Он и тюрьмы прошел, и в подполье скрывался, и опять сидел. Калле напоминал дуб, который с годами становился крепче.
С 1945 года он более десяти лет работал районным секретарем КПФ. Эти обязанности нелегки и для человека помоложе: район-то большой, от восточной границы до самого Ботнического залива, а штат райкома всего четыре человека. Треть своего времени Калле проводил в поездках — на машинах, в седле велосипеда или на лыжах. Вторую треть занимали собрания и митинги, остальное время уходило на книги и на долгие, требующие выдержки и нервов споры с инакомыслящими или колеблющимися попутчиками.
Однажды, в самый разгар коммунальных выборов, Калле заночевал в лесном поселке, а утром не смог подняться. Кружилась голова, он чувствовал, что давление достигло предела. Товарищи позвонили в город, и за ним приехали.
— Кажется, я больше не могу,— удрученно сказал Нуутинен.
Если старый финский коммунист говорит, что он больше не может, значит, он действительно не может. И Калле отказался от штатной должности секретаря.
Старый коммунист, всю жизнь посвятивший борьбе и испытавший одни только лишения, теперь уже был в возрасте, когда иссякли силы и осталась только вера в силы товарищей, непоколебимая вера в дело своей партии. Нуутинен был лет на пятнадцать старше Матикайнена, но разница в их годах казалась гораздо больше. Морщинистые и слабые руки старика дрожали, когда он держал в руках чашку с кофе, и голова подергивалась, будто все время уклонялась от никому не видимых горячих капель.
А Матикайнен, занятый своими заботами, быть может, даже не думал о старости своего собеседника. Он привык к тому, что к Калле Нуутинену можно всегда обращаться за помощью. Сидя за столом и устало вытянув свои мозолистые руки, он жаловался старику:/
— Вот мы теперь на свободе. А в чем эта свобода? Нас с тобой шюцкоровцы били резиновыми дубинками в Сукева, а сегодня я должен идти к их бывшему главарю и заигрывать с ним, как с девицей. Я о Халонене говорю.
— Заигрывать и сотрудничать — это разные вещи,— заметил Калле.
— Сотрудничать? Просить его, чтобы он помогал нам бороться за социализм, да?
— Нет,— Нуутинен не поддержал шутки,— в борьбе за социализм и коммунизм мы с ним на разных сторонах баррикады— это ясно. А в борьбе за мир и дружбу с Советским Союзом нам надо сотрудничать со всеми, кому эта дружба выгодна. От торговли с Советским Союзом Халонен получает немалую прибыль, это ему выгодно. Об этом и веди с ним речь. Так что пусть раскошелится и даст денег обществу. Ты только не горячись. А то можешь наломать дров.
Матикайнен вздохнул:
— Ну и порученьице мне дает общество!
— Пусть раскошелится. Это важно, а за социализм его незачем агитировать,— повторил Калле, собираясь уходить.
Старик сел на свой потрепанный велосипед и, твердо смотря вперед, тронулся в путь.
Придя домой, Мирья нашла на столе записку: «Мы ушли к Халонену. Тебя тоже приглашали. Постарайся прийти». Раздумывать было нечего: если отец с матерью у Халоненов, то почему бы и ей не пойти туда же?
Госпожа Импи Халонен встретила Мирью в прихожей:
— Как хорошо, что ты пришла.
Не выпуская руки девушки, она ввела ее в гостиную.
За круглым столом посреди просторной светлой гостиной беседовали Матикайнен и господин Халонен. Перед ними стояли пустые кофейные чашки, пирожные, рюмки и начатая бутылка коньяка. Хозяин, видимо, уже с утра выпил: он сидел красный и потный, хотя был без пиджака и окно в сад было открыто. Поминутно хихикая, он говорил:
— Тот, кто имеет работу, но не желает работать, получает пособие от стачечного комитета. Тот, кто желает работать, но не имеет работы, получает пособие по безработице. Тот, кто не имеет ни работы, ни желания работать, получает социальное пособие. А тот, кто имеет работу и желает работать,— несчастный налогоплательщик, которому приходится отдуваться за всех. Так обстоят дела в нашей Суоми.
Матикайнен слушал с усталым видом. Всякий раз, когда Халонен наклонялся к его лицу, старался откинуться назад. К своей рюмке он не притрагивался.
По другую сторону стола одиноко и сиротливо сидела Алина. Она впервые была в гостях у господ и не знала, как вести себя, куда девать свои руки, обветренные, шершавые, со вздутыми синими венами. Не было даже и передника, под который их можно спрятать. Она так обрадовалась приходу Мирьи, что даже вскрикнула, но тут же смутилась.
Импи усадила девушку рядом с собой, налила ей кофе и начала угощать пирожным и сладостями.
