез под машину. Он быстро понял, что при установке мотора была допущена ошибка — двигатель дал вибрацию, и коленчатый вал, конечно, не выдержал. Он вылез из-под машины, сел на землю, упершись подбородком в колени. Все вокруг стояли притихшие и расстроенные.
Нет, Степаненко не жалел, что взялся за дело, с которым не справился. Он думал о другом: в молодости с ним такого не случилось бы, в молодости все было иначе. Он поднялся и стал собирать инструменты. И не просто собирать. Он тщательно вычистил каждый гаечный ключ, каждую деталь. Так солдат, демобилизуясь, сдает свое оружие на склад. Но солдат делает это бодро, с радостью. А Степаненко словно навсегда прощался с чем-то для него дорогим, святым. Домой он шел сгорбленный, опустив голову, с трудом волоча ноги. Проходя мимо стройки, он заметил незнакомых ему людей с красными флажками в руках. Он понял, что эти молодые парни приехали искать мины. Конечно, никто из них не бывал на фронте. «А небось считают себя незаменимыми специалистами. А вот попробовали бы искать и. разряжать мины под огнем противника»,—с горечью подумал Степаненко: ему, старому минеру, было как-то очень обидно, что этим парням не пришло в голову хотя бы ради приличия спросить, нет ли в поселке людей, имеющих опыт по части разминирования.
Спустя полчаса Степаненко вернулся в мастерскую. Войдя в конторку, отгороженную от мастерской дощатой перегородкой, он поставил на стол свой железный сундучок.
— Что это? — старший механик, молодой парень с белесыми ресницами, вскинул на старика удивленные глаза.
Степаненко старался казаться равнодушным.
— Кое-какие инструменты. Трофейные. Может, сгодятся.
Старший механик открыл сундук. Чего там только не было — гаечные ключи всевозможных размеров и типов, штангенциркули, долота, сверла по металлу...
— Зачем это? — парень еще не понимал, в чем дело.
— Да я же говорю: сгодятся вам, может быть. Мне они ни к чему.
Старший механик, начавший догадываться, в чем дело, бросил взгляд на ящик. В нем были самые обычные инструменты, которые есть в каждой мастерской и почти у каждого механика. Но понимая, с чем старик расстается, механик сказал вслух с деланным восторгом:
— Вот это здорово! Очень, очень большое спасибо, Микола Петрович. А когда тебе понадобится что-нибудь, зайди, возьми.
— Нет, мне уже, кажется, ничего не нужно. Ну, всего...
Не оборачиваясь, старик вышел. «Жалеет!» Старику стало обидно.
По пути к нему присоединился Воронов, идущий к конторе. Он уже знал о неудаче старика. В день взрыва он договорился об отправке исковерканного экскаватора в капитальный ремонт и в ожидании разрешил Степаненко с молодежью испытать свои способности, впрочем совершенно не веря в успех. Теперь, при виде сгорбленного, словно убитого большим горем старика, ему стало так жаль его, что он начал искать слова утешения. Но что он мог сказать, чтобы не обидеть старого механика и минера? Старик сам прервал молчание:
— Вот так и получается, Михаил Матвеевич: стал я теперь вроде вредителя.
Воронов даже остановился от изумления:
— Ты что, в своем ли уме, Микола Петрович? Зачем ты такое? Мы же...
Степаненко сам понял, что сказал не то.
— Видишь ли, и подлецы, как я понимаю, есть двух сортов: одни сознательно делают подлость, а другие потому, что не умеют делать добро.
Воронов, задумавшись, промолвил:
— Микола Петрович, мы с тобой делали добро и, если нужно будет, горы еще своротим.
— Ну, ты-то молодой еще! — только и ответил Степаненко.^
Дома Степаненко был немало удивлен: откуда столько цветов! Николай объяснил:
— Школьники принесли. Нашли, видишь, новоиспеченного фронтового героя.
Анни не вытерпела:
— Ребята от всего сердца, а ты... Меня так тронуло, что чуть было не прослезилась. Только вот вожатая говорила слишком уж приторно.
— А стишок-то был ничего. Только, конечно, не стоило его мне посвящать,— согласился Николай.— Интересно, кто автор.
— Да кто-нибудь из литературного кружка. Может быть, даже Павел Кюллиев.
— У меня сегодня тоже вроде знаменательный день,— подавленным голосом сказал Степаненко.— Сдал дела. Вторично и навсегда. Только без стихов и без цветов.
Степаненко лег на диван. Ему стало грустно, одиноко. Сердце сжималось от неясной боли. Он стал прислушиваться к биению сердца. Неужели тоже сдает? А так хотелось бы жить. О жизни, о сердце, о смерти он никогда раньше не думал. Сегодня — впервые.
Воронов сказал правду. В Туулилахти наконец прислали инженера для монтажа станков. Это была еще совсем молодая девушка. Первые ночи она провела в доме приезжих, а потом ей дали комнату в новом деревянном доме. В поселке о приезжей отзывались неодобрительно: «Девушка, а ходит в брюках, да в таких узеньких, совсем в обтяжку. Губы красит, и волосы что конский хвост болтаются...»
Познакомившись с Еленой Петровной, она спросила, где можно помыться с дороги, а узнав, что в бане нет ванных и даже душа, пришла в ужас.
— Грязь-то отмоется,— успокоила Елена Петровна.— Забирайтесь на полок, захватите с собой веник и поддайте пару по-настоящему.
Девушка брезгливо поморщилась.
Воронов посмеивался над теми, кто осуждал девушку за стремление модно одеваться: «То ли еще будет, когда Туулилахти станет настоящим городом». Стиляг он видел только во время командировок в больших городах, реже в Петрозаводске. Его возмущали не только стиляги, но и те, кто писал о них повести, романы, ставил кинофильмы, заслоняя этими псевдогероями настоящих героев нашего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76