Госпоже Халонен было немного больше сорока, но выглядела она моложаво: на висках ни одного седого волоска, густые косы связаны узлом на затылке. Она всегда ходила несколько откинув голову, словно тяжелые волосы оттягивали голову назад. Это придавало ей гордый, даже заносчивый вид. Но Мирья знала, что госпожа очень добра и приветлива к людям. Мирье она всегда улыбалась обаятельной, теплой улыбкой. Когда Халонен, продолжая громко говорить, пододвинул свой стул ближе к Матикайнену, госпожа взглянула на него, и девушка успела заметить, как она брезгливо поморщила маленький прямой нос. Раскрасневшийся, с дряблыми отвисшими щеками, плотный и жирный хозяин в самом деле производил отталкивающее впечатление. Теперь Мирья понимала, почему госпожа Халонен предпочитает жить не дома.
— Ты же любишь это пирожное, бери, бери,— усиленно стала угощать госпожа, словно догадавшись, о чем думала Мирья.
Господин Халонен наполнил свою рюмку и опять пьяно захихикал:
— Ну и мастак ты, Матти, заговаривать зубы нам, неразумным финским капиталистам. Ну, давай выпьем, что ли, авансом за похороны капитализма. А знаешь ли ты, Матти, анекдот о хозяине и работнике. Был у хозяина работник, хороший работник, но такой красный, что краснее быть не может...
— Арно! — сердито окликнула его жена.
Халонен поперхнулся и пояснил:
— Ничего, Импи. Согласен, что этот анекдот неприличен, но ведь его можно рассказывать и иначе.— И он снова обратился к Матикайнену, чуть понизив голос: — И вот сидит хозяин со своим работником за столом, как мы с тобой сидим, как два финна. И говорит хозяин: «Послушай, вот ты хороший работник, плачу я тебе неплохо, ешь ты со мной с одного стола и спишь в хорошей комнате. И эта служанка...» Ну, о служанке не буду... Хозяин, значит, говорит, что, мол, все у тебя хорошо, но одного не понимаю: раз ты поел, попил, хорошо поспал, и поспал притом с этой... ну, не буду, не буду... Почему ты идешь по улице и поешь, что рабочий люд томится в нужде... Знаешь ли ты этот анекдот?
— Я знаю анекдоты и более правдивые, но господин директор может обидеться.— Матикайнен нехотя усмехнулся.— Будет лучше, если мы сумеем прийти к согласию в делах взаимовыгодных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
С 1945 года он более десяти лет работал районным секретарем КПФ. Эти обязанности нелегки и для человека помоложе: район-то большой, от восточной границы до самого Ботнического залива, а штат райкома всего четыре человека. Треть своего времени Калле проводил в поездках — на машинах, в седле велосипеда или на лыжах. Вторую треть занимали собрания и митинги, остальное время уходило на книги и на долгие, требующие выдержки и нервов споры с инакомыслящими или колеблющимися попутчиками.
Однажды, в самый разгар коммунальных выборов, Калле заночевал в лесном поселке, а утром не смог подняться. Кружилась голова, он чувствовал, что давление достигло предела. Товарищи позвонили в город, и за ним приехали.
— Кажется, я больше не могу,— удрученно сказал Нуутинен.
Если старый финский коммунист говорит, что он больше не может, значит, он действительно не может. И Калле отказался от штатной должности секретаря.
Старый коммунист, всю жизнь посвятивший борьбе и испытавший одни только лишения, теперь уже был в возрасте, когда иссякли силы и осталась только вера в силы товарищей, непоколебимая вера в дело своей партии. Нуутинен был лет на пятнадцать старше Матикайнена, но разница в их годах казалась гораздо больше. Морщинистые и слабые руки старика дрожали, когда он держал в руках чашку с кофе, и голова подергивалась, будто все время уклонялась от никому не видимых горячих капель.
А Матикайнен, занятый своими заботами, быть может, даже не думал о старости своего собеседника. Он привык к тому, что к Калле Нуутинену можно всегда обращаться за помощью. Сидя за столом и устало вытянув свои мозолистые руки, он жаловался старику:/
— Вот мы теперь на свободе. А в чем эта свобода? Нас с тобой шюцкоровцы били резиновыми дубинками в Сукева, а сегодня я должен идти к их бывшему главарю и заигрывать с ним, как с девицей. Я о Халонене говорю.
— Заигрывать и сотрудничать — это разные вещи,— заметил Калле.
— Сотрудничать? Просить его, чтобы он помогал нам бороться за социализм, да?
— Нет,— Нуутинен не поддержал шутки,— в борьбе за социализм и коммунизм мы с ним на разных сторонах баррикады— это ясно. А в борьбе за мир и дружбу с Советским Союзом нам надо сотрудничать со всеми, кому эта дружба выгодна. От торговли с Советским Союзом Халонен получает немалую прибыль, это ему выгодно. Об этом и веди с ним речь. Так что пусть раскошелится и даст денег обществу. Ты только не горячись. А то можешь наломать дров.
Матикайнен вздохнул:
— Ну и порученьице мне дает общество!
— Пусть раскошелится. Это важно, а за социализм его незачем агитировать,— повторил Калле, собираясь уходить.
Старик сел на свой потрепанный велосипед и, твердо смотря вперед, тронулся в путь.
Придя домой, Мирья нашла на столе записку: «Мы ушли к Халонену. Тебя тоже приглашали. Постарайся прийти». Раздумывать было нечего: если отец с матерью у Халоненов, то почему бы и ей не пойти туда же?
Госпожа Импи Халонен встретила Мирью в прихожей:
— Как хорошо, что ты пришла.
Не выпуская руки девушки, она ввела ее в гостиную.
За круглым столом посреди просторной светлой гостиной беседовали Матикайнен и господин Халонен. Перед ними стояли пустые кофейные чашки, пирожные, рюмки и начатая бутылка коньяка. Хозяин, видимо, уже с утра выпил: он сидел красный и потный, хотя был без пиджака и окно в сад было открыто. Поминутно хихикая, он говорил:
— Тот, кто имеет работу, но не желает работать, получает пособие от стачечного комитета. Тот, кто желает работать, но не имеет работы, получает пособие по безработице. Тот, кто не имеет ни работы, ни желания работать, получает социальное пособие. А тот, кто имеет работу и желает работать,— несчастный налогоплательщик, которому приходится отдуваться за всех. Так обстоят дела в нашей Суоми.
Матикайнен слушал с усталым видом. Всякий раз, когда Халонен наклонялся к его лицу, старался откинуться назад. К своей рюмке он не притрагивался.
По другую сторону стола одиноко и сиротливо сидела Алина. Она впервые была в гостях у господ и не знала, как вести себя, куда девать свои руки, обветренные, шершавые, со вздутыми синими венами. Не было даже и передника, под который их можно спрятать. Она так обрадовалась приходу Мирьи, что даже вскрикнула, но тут же смутилась.
Импи усадила девушку рядом с собой, налила ей кофе и начала угощать пирожным и сладостями.
Госпоже Халонен было немного больше сорока, но выглядела она моложаво: на висках ни одного седого волоска, густые косы связаны узлом на затылке. Она всегда ходила несколько откинув голову, словно тяжелые волосы оттягивали голову назад. Это придавало ей гордый, даже заносчивый вид. Но Мирья знала, что госпожа очень добра и приветлива к людям. Мирье она всегда улыбалась обаятельной, теплой улыбкой. Когда Халонен, продолжая громко говорить, пододвинул свой стул ближе к Матикайнену, госпожа взглянула на него, и девушка успела заметить, как она брезгливо поморщила маленький прямой нос. Раскрасневшийся, с дряблыми отвисшими щеками, плотный и жирный хозяин в самом деле производил отталкивающее впечатление. Теперь Мирья понимала, почему госпожа Халонен предпочитает жить не дома.
— Ты же любишь это пирожное, бери, бери,— усиленно стала угощать госпожа, словно догадавшись, о чем думала Мирья.
Господин Халонен наполнил свою рюмку и опять пьяно захихикал:
— Ну и мастак ты, Матти, заговаривать зубы нам, неразумным финским капиталистам. Ну, давай выпьем, что ли, авансом за похороны капитализма. А знаешь ли ты, Матти, анекдот о хозяине и работнике. Был у хозяина работник, хороший работник, но такой красный, что краснее быть не может...
— Арно! — сердито окликнула его жена.
Халонен поперхнулся и пояснил:
— Ничего, Импи. Согласен, что этот анекдот неприличен, но ведь его можно рассказывать и иначе.— И он снова обратился к Матикайнену, чуть понизив голос: — И вот сидит хозяин со своим работником за столом, как мы с тобой сидим, как два финна. И говорит хозяин: «Послушай, вот ты хороший работник, плачу я тебе неплохо, ешь ты со мной с одного стола и спишь в хорошей комнате. И эта служанка...» Ну, о служанке не буду... Хозяин, значит, говорит, что, мол, все у тебя хорошо, но одного не понимаю: раз ты поел, попил, хорошо поспал, и поспал притом с этой... ну, не буду, не буду... Почему ты идешь по улице и поешь, что рабочий люд томится в нужде... Знаешь ли ты этот анекдот?
— Я знаю анекдоты и более правдивые, но господин директор может обидеться.— Матикайнен нехотя усмехнулся.— Будет лучше, если мы сумеем прийти к согласию в делах взаимовыгодных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